Стиратель (СИ) - Каляева Яна. Страница 44

Молча смотрю на него сквозь спутанные волосы. Вот еще, разговаривать с этой мразью… Но не только брезгливость мешает. Ещё огромное недоумение, он что, правда не понимает? Раньше не держал его за полного идиота.

Ещё обращаю внимание на кое-какие слова графа. В Танаиде нет нормы беречь женщин и детей. Дело не в гуманности, чем-то другим и очень важным это кажется. Не успеваю додумать…

— Ну вот и славно! — оживляется граф. — Конрад, золотце мое, приступай.

Хлобысь! Канис пенис ин ано графус! Слуги не простые — это какой-то силовой вариант вроде боевых дружинников; швыряют меня на пол. С трудом удаётся не удариться лицом о пол.

Из-за спин боевых холопов выступает ещё один персонаж. Крепкие ноги в сапогах, просторная рубаха с закатанными рукавами. Грубое мужицкое лицо украшает — хотя вернее сказать, сильно портит, — предвкушающая поганая ухмылка. В могучих руках устрашающей толщины и размеров кнут. Тот самый конюх, самый первый почти нахамивший мне слуга.

Что-то мне активно не нравится выражение лица графского «золотца» Конрада. Как будто в спальню к новобрачной вступает. Причём не просто к возлюбленной, а к той, кого долго вожделел и вот — наконец-то! Вот что больше всего напрягает. Меньше всего мне хочется быть на месте объекта вожделения брутального мужика, хоть и не в том смысле. Ворочается внутри и хватает за горло вспышка злобы.

Канис пенис ин ано аурум-Конрадус! Я буду не я, если не найду, чем ответить этому уроду. Всем уродам! В-ш-ш-и-х-с-с! — угрожающий свист кнута заканчивается взрывом длинной боли. Сжимаю изо всех оставшихся сил зубы, превращаю рвущийся из груди крик в задавленный хрип. И проваливаюсь в спасительную тьму.

Где это я? А, родная темница! На автомате проверяю себя, на это энергии почти не требуется. Козлина Конрад! Прекрасно помню, вернее, не помню ударов больше одного, но чувствую на спине три рубца. Графское «золотце» сразу не поняло, что удовольствия его подло лишили?

Лицо и волосы, обрывки, в которые превратилась рубашка, мокрые. Пытались водой отлить? Какие-то капли в рот попали и самую малость притушили бушующую внутри жажду. Подносимое мне питьё тоже предусмотрительно не употреблял. А сейчас чувствую, организм кожей драгоценную влагу впитывает. Ну, хоть так. Может, сутки ещё протяну, или сколько там без воды человек может жить?

Как-то не задалась у меня житуха в этом чудном магическом мире. Отчётливо начинаю понимать, что нет мне здесь места. Если только низшим, пахать до изнеможения, платить непомерные подати и медленно подыхать. Или быстро, если повезёт. Вот только жизнью это назвать язык не поворачивается.

Вольным стрелком работать не получилось. Как они сами между собой дела имеют, решительно не понимаю. Не представляю, как можно работать с компаньонами в любом деле, постоянно ожидая предательства и удара в спину? Интересная мысль в голову приходит: как-то слышал, что в среде русского купечества слово купца ценилось дороже золота и крепче булата.

Примечательный случай на глаза попадался, как иллюстрация. Некоему известному купцу не хватило тысячи рублей, чтобы урвать нечто ценное на аукционе. Упросил устроителей чуток подождать и вышел на площадь. Кинул клич: я — купец такой-то, вы меня знаете! Срочно нужна тысяча рублей — пособите! Отдам через неделю, все знаете, где моя лавка. Махом в шапку накидали, кто рубль, кто десять. Но это не конец истории. После того случайные кредиторы приходили к купцу и забирали свои деньги. И что характерно, купец не записывал имена, не оформлял список, некогда ему было. Но народ забрал ровно столько денег, сколько накидал. Ни одного хитреца не нашлось рубчик или трёшку на дурнинку срубить.

Доверие и крепчайшая надёжность данного слова сильно снижает издержки любого бизнеса. Например, дорогостоящий штат искушённых юристов для составления хитромудрых договоров не нужен. И наоборот, уверенность в том, что тебя обязательно кинут при любом удобном случае, делает кооперацию чрезвычайно громоздкой, а то и невозможной. Как же они тут живут?

А может быть, стоило переметнуться к герцогу Хёрсту? Придвигаюсь от стены, вытягивающей остатки тепла из тела, к той, что днём пышет жаром. Она остывает не сразу, сейчас почти тёплая.

И что Хёрст? Судя по его чересчур быстро пришедшей в себя дочке, попал бы в такой же суп. В качестве того же цыплёнка. Уж больно откровенно стала липнуть. Какой для меня смысл? Если они проигрывают, то мне каюк. Если выигрывают — что крайне маловероятно, — то меня уже они своему конюху отдадут. На перевоспитание. Чтобы сильно много про себя не думал. Нагляделся, тут даже кровные узы никакой гарантии не дают.

Так, надо вспомнить, зачем я вообще здесь? Как-то из головы вылетело то, что Смотритель сказал. Я здесь транзитом, это промежуточная станция. И как проехать дальше? Умереть? Как-то не вдохновляет. Как последнюю надежду в голове держать можно, но прыгать самому?

Он ещё говорил: надо выяснить, что здесь не так. Да всё так! Аристо, как обычно, козлы те ещё, народ безмолвствует, знакомые дела. Ладно, в голове от мыслей туман, валюсь крючком на пол и отключаюсь. Сном это не назовёшь.

Следующий день.

Достали уже! Металлическое блюдо с помоями, которые мне дают в качестве завтрака, летит обратно в дверное окошко.

Стальная дверь с лязгом распахивается, в проёме вырастает мощная фигура графского тюремщика. Вспышка злорадства придаёт силы. На лице жирные пятна, прилипло маленькой стружкой что-то съестное. Лапшинки, луковые или капустные кусочки. Выглядит не менее «аппетитно», чем на тарелке. Какой-нибудь опустившийся бомж не побрезговал бы облизать и тем самым закусить после дешёвого и сердитого боярышника.

— Ты что себе позволяешь, червь⁈ — и благородное негодование на морде, которое он наверняка называет лицом.

— А ты подойди ближе и поучи меня манерам, — предлагаю, собравшись в комок для прыжка.

Сил на самом деле у меня почти нет. Те, что есть, сожгу из неприкосновенного запаса, но мне всё равно недолго осталось.

Вращает грозно выпученными очами и захлопывает дверь. Х-ха! Так я и думал! Правы утверждающие, что все, кто любит гнобить беззащитных, трусы по своей природе. И вряд ли у них есть лицензия на моё убийство.

Только как быть с графом? Ему лицензии не нужны, он их сам выдаёт. Вчера меня настолько потрясла его какая-то по-детски наивная тупость, что до сих пор её понять не могу. Он что, серьёзно налаживал меня на целительскую работу после трёхдневной голодовки? Когда кто-то не понимает настолько элементарных вещей, договориться с ним невозможно. Он просто слушать ничего не будет. Потом-то репу зачешет, только мне-то уже будет всё равно. Уйду отсюда в лучший из миров. Хорошо бы в свой, а не тот, который самый лучший. И-э-х! Дал бы кто гарантию, билет на станцию «домой», так и сделал бы.

Меня тащат к графу ближе к обеду. К тому времени созревает план, как с ним надо беседовать. И что делать с отмороженным конвоем, который всегда умудряется нанести мне чувствительный, особенно в моём нынешнем состоянии, урон за весьма короткое время сопровождения. Всего за несколько десятков метров. Ну, сами напросились! Если меня долго уговаривать, то я тоже могу встать на тропу войны. В конце концов, русский я или нет? И толика татарской крови не помешает, наоборот, срабатывает, как запал.

По кивку графа конвой удаляется, слегка пошатываясь. То, что могу не только лечить, это естественно. Любой хирург сломает врагу руку намного ловчее, чем начинающий рукопашник. Только что удачно открыл новые возможности. Когда вертухаи по своему обыкновению попытались насовать мне по рёбрам, слегка, а затем и не совсем слегка, качнул из них энергию. По закону сохранения той самой энергии, если где-то прибыло, то в другом месте убыло. Вот и покачивает их. Зато я стою на ногах почти твёрдо.

— Я надеюсь, ты готов к работе? — графская сволочь сидит за столом, не торопясь, вкушает.

Особого впечатления уже не производит, мой бедный желудок прилип к позвоночнику и будто спит. Рядом с графом та пожилая и величественная герцогиня Хиск, которую уже лечил. С лёгким пренебрежением на меня в этот раз смотрит. С графа пример берёт?