Высшая мера - Пронин Виктор Алексеевич. Страница 6

– Упаси боже! – в ужасе отшатнулся Чувьюров на спинку кресла.

– Коммунистов к власти не призываете?

– А что их призывать... Они себя показали, – ушел от ответа Чувьюров, ловко ушел, не смог не отметить Апыхтин. Но хватку не ослабил и задал уточняющий вопрос:

– Значит, не призываете?

– Нет, – твердо ответил поэт. – И могу ответственно повторить – нет! – При последнем слове он осторожно покосился на свой целлофановый пакет, как понял Апыхтин, собираясь в удобный момент изъять те стихи, в которых он благосклонно пишет о прежних временах. А как он может о них писать неблагосклонно, если у него семь книг вышло в Москве, если его в Союз писателей приняли, если ему наверняка квартиру дали, в делегации разные включали – в Болгарию, Румынию, может быть, даже Корею...

– Отлично! – одобрил Апыхтин и положил большую свою, красивую, ухоженную руку банкира на целлофановый пакет. – Поможем. Стихи оставляйте. Хочу с ними ознакомиться.

– Может быть, я их еще раз просмотрю, отберу наиболее удачные, сильные... – неуверенно заговорил поэт, придерживая пакет.

– Нет! – твердо сказал Апыхтин и с силой выдернул пакет из-под ладошки поэта. – Я сам отберу, если в этом будет надобность. Повторяю, банк готов помочь издать книгу. Но мы надеемся, что и с вашей стороны к «Фениксу» будет отношение уважительное и доброжелательное.

– Господи! – простонал старикашка, прижав ладошки к груди. – Да я... Вы меня еще не знаете...

– Организуем презентацию вашей книги на радио, телевидении, в газетах... И надеемся, что каждый раз вы будете находить в себе несколько трепетных слов о банке «Феникс»! – Апыхтин говорил жестко и холодно, чувствуя, что, если он вернется к прежнему тону, старикашка просто разрыдается.

– Господи, – опять простонал Чувьюров, – да я...

– Сделаем! – сказал Апыхтин, стараясь не видеть взгляда старикашки, устремленного на бутылку коньяка. Тот не возражал бы повторить, ох, не возражал бы, но у Апыхтина еще весь день был впереди, и он не мог себе позволить расслабиться с самого утра.

– Вы даже не спрашиваете, сколько это будет стоить...

– Для настоящей поэзии, для литературы, искусства у банка «Феникс» всегда найдутся деньги! – веско сказал Апыхтин и встал во весь свой немалый рост, возвышаясь над вскочившим следом поэтом своей массой, бородой, голосом. – Столько найдется, сколько нужно.

– Боже!

– Встречаемся через месяц. Я уезжаю в отпуск, приходите в сентябре, и мы решим все технические вопросы.

– Я могу переговорить с типографией, с художником?

– Можете. Дешевенькую поделку выпускать не будем. Книга должна выглядеть достойно, ее выход прозвучит в культурной жизни города, станет событием! – Апыхтина понесло, но он и не сдерживал себя, поскольку говорил искренне.

– Может быть, я добавлю немного стихов, – предложил поэт. – Уж если вы говорите, что книга может быть событием...

– Все технические вопросы в сентябре. – Апыхтин взял поэта под локоть и с чрезвычайной уважительностью повел к двери. – До скорой встречи, Серафим Иванович! Жду вас! – Апыхтин напоследок еще успел шаловливо погрозить поэту пальцем, дескать, не подведи! И тут же, плотно закрыв за ним дверь, вернулся к столу, где уже звонил телефон.

Вот и все.

На этом счастливая жизнь преуспевающего красавца банкира Владимира Николаевича Апыхтина, можно сказать, и закончилась. Началась другая – пьяная, полная лишений, смертельного риска и крови. Да, всего этого выпало на его долю более чем достаточно.

Так бывает, происходит какое-то событие, неожиданная встреча, да что там встреча – слово, взгляд, жест могут настолько все перемешать и испоганить, что невольно начинаешь делить свою жизнь на ту, которая была до, и ту, которая началась после.

У Апыхтина этим событием стал телефонный звонок, когда он, выпроводив захмелевшего от недоедания поэта, вернулся к своему столу, на котором настойчиво дребезжал-ворковал телефон самого настоящего японского производства.

– Да! – сказал Апыхтин, поднимая трубку, весело сказал, напористо, готовый ответить на любой вопрос, решить любую задачу, ввязаться в любое дело, которое было бы по плечу ему самому, его банку, его друзьям, которым он так доверял, которых так любил.

– Владимир Николаевич? – спросил незнакомый мужской голос, и первыми же его звуками всю беззаботность Апыхтина как рукой сняло, не осталось в нем ни игры, ни шалости. Голос был служебный, по цвету серый и какой-то неживой – все эти оттенки Апыхтин узнавал сразу.

– Да, – ответил он и ничего больше не добавил, хотя обычно сыпал прибаутками вроде «я вас внимательно слушаю», «давно ждем вашего звонка», «банк „Феникс“ на проводе» и так далее.

– Говорит капитан Юферев.

– Очень приятно, – настороженно произнес Апыхтин. – Слушаю вас.

– Звоню из вашей квартиры.

– Так, – Апыхтин с трудом осознавал услышанное. – Вы хотите сказать... Что-то случилось?

– Да, – голос капитана был все так же сер и мертв.

Апыхтин почувствовал, что не может стоять, и, обойдя вокруг стола, сел в мягкое глубокое кресло, сел как упал, как опрокинулся навзничь.

– Что-то печальное? – спросил он.

– Да.

– Совсем печальное?

– Да, – сказал капитан.

– Вы сказали, что звоните из моей квартиры? – Если бы Апыхтин услышал сейчас самого себя, то ни за что не узнал бы своего голоса. – Как вы туда попали? Вас Катя вызвала? – Апыхтин невольно задал вопрос, который еще таил в себе надежду на то, что все не так плохо, как показалось ему с самого начала.

– Дверь была открыта, и я вошел... С сотрудниками.

– А почему вы решили...

– Дверь была открыта... Нас соседка вызвала. Вы можете подъехать?

– Буду через десять минут.

– Жду вас, – сказал капитан и положил трубку.

В последних его словах прозвучало явное облегчение, и Апыхтин понял причину, понял и ужаснулся – капитан был благодарен ему за то, что он не стал расспрашивать его о подробностях. Похоже, ему было бы тяжело ответить на этот вопрос.

С трудом поднявшись из кресла, Апыхтин подошел к окну – его «Мерседес» был на месте, и сквозь лобовое стекло виднелся контур водителя. На журнальном столике все еще стоял коньяк.

– Я домой, – сказал он секретарше, выйдя в приемную.

– Что отвечать? Когда будете?

– Позвоню.

По лестнице на первый этаж он почти сбежал. Кто-то окликал его, кто-то приветствовал – он не находил в себе сил даже обернуться. Что-то ныло внутри, что-то напряглось, болезненно и остро. Чем больше проходило времени после звонка капитана, тем больше он беспокоился, ощущая временами настоящую физическую боль в груди.

– Домой, – сказал он, опускаясь на переднее сиденье рядом с водителем.

– Что-нибудь случилось? – спросил Гена, трогая машину с места.

– Да.

– Дома? В банке?

– Не знаю. – Апыхтин смотрел прямо перед собой на дорогу, не видя ни дороги, ни машин. – Быстрее, – сказал он, заметив, что водитель уступает дорогу какому-то слишком уж нахальному грузовику.

– Понял, – кивнул тот и сразу обошел несколько машин.

Едва «Мерседес» остановился у подъезда, Апыхтин выскочил и, не закрывая за собой дверцу, вбежал в подъезд. Лифт стоял внизу, в это время дня он всегда стоял внизу, и Апыхтину сразу удалось подняться на свой этаж. Дверь в квартиру была закрыта, он позвонил и по погасшему «глазку» понял, что его рассматривают. Когда стальная плита отошла в сторону, он увидел на пороге человека в милицейской форме. Тот молча посторонился, пропуская Апыхтина, и тут же снова закрыл за ним бронированную дверь.

Апыхтин остановился, обернувшись к капитану, – он не решался сразу пройти в комнату и выглядел почти беспомощно.

– Юферев, – капитан пожал ему руку.

– Они живы? – спросил Апыхтин почему-то шепотом.

– Нет.

Апыхтин постоял несколько секунд, глядя в пол, и лишь после этого, решившись, шагнул в комнату. Катя лежала на полу, неловко подвернув ногу, вокруг ее головы растеклось большое кровавое пятно. Апыхтин подошел ближе, опустился на колени, осторожно коснулся пальцами Катиного лба. Вокруг были люди с фотоаппаратами, с какими-то предметами в руках – они стояли в разных концах комнаты и молча смотрели на него.