Рандеву с мечтой - Тиммон Джулия. Страница 4

На душе сделалось тоскливо. Оттого что самой ей о сближении с Эдвардом Флэндерсом, несмотря на его многозначительные взгляды и на всплеск необыкновенно глубокого чувства в собственной душе, не следовало и помышлять. И оттого, что желание сойтись с кем бы то ни было навек умерло в ней два года назад.

– Спасибо, – сказал господин, убирая в карман коробочку с таблетками.

Когда он отошел, девушка не поспешила приблизиться к окошку. Мгновение-другое колебалась, будто чего-то боясь, стесняясь или не желая смотреть в лицо голой правде. Потом с той же отчаянной решительностью сделала шаг вперед и пробормотала нечто неразборчивое.

– Что, простите? – спросила аптекарша.

– Тест, – более отчетливо повторила девушка.

Аврору бросило в дрожь. Охваченная волнением, она взглянула на незнакомку более внимательно. Испуганно приподнятые хрупкие плечики, бледные щеки, бескровные губы…

Спрятав за пазуху покупку, что должна была либо снять с души камень, либо подтвердить страшные опасения, девица потупила голову и торопливо пошла к выходу. Аврора насилу вспомнила, что собиралась купить. А когда пару минут спустя выбежала в дождь, объятая страстным желанием проявить участие к бедной девушке, той уже и след простыл.

Нежелательная беременность, барабанным боем прозвучало в голове. Страх, отчаяние, слезы в подушку. Мне было двадцать шесть, а этой худышке не больше восемнадцати… Держись, девочка, почти вслух произнесла она всем сердцем желая, чтобы судьба незнакомки сложилась удачнее, чем у нее.

Когда пасмурный Ники Бриджуотер, повторив третий раз за вечер, что он не создан для семейной жизни и не знает, как растолковать это матери, последним выплелся из дома, Эдвард запер за ним дверь и прижался к косяку спиной. Случилось нечто колоссальное, такое, что невозможно исправить, отодвинуть в сторону, затмить новыми впечатлениями. Названия этому Эдвард не знал, но оно властно разлилось повсюду: по дому, по улице, по всему Лондону. Большей же частью сосредоточилось в его душе.

Гремучая смесь тревоги, мальчишеского волнения, детского страха, слепящей радости, приправленная порцией натурального сумасшествия, желанием жить в три раза более полной жизнью и не жить вовсе, в одночасье превратила его из прежнего Эдварда Флэндерса в совершенно иного человека.

Хуже был этот новый Эдвард или лучше? Он не мог ответить. С одной стороны, нынешнее состояние казалось ему нелепым, с другой же – настолько волшебным и многообещающим, что он почти не сомневался: теперь ему все по плечу.

Мысли о Тине, Нельсоне, Камилле и прочих друзьях улетучились из головы, как только они один за другим покинули его дом. А думы о восхитительной Авроре с ее исчезновением заполонили собой каждый закоулок сознания, все его существо. Чтобы скорее прийти в себя, он поспешил лечь в постель, но несколько часов кряду то проваливался в мечтательную дрему, то резко просыпался. А в шесть утра, несмотря на то что было воскресенье, решительно встал, принял душ и, понадеявшись, что спасительная пробежка поможет привести в порядок мысли, отправился в ближайший небольшой скверик.

В воздухе пахло вчерашним дождем, но тучи на небе рассеивались, обещая более светлый и радостный день. Все казалось немного другим. Окна домов смотрели на Эдварда, словно затаив дыхание. Птицы щебетали более звонко, будто отмечая приход некоего птичьего праздника. Даже деревья в сквере стояли, торжественно расправив покрытые каплями-бриллиантами листья.

Увы, бег не отвлек от раздумий – лишь стал для них своего рода аккомпанементом. Она ушла не попрощавшись, продолжали звенеть мысли. Что это значит? Что ее вчерашнее приглашение отменяется? Что я разочаровал ее? Стал ей не интересен? Почему? Потому, что танцевал с липучкой Камиллой? Или потому, что бросился утешать беднягу Тину? А у Авроры такое же расчетливое, как у ее дружка, сердце? И неудачники и все, кто их окружает, вызывают в ней лишь неприязнь?

Нет. Он на бегу покачал головой. Она не такая, я почувствовал это в первую же минуту… Или?.. Его охватило небывалой силы желание проверить, кто на самом деле такая умопомрачительная спутница Уэстборна. И он вдруг твердо решил навестить ее сегодня же. В конце концов, формально приглашение оставалось в силе, было воскресенье, а на недовольство Уэстборна Эдвард плевать хотел.

Возвращаясь домой, снова принимая душ, переодеваясь, завтракая кофе и бутербродами, он сгорал от нетерпения. А когда около девяти вышел из дому и собрался было позвонить Авроре, ему на ум пришла еще более безумная идея: заявлюсь без предупреждения. Может, чуть попозже, чтобы она успела проснуться. Тогда и увижу, настоящая ли ее королевская величавость или это лишь великолепно разыгранный спектакль. Если все ложь, мое безумие как рукой снимет.

Он сел в машину и поехал прокатиться по утреннему воскресному городу. Вечно бодрствующий голос совести затянул привычную песню: так нельзя. Это верх бескультурья. А что, если в эти самые минуты она будет принимать ванну, заниматься домашними делами или смотреть любимое кино? Что, если ты ей помешаешь?

Ванны по утрам не принимают, возразил себе Эдвард. Кино можно досмотреть потом – теперь продают на дисках все, что душе угодно. А отложить домашние дела и переключиться на беседу о своих обожаемых антикварных комодах она будет только рада.

Как ей это понравится? Подобная невоспитанность ее отпугнет, возмутит или что? – не унималась совесть.

Я попрошу прощения. Что-нибудь придумаю. По сути, я ничего не потеряю. Если сказочная Аврора влюблена в Уэстборна, мне не видать ее как собственных ушей, предупреждай о своем визите, не предупреждай. Если же… Он проглотил слюну, чувствуя приступ сильнейшего волнения. Если же есть хоть капля надежды, что… между нами возможны серьезные отношения… И если она такая, какой мне показалась вчера… Тогда ни Уэстборн, ни моя дикая выходка нам не помеха…

Ему вспомнилась нынешняя отцовская жена. Когда Эдвард, будучи тринадцатилетним подростком, приехал в их дом впервые, Линдси произвела на него потрясающее впечатление. Обходительная, опрятная, с юмором, певучим голосом и добродушно-кокетливой улыбкой на губах, она предстала перед юным гостем самим очарованием. Лишь по прошествии полугода, когда его матери пришлось на несколько месяцев уехать в Бирмингем, чтобы поухаживать за больной сестрой, и Эдвард на время поселился в новом доме отца, он с изумлением увидел истинное лицо его второй супруги, своей так называемой мачехи. Через три недели, привыкнув к парнишке как к члену семьи, Линдси стала беззастенчиво ковырять за столом в зубах, зевать во весь рот, не трудясь его прикрывать, пить кофе, громко прихлебывая, ходить по дому в дырявом халате и стоптанных тапках. Открыто придираться к мужу из-за каждого пустяка, бросать косые взгляды и на пасынка. Лишь выходя на улицу или принимая гостей, она снова становилась ласковой и веселой. С годами Эдвард возненавидел ее сильнее, чем в первые дни после того, как узнал, что у отца другая. По-видимому, она и старшего Флэндерса очаровала своим притворством, а показалась ему настоящей лишь после свадьбы, когда пути назад у того уже не было.

Бог знает почему, но Эдварду было безумно важно удостовериться, что Аврора не из таких, как Линдси. Кружа по любимому городу, он неустанно боролся с голосом совести, и в конце концов тот умолк. Без труда разыскав нужный адрес и остановив машину напротив большого, обсаженного деревьями и кустарником дома, Эдвард достал телефон и только теперь набрал выведенный рукой Авроры номер.

Она ответила после нескольких гудков запыхавшимся голосом. Представив, что с ней Уэстборн, что они до сих пор не поднялись с кровати и предаются любовным утехам, Эдвард чуть не нажал на кнопку отбоя. Но любопытство и та самая гремучая смесь одержали верх над досадой и растерянностью.

– Здравствуй, Аврора, – медленно произнес он. – Это Эдвард. Эдвард Флэндерс. Вчера вы были у меня с… – Произнести вслух имя Уэстборна не хватило духу.