Давайте разведемся, Ваша Светлость! (СИ) - Орлова Марина. Страница 25

На мой выпад мужчина сцепил челюсти и посмотрел себе под ноги, что было громче слов. Кажется, я угадала, и мое недоверие задело мужчину.

– Приношу свои извинения, я позволила себе грубость, – вежливо отозвалась, но отчего-то от моих слов лицо герцога скривилось в большей досаде, которую он попытался скрыть, прикрыв рот ладонью.

Отвернувшись к окну, он задумчиво посмотрел вперед, а затем совершенно неожиданно произнес:

– Вы меня ненавидите?

Я вздрогнула от его вопроса и не сразу нашлась с ответом. Опомнилась лишь тогда, когда темные глаза герцога посмотрели на меня напряженно и выжидающе, а я поняла, что мое молчание затянулось.

– Как я могу вас ненавидеть, Ваша Светлость?.. – попыталась я свести все в шутку, но мне не позволили.

– Мне нужна правда, а не ваша вежливость, мадам, – строго потребовал мужчина, чем начал меня злить. Улыбка с моего лица пропала, а я прямо и холодно посмотрела в глаза своего супруга, позволив себе еще некоторое время для раздумий. Мужчина меня не перебивал и не торопил, чем я воспользовалась и окинула Сиэля взглядом, собираясь с духом для ответа. Честного, как он и просил:

– Если ненавижу, что это изменит? – холодно спросила я, встретившись с решительным взглядом карих глаз. От моего ответа мужчина дернулся и слегка поджал губы, но сглотнул и уверенно произнес:

– Я постараюсь это исправить. Приложу все усилия...

– Зачем вам это? – занервничала я, не скрывая своего недоумения.

«Неужели он заподозрил, что я действую за его спиной?»

– За последние несколько дней, я многое осознал, – ответил он, а я раздраженно дернула уголком губ, но позволила мужчине продолжить. – Я понимаю, что мое поведение в эти три года было непростительным и стало причиной для многих трудностей, которые вам пришлось пережить. Я был слеп и преступно равнодушен к судьбе своей жены. Хоть наш брак и не был заключен по любви, это не оправдывает моего пренебрежения вами, ведь вы такая же жертва этого брака, – говорил он, пока я пыталась справиться с волнением и комом в горле, который сдавливал глотку и причинял боль, грозясь пролиться слезами, которые, по моему мнению, мужчина не заслуживал. Потому и молчала, боясь, что разревусь, когда больше всего хотелось потребовать, чтобы он замолчал. – Меня это не оправдывает, но я искренне считал, что без моего вмешательства в вашу жизнь, вам будет спокойнее смириться с этим браком, на который вас вынудили. Мы впервые встретились в день свадьбы и вы, Ария, выглядели такой подавленной. Вы так сильно боялись меня, что вздрагивали даже от одного взгляда, словно вас накажут за лишнее слово. А уж в первую брачную ночь… Тогда вы рыдали, и я совершенно не знал, как вас утешить. Единственное, что пришло на ум – избавить вас от своего общества, которое вас так тяготило.

Слушая все это, я не могла поверить. Меня уже буквально трясло от бешенства и захотелось истерично засмеяться Сиэлю в лицо, но вместо этого я очень тихо спросила:

– Вы правы, вас это не оправдывает и не извиняет. Меня продали замуж, но в то время, когда я больше всего нуждалась в защите и утешении, единственный, кто был на это способен, просто бросил и забыл обо мне на три года, – звенящим от сдерживаемых чувств голосом произнесла я. – А после того, что я натерпелась, вы имеете наглость говорить о том, что вам жаль утерянного времени? Думаете, что, после слов извинений, я просто все забуду, словно ничего и не было? Не слишком ли это жестоко, ждать от меня подобного, Ваша Светлость?

– Моя вина перед вами безгранична… И хоть понимаю, что не могу исправить то, что было уже свершено, я надеюсь, что вы дадите мне хотя бы шанс…

– Шанс на что? – все же засмеялась я и устало прикрыла глаза, так как смотреть на мужчину было невыносимо. – Не говорите глупости, Ваша Светлость. Я больше не хочу ни на что надеяться или чего-то ждать. Это разочарование не приносит ничего, кроме боли, которая мне уже порядком осточертела, Ваша Светлость.

– Неужели уже поздно что-то изменить? Мы женаты, не лучше ли будет попытаться наладить отношения? – со странным чувством отчаяния спросил он, отчего внезапно стало так тошно.

– Знаете, как иногда говорят? – снисходительно посмотрела я на мужчину. – Не бывает слишком поздно, бывает уже не нужно. Однажды вы сказали мне, что я вам безразлична. Так вот, отвечая на ваш изначальный вопрос: я вас не ненавижу, Ваша Светлость. Я не могу винить вас за то, что вы не испытывали ко мне никаких чувств. Потому не вините меня за то, что и во мне их не осталось.

***

– Вы вернулись?! Как все прошло, Ваша Светлость? Император одобрил вашу просьбу? – едва дыша от усталости, вынырнул из горы документов личный помощник герцога, господин Жак, чья жизнь в последние дни больше походила на кошмар: расследования внутри поместья, смена штата прислуги, семейный разборки с матерью, которая не переставала жаловаться на свое отстранение. Все это навалилось на бедного секретаря в одночасье. И это если не считать его прямых, уже имеющихся обязанностей, которые и без того выливались в вечные переработки. Но, по крайней мере, прежде они занимались этим с Его Светлостью вместе. Отныне же герцог откровенно пренебрегает своими обязанностями, которые возложил на своего помощника.

Но возразить Жак не имел ни смелости, ни желания, помня о том, что все происходящее – последствия его малодушного недосмотра. Укажи он на проблему обращения с герцогиней раньше, быть может, большинства проблем бы удалось избежать. И Жак не смел винить своего господина в том, что теперь Сиэль всеми силами пытается исправить отношения с женой, которая категорически отказывалась идти на контакт.

Упрямство герцогини слегка раздражало секретаря, который, в отличие от многих, прекрасно знал, что герцог, вопреки своей натуре, прикладывал просто неимоверные усилия для примирения. Для слуги, который безгранично уважал и дорожил своим господином, секретарь герцога был довольно предвзят, но покорно молчал, понимая, что не смеет вмешиваться в разборки супругов и критиковать девушку, которую третировали долгие три года в собственном доме. Подумав, мужчина нехотя признавал, что герцогиня имеет право злиться, но все же надеялся, что вскоре она заметит искреннее раскаяние своего супруга и смилуется. Быть может, в таком случае Его Светлость вновь будет походить на себя прежнего, а ему, Жаку, наконец, удастся поспать больше трех часов в сутки.

Однако, смотря сейчас на герцога, секретарь с тревогой спросил:

– Милорд, когда вы спали в последний раз? – уточнил Жак, прекрасно зная хроническую болезнь герцога, которая досталась ему вместе с титулом. Из-за своей занятости герцог взял в привычку спать максимум пять часов в сутки и плохо питаться, что выливалось в хроническую мигрень и бессонницу, от которой герцог спасался обезболивающими. И сколько Жак не молил своего хозяина отдохнуть, не брать на себя столько обязанностей, тот не слушал.

Сейчас же, несмотря на то, что герцог временно сложил с себя несколько обязанностей и чаще выходил из кабинета, выглядел тот еще хуже, чем прежде. Ситуация внутри семьи и предательство матери сильно подкосила мужчину. Но Жак не мог отделаться от мысли, что такой человек, как Сиэль Клоше, слишком остро реагирует на ситуацию, связанную с браком по расчету. Да, герцог в некоторой степени виноват перед Ее Светлостью, но даже так действует совершенно несвойственно своему поведению и характеру ради женщины, с которой их связывает навязанный брак.

– Это сейчас неважно, – отмахнулся герцог, роясь в ящике своего стола, чтобы выпить настойку от головной боли, которая давно перестала действовать. – Что важнее, мне удалось договориться с Его Императорским Величеством, – тяжело выдохнул мужчина и откинулся в своем кресле, устало прикрыв глаза и пережидая очередной приступ мигрени.

– Это же замечательная новость! – попытался улыбнуться Жак, но по напряженной позе герцога заподозрил неладное. – Так… что же император потребовал взамен на «Розовый закат»? – робко уточнил Жак, едва не поперхнувшись на названии практически государственного сокровища в виде комплекта из серег и колье с чистейшими розовыми бриллиантами самого редкого оттенка, который напоминал малиновый. Сами по себе камни были редкими и дорогими. Настолько, что по всей империи украшений из них не насчитается и двух десятков, семь из которых хранятся в сокровищнице императора.