Предатель. В горе и радости (СИ) - Арская Арина. Страница 21

Только если для меня это была ерунда, то не для нашего сына, который теперь всегда дожидался отца. И в момент, когда дедушка вызвался отвезти его на внеплановую тренировку после нашего разговора, в котором я поделилась, что теперь и с утра наш футболист будет гонять мяч, он твердо отказался.

Потому что уже успел это обсудить с отцом.

То есть информацию о новых тренировках я получила уже после того, как Лев все разрулил с Гордеем, у которого утренние тренировки отняли бы много времени и внесли неудобства в его расписание.

Я тогда недовольно повздыхала, что можно было этим занять дедушку, но Лев не согласился со мной.

Потом я еще и от дедушки получила ненавязчивую порцию того, что внук отдаляется, и я хотела все как-то исправить. Как-то достучаться до Гордея и Льва, что надо быть терпеливее к пожилому человеку.

Фу, блин, как противно.

— Идем, — Гордей вырывает меня из воспоминания и берет под локоть.

— Передумал, что ли? — поднимаю на него взгляд.

Просрали мы с ним нашу семью, в которой я хотела видеть копию семьи Вячеслава. Прилизанную, как с картинки.

А мы могли бы построить свою.

Может, неправильную и не на зависть всем, но свою. Без веников цветов, но с отчаянной привязанностью и против всех.

У меня не хватило мозгов, а у Гордея смелости. Она начала в нем просыпаться только недавно, но я ее уже не воспринимала и игнорировала, отравленная ядом старой мрази, которая теперь гниет в земле.

— Может, тебе с Верочкой сейчас в клинику наведаться? — не могу удержаться от ехидства.

— Ну, я точно не поведу ее в клинику, в которой ты наблюдаешься, — тянет меня к крыльцу.

С Васей я тонула в черном и тоскливом омерзении, а с Гордеем возвращаюсь к живой злобе, которая вымещает из меня отвращение к себе.

И Гордей явно это понимает.

В неприязни к самой себе, скользком страхе, мыслях о том, что моим телом могли воспользоваться, я точно отъеду кукухой.

А в гневе и обиде за подлую измену с сисястой шлюхой — нет.

— Значит, тебе по душе большие сиськи, да? — цежу сквозь зубы. — Чтобы зарыться в них лицом?

Я позволяю себе полностью переключиться на распрекрасную наглую Веру.

— Они у нее свои? Или накачала баллоны силиконом?

— Где твоя утонченная аристократичность, Ляль? Что за выражения? — Гордей неторопливо ведет к крыльцу.

— Тебе же нравятся хабалки.

— А ты хочешь мне понравиться?

— Она полная моя противоположность, — игнорирую его вопрос, вглядываясь в строгий профиль с четкими изломами носа, скул и челюсти. — Ты ее любил, да? И я вам помешала вашей любви?

Гордей закрывает глаза, выдыхает и вновь смотрит перед собой.

— Так сложно ответить? Она ведь считает, что я тебя увела.

Мы уже поднимаемся по ступенькам.

— Какая ты коварная хищница, — усмехается Гордей.

— А на деле тебя просто женили на мне.

— Довольно спорно, — хмурится. — У меня тогда вообще были планы свалить в другой город…

— Вот тебя и удержали в городе женитьбой на милой хорошей девочке.

— Да и как удачно все совпало, что я влюбился в милую и хорошую девочку, — останавливается и смотрит на меня тяжелым взглядом. — Влюбился, Ляль, но спорить с тем, что отец был этому рад, не буду. И нет, не планировал и не хотел я жениться на Вере по великой любви. С ней было забавно, и да, я ее, можно сказать, использовал, а после все оборвал без лишних объяснений.

— Потому что папе она не нравилась?

— Пусть так, — раздраженно вздыхает. — Тебя же сейчас не переубедишь.

— А теперь почему? Опять стало с ней забавно?

Он смотрит в сторону, медленно моргает и устало чешет бровь. Я, как мазохистка, жду от Гордея новых обидных слов, чтобы те забили на время мысли о мертвом Вячеславе.

— Да, — вновь смотрит на меня, — было забавно, Ляль. Было много забавных моментов.

— Например?

— Например? — с наигранной задумчивостью тянет Гордей. — Например, у нее очень богатая фантазия. А теперь, — он, видимо, замечает, как меня начинает трясти от ярости, — идем.

Глава 33. Фиаско

— Прекращай, — укладываю Веру обратно на кровать. — Господи, Вер, ты раньше не улетала так. Слюни точно так не пускала.

Вытираю ее щеку от слюней.

— Тогда я была молодой, — с трудом отвечает мне. Хватает за полы пиджака. — А ты вот ты не был таким занудой.

— Так я тоже тогда был молодой.

— Херня какая, да, Гор? — всматривается в мои глаза. — И как ты меня кинул некрасиво.

Неуклюже встает, и смахивает волосы со лба:

— Гондон ты, Гор. Вот. Я же в тебя была влюблена, — поднимает глаза.

— А я нет.

— Да я уже как-то догадалась, — встает и пошатываясь идет к двери. Как ты тогда сказал? — оглядывается. — Было прикольно, да?

— Я уже не помню, что я тогда сказал.

— Пошел в жопу. Не помнит он, — кривится. — Я, блин, из-за тебя потом выскочила за такое мудачье, которое тебе в подметки не годится.

Отмахивается и выходит:

— Я хочу еще выпить. День дерьмовый.

— Да я понял. Вер, давай ты проспишься, — следую за ней. — По-хорошему, мне бы тебя уволить за то, что нашел тебя в архиве с бутылкой виски.

— Увольняй, — фыркает.

— Слушай, ну ты будь к сыну терпимее…

— Я его родила, — резко разворачивается ко мне, и ее заносит в сторону. Приваливается к стене. — Я была с ним всегда, пока его сраный папаша искал себя! А теперь что? Пошла я в жопу? И будет он жить с папой, потому что я стерва такая!

— Он подросток, — вздыхаю я. — Время все расставит по местам.

Я мог оставить рыдающую и пьяную Веру на охранников, но не стал. Почему? Не знаю.

Может, проникся ее некрасивым разводом с судами, скандалами и длительной нервотрепкой, и отчасти посчитал себя виноватым, в том, что она закрылась в архиве?

Мне было с ней тогда прикольно, но знал, что она была влюблена в меня, и хотела большего.

— О, я бы с тобой поговорила на тему подростков, если бы ты сам был в разводе, а твои дети выбрали мамулю, — она расплывается в улыбке. — И нахер тебя. Свет в окошке будет только мамочка.

Что-то меня царапает от ее слов.

Я тут, а не с женой, с которой все как-то не так. Мне с Лялей стало муторно, а объяснить себе в чем причина, не могу.

А еще с ней неуютно.

Лучше я потрачу время на пьяную бывшую одноклассницу, которую в прошлом жестко опрокинул на лопатки словами, что было прикольно, а теперь нет.

И с женой мне сейчас совсем неприкольно. Поговорить бы с ней, а я не знаю, о чем именно и как выразить то, что я весь пронизан тихим раздражением.

А она не поймет. Она уже давно меня не понимает.

Ладно, суну в цветы в руки, как обычно, получу мимолетный поцелуй в щеку и разговоры ни о чем.

Если поинтересуюсь у нее, как дела, то выяснится, что она опять о чем-то попросила отца.

Для детей я еще нахер не пошел, а вот для жены я уже давно там.

— У кого-то тоже в семейном гнездышке проблемы? — смеется Вера.

— Не придумывай.

— Да по тебе все видно, Гор.

Отталкивается от стены и скрывается на кухне. Вытаскивает из ящиков бокалы для мартини, банку оливок, а из холодильника — бутылку белого вермута.

— Как, кстати, твой старик?

У меня непроизвольно дергается верхняя губа. Вспышка агрессии, которой я тоже не могу найти объяснения.

— Ясно, — Вера открывает бутылку. — Не лучшая тема для разговора.

Сажусь за стол и откидываюсь назад, вытягивая ноги:

— С ним все хорошо. Живой.

— Дай угадаю, он не рад тому, что ты принял меня на работу, — Вера наливает в бокалы вермут тонкой струйкой.

— А не пойти ли ему нахуй? — хмыкаю я. — Это моя фирма. Мой проект, на который я у него ни копейки не взял.

— А у кого взял?

— На школьных обедах сэкономил, — перевожу взгляд на Веру. — Не все крутится вокруг моего отца, хотя… все все равно считают, что мне папуля помог.

— А он не отрицает.

— Нет, — улыбаюсь. — И он, сука, этим очень недоволен. Он знает, что ни при чем, и не лез ко мне с помощью в надежде, что у меня будет провал.