Брошенная - Шкатула Лариса Олеговна. Страница 27

Что-то тревожно кольнуло ее: то ли от тона ее возлюбленного, то ли от странного «пацаны» по отношению, надо думать, к взрослым мужчинам.

— Скорее, в том смысле, что мы вместе деньги куем! — хохотнул он, снисходительно, но без доброты на нее посматривая.

— У вас совместное предприятие?

Марина еще не понимала, что это страх толкает ее на дотошное выяснение подробностей — ей очень хотелось ошибиться! Не может судьба обойтись с ней так несправедливо! Чтобы первый же встреченный ею мужчина, тот, который пробудил в ней женщину, тот, в кого она почти влюбилась, оказался… бандитом!

«Господи, пронеси!» — взмолилась Марина, понимая, однако, что не пронесет. И это его «погоняло», и «пацаны». И явный страх охранника, который в отличие от нее сразу понял, с кем имеет дело…

— Можно сказать, что предприятие. — В голосе его отчетливо прозвучала досада. — Я и сам собирался тебе об этом рассказать, а теперь, поскольку так все повернулось… Ты меня засыпала вопросами, словно я не с любимой женщиной гуляю, а на допросе в ментовке сижу…

Он на глазах изменился так, как меняются люди в американских фильмах про вампиров: вместо зубов появляются клыки, а взгляд становится хищным. Она даже невольно отшатнулась, а он, заметив ее испуг, разозлился еще больше.

— Я действительно работал в кузнечном цеху, и у меня погиб рабочий. Прежде на всех уровнях — собраниях, совещаниях, планерках — я говорил, что на нашем оборудовании работать опасно, но сдуру ничего не оформил письменно, и сволочь-директор на суде стал утверждать, будто ничего не знал и все дело в моей халатности… Из-за этой твари я отсидел шесть лет!..

Марина уже была не рада, что стала его об этом спрашивать. Как хорошо, если бы она и дальше ничего не знала. Но было уже поздно.

Тимофей, словно его прорвало, стал рассказывать о том, какое потрясение испытал, попав в зону. Он, у кого мать была врачом, ученым, а отец — дирижером областного симфонического оркестра, оказался на одних нарах со всяким отребьем, с человеческим мусором, отверженный, всеми забытый.

Родители случившимся были потрясены и не хотели слушать сына. Не верили, что он ни в чем не виноват.

Они, конечно, все шесть лет ездили к нему на свидания, но он всегда читал в их глазах нежелание ЗНАТЬ, каково ему здесь приходится. Они палец о палец не ударили, чтобы помочь ему выйти раньше срока, как делали другие любящие родители. И ведь они были далеко не бедными…

Тимофей все шесть лет ловил на себе их испуганные взгляды. Они всматривались в него, изучали — насколько он успел испачкаться этой грязью, как глубоко въелась в него зековская парша? Они не столько сострадали своему сыну, сколько боялись за свое добропорядочное интеллигентское существование. Наверное, они бы предпочли, чтобы он умер!

— А может, ты ошибаешься и родители вовсе не перестали тебя любить, а всего лишь волновались, что заключение может тебя сломать. По-своему пытались тебе помочь…

Марина хотела оправдать неведомых ей родителей, убедить, что они не могли от него отказаться, что наверняка переживали за него, но получила от него неожиданно резкий отпор:

— Не лезь в это дело, ты все равно ничего не поймешь!

Марина обиделась. Она всегда была ровной в общении с другими. Тимофея она ничем не оскорбила. Поверила ему. Отдала свое тело… Такие резкие перепады настроения она принимала за истерику, считала, что мужчины не должны себе этого позволять… И вообще она вдруг почувствовала себя посторонней и ненужной. Ей захотелось уйти и никогда больше его не видеть.

Но он не интересовался больше ее настроением, потому что сейчас думал только о себе и вспоминал собственные унижения и то, что он до сих пор не простил всему свету. Она объяснила себе это так, что Тимофей все же сломался после пережитого потрясения, как ни уверял он ее, а прежде всего самого себя, что вышел из сражения с судьбой сильнее прежнего, без поражения.

Дальнейший его рассказ вызвал у Марины откровенное недоверие. Якобы все друзья и родные от Тимофея отвернулись. Его презирали, боялись запачкаться. Он стал изгоем, и если бы не братва… да, именно пацаны, а сначала пахан протянули ему руку помощи.

Для начала отомстили козлу-начальнику. На Тимофея никто ничего не подумал, потому что он сидел в зоне и вообще не был прежде судим. Не имел знакомств в криминальном мире.

Пахан первым делом спросил его, как он хочет отомстить своему погубителю: убить его или сделать так, чтобы он жил, но проклинал свою жизнь? Тимофей выбрал второе. Братва сдержала слово: директор, теперь уже бывший, остался жить, но на самом деле был уничтожен. От него к молодому любовнику ушла жена, единственная дочь села на иглу и за одну дозу спала со всеми подряд, а враг Тимофея спился и теперь бомжевал…

Марина содрогнулась от этого рассказа, а Тимофей наконец понял, что зашел слишком далеко, и стал срочно исправлять положение. Он рассказывал ей, какие отличные парни его пацаны, как он теперь живет, ни в чем не зная нужды. Понятное дело, деньги приходится отрабатывать, но по окончании дела он всегда получает достаточно, чтобы жить безбедно…

Он донес Марину до моря. Они вместе плавали в лунной дорожке, и целовались, и даже занимались любовью прямо в море. И она притворялась, что ничего не случилось. На самом деле в тот же день все кончилось, но Тимофей этого еще не знал.

Однако, наверное, что-то почувствовал: с той поры он ни на минуту старался не оставлять ее наедине со своими мыслями. Ласкал, целовал, исполнял любое желание, заглядывал в глаза, караулил любое ее движение…

Казалось, она забыла о его откровениях, но разве может в самом деле забыть о них нормальная женщина? Марина не была подростком, которого влечет романтика зоны и вообще уголовного мира, она была женщиной, инстинктивно этого боящейся. Теперь выяснялось, что не напрасно.

В той среде, в которой Марина жила, побывавшие в заключении воспринимались как инопланетяне, как мины замедленного действия, поставленные неизвестно на какое время.

Эти люди, по мнению несудимых, воспринимались как человеческий материал, пропущенный через жуткую мясорубку исправительных учреждений. Там, в этой мясорубке, в самых непредсказуемых вариантах перемешивались добро и зло, принципы и беспринципность. О каком-то исправлении заключенных говорить было даже смешно. Само государство относилось к бывшим зекам с недоверием, что же тогда говорить о простых обывателях?

Если в первые моменты она ничуть не поверила словам Тимофея о том, что он хочет на ней жениться, то теперь не видела в этом ничего странного. Тимофей пострадал серьезно и, возможно, необратимо. Наверняка до ареста он воспринимал мир как все нормальные люди, сейчас же окружающая среда виделась ему совсем в другом свете.

Она не помнила, в каком фильме говорили об этом: видеть небо в крупную клетку. Но для этого, оказывается, не обязательно все время сидеть в тюрьме. Решетка на зрачках оставалась и по выходе из нее…

Наверное, в минуты просветления он понимал, что увязает все глубже, что самому ему ни за что не выскочить из болота, потому и хватался за Марину как за соломинку, за свою последнюю надежду.

В другом случае Марина не оставила бы без внимания его безмолвный крик о помощи, но она была не одна.

Она представила себе, как даст слово Тимофею и они поженятся. И он станет отчимом ее сына Юрки. И будет учить мальчика тому, что он совсем недавно пытался втолковать Марине. Но она — взрослая женщина, ее существо не приняло ни его логики, ни взгляда на мир, а ее малыш? Он станет достойным учеником своего нового папаши.

А родители Марины… Сможет ли она сказать им, кто ее новый избранник? И откуда у него ТАКИЕ деньги.

Но дело даже не в этом! Тимофей был выходцем из другого мира. Для них и в самом деле изгоем, с которым они вряд ли испытают желание поддерживать контакт.

Таким образом, выбор, какой предстояло сделать Марине, виделся ей в виде огромных весов. На одной их чаше расположился новый чувственный мир, открывшийся ей с помощью Тимофея, который к тому же помог высвободиться ее второму «я». На другой чаше — весь остальной мир Марины, с его этикой, традициями, представлениями, но в нем она родилась и родила новое существо, принадлежащее таки этому миру. Сможет ли она принести сына в жертву своим новым страстям?