Упущенные Возможности (СИ) - "Ande". Страница 22

Размышляя об этом, я пришел к выводу, что близость к вождям сыграла со мной злую шутку. Хотя, не я первый, ни я последний.

Множество раз я наблюдал это у других. Какой либо деятель, чаще всего — журналист, рассказывал публике, что вот он как то беседовал с президентом, или еще каким вождем, и они решили, что нужно бы страну повернуть немного в другую сторону.

Говоривший это, как правило, искренне верил, в то что говорит.

Но мне вполне наглядно продемонстрировали, что высший руководитель сам знает и решает, что и когда ему нужно знать, делать, и иметь ввиду.

Я даже испытал легкое чувство вины. Тут, понимаешь, человек, под предлогам недостатка средств, авиаотрасль в три ряда строит. А тут я, с какой то неведомой херней лезу.

Только теперь я сообразил, что у меня, по сути, почти нет возможности донести до вождей хоть какую-то информацию.

В самом лучшем случае, меня вежливо выслушают, пропустив все мимо ушей. А так… могут и выгнать нафиг, чтоб не лез куда не нужно, и не надоедал.

Не то чтоб я держусь за этот стул со столом. Но работа непыльная, жилье опять же. Поди знай, что меня ждет, если я отсюда вылечу.

Ирка, тем временем, с комсомольской непосредственностью залезла ко мне в стол. Поменяла в машинке ленту, переложила бумагу новой копиркой, вставила в машинку и застрочила с немыслимой для меня скоростью, заглядывая в лежащий на столе рукописный текст.

Подошёл сзади и заглянул через плечо. Константин Симонов вспоминается мне как военный автор трогательного стиха ' Жди Меня'. И, кажется, он сочинил суровый текст «Убей Его!». А вообще, он вроде бы писатель.

Но тут были, вполне лиричные стихи, про женщину, что ушла, и еще какие то. Насколько я понял — вполне зрелые и красивые.

Не прекращая трещать машинкой, лишь изредка заглядывая в текст, Розенгольц рассказывала, что в воскресенье, она и Мишка, решили не идти слушать поэтов. Ходили в сад «Эрмитаж». Там, на танцах, играет оркестр Дунаевского. Так жаль, Боб!

По Иркиным ответам, на мои ленивые, поначалу, расспросы, я понял, что и здесь есть, что-то типо «Бродячей Собаки». Там тусуются поэты, и презентуют со сцены свои нетленки, коллегам по цеху и праздной публике, заглянувшей на огонек.

Увидев мой неподдельный интерес, не сходя с места, она предложила туда сходить сегодня же вечером.

— Позову Мишку и кого –нибудь из девчонок, что бы тебе не скучно было. И пошли. Давай?

На мой кивок, она выдернула бумажки из пишмашинки, аккуратно сложила копирку, исполнила мне в щеку чмок благодарности, и пообещала позвонить через час, чтоб условится о точном времени и месте. И умчалась.

Дальше день тянулся как обычно. Разве что, я сходил в библиотеку, и попросил Отто Яновича, старого большевика — архивариуса Особой Папки, сделать мне справку по Ягоде Генриху Генриховичу. Я постоянно прошу у него самого разного рода справки для Калинина, так что он не удивился. Пообещал к завтрашнему дню подготовить…

Калинин отбыл во МХАТ около семи. Вежливо кивнул мне на прощание, так и не сказав ни слова. Проводив взглядом ордер, я, не заходя обратно, прошел Кремлем. Вышел к Манежной, перешел снимаемые трамвайные пути, мимо гостиницы «Москва», вышел на угол Тверской и Охотного Ряда. Ирка, с женихом и подружкой, должны вот-вот быть.

Иркин парень, улыбчивый вихрастый здоровяк, с ямочками на щеках, подал мне руку, представившись Мишей, лекальщиком второго разряда. А увидев ее подругу, я испытал мрачный восторг, пополам с тоской.

Это оказалась молодая красавица — помощница Крупской.

И я мгновенно понял две вещи. Во-первых, это она попросила Розенгольц нас познакомить.

А во- вторых, мы этой же ночью будем трахаться. С одним важнейшим уточнением. Если только не поубиваем друг друга до этого.

Еще не было произнесено ни слова, я даже еще не сделал шага в их сторону. Но все было понятно.

К шестидесяти годам любой мужик уже понимает закономерности своих отношений с противоположным полом. И я не исключение. Рядом со мной всю жизнь были женщины двух типов — милые домашние курицы, желающие сделать меня счастливым во что бы то ни стало, и не считаясь с моим желанием. И ехидно- саркастичные, бритвенно- умные красавицы, выводящие меня из себя на раз, и охотно это делающие. Став зрелым и практичным, я много раз пытался избежать общения с такими. Но секс с ними был волшебным, и мне с ними никогда не было скучно.

Эталон женщин второго типа, мне представили как Александру Воронцову.

— Графиня? — сам того не желая, тут же стал язвить я.

— Да, папа граф — ничуть не снижая легкой надменности лица пояснила она — но бывший. Сейчас он председатель колхоза «Марфинский», в Ростокино. Один из первых кавалеров «Ордена Трудового Красного Знамени».

Я, наверное, никогда не перестану окуевать этой реальностью.

— Меня зовут Роман — вздохнул я — но друзья и знакомые называют меня Боб.

Только теперь я заметил, что она выглядит по нынешней моде. Юбка выше красивых коленок, короткая стрижка-каре, клатч подмышкой, вся хрупкая и беззащитная.

Она, тем временем, хозяйски взяла меня под руку, дав почувствовать троечку, и снова выведя меня из равновесия, и мы пошли вверх по Тверской.

— А вы, правда американец? — беззаботно сделала вид что и не думала прижиматься.

— Ответ на этот вопрос зависит от того, что я хочу от девушки. Если мне хочется затащить ее в постель, то — да. А если нет -то я из Ростова.

— Даааа?..Как интересно! Я вся трепещу, и готова слушать про Америку. Ваши потуги наверняка выглядят забавно.

— Я из Ростова.

— Тогда попробуйте не облизываться, разглядывая меня.

— Хочу такое самомнение. Ходишь ты себе, никому ненужный. Но в уверенности, что все тебя вожделеют. Правда, ни вздыхателей, ни охраны…

— Моей охраной занимается секретная служба, ее так просто не заметишь. Они разогнали вздыхателей. Вот и гуляю с подругами.

— Это что же, за нами наблюдают?

— В подзорную трубу.

— Им нравится подсматривать⁈

— Подзорная труба прикреплена к ружью.

— С ума сойти! С чего такое внимание⁈

— Открою вам секрет полишинеля. На самом деле я — внебрачная дочь Ленина и одной из Великих Княжон. Судя по вашему идиотскому лицу, Ирка даже не подумала поставить вас в известность.

— Нет, это мое обычное выражение лица. Я же меркантильный американец.

— Хотите сказать, что вам заплатили за свидание со мной? Все так плохо?

— О! За это еще и платят? Хотя — я взглянул на нее, такую очаровательную — ну да. Кто же с вами по своей воле, по Тверской гулять станет.

— Я всего лишь сказала, что американцы — это тупицы, которые ничего не делают задаром! А не просила плоско шутить.

— Ну послушайте, Саша, как тупица вообще может шутить⁈ Что видит, то и говорит.

— Слишком логично и тонко для тупицы, Боб. И поэтому — неудачная тупость, не спорь.

Так и обмениваясь с ней шпильками, под ржание и хихикание Миши с Иркой, позади нас наслаждающихся бесплатным цирком, мы пришли к кафе в Настасьинском переулке.

«Кафе Поэтов» мне понравилось с первого взгляда. Огромный, глубокий подвал деревянного дома, в который ты спускаешься по деревянной лестнице. Высоченные потолки, небольшая эстрада с микрофонами в дальнем торце. На ней как раз читал стихи какой то парень, иногда раскланиваясь вспыхивающим аплодисментам. В общем, эта особенная атмосфера места тусовок творческих людей, и всякой богемы.

С поправкой на время, я почувствовал себя как в ' Жан-Жаке' или каком нибудь «Жон Жоли», забитом протестно — революционной публикой самого разного толка.

Когда мы прошли в зал и уселись за заказанный Иркой столик, она пояснила- позже будет играть оркестр, можно будет потанцевать. А потом опять будут выступать поэты.

Улыбчивый официант, на просьбу накормить после рабочего дня, лишь кивнул, и поинтересовался напитками. Мы с Гриценко переглянулись и попросили графин водки. А дамы остановились на портвейне три семерки.