Стиратель (СИ) - Каляева Яна. Страница 49

Мелкая деталь о бароне. Помню, что тогда только царапнуло, а ведь это тоже важно.

Не добрал трети податей он, видите ли. И что делает наш славный барон?

— Эти низшие дряни вздумали вымирать! За лето три хутора и деревеньку сжег вместе с жителями, чтобы даже не пробовали недоплачивать. Не помогает — мрут как мухи. Скоро совсем некому работать станет!

Так он вроде сказал. Не добраны подати — принял меры, уничтожил часть своей кормовой базы. Канис пенсис нострагенус! Б…й у…бок! Мне латыни не хватает, кондовый русский мат сам наружу рвётся! Дело ведь даже не в гуманности, а в тупой эгоистичной рациональности! Взял бы и перепорол полдеревни, кто мешает? Нет, надо сжечь или повесить!

Продолжим логику ублюдка. Коровы стали меньше давать молока — пустить полстада на мясо, авось надои увеличатся. Женщины стали мало рожать — перебить половину… стоп! Это может сработать! От хохота чуть с кровати не падаю.

Кнастис пенис нострадамус! От смеха коверкаю свою любимую присказку. Или так лучше?

Про графа и говорит нечего. Я ему так всё и сказал. Прямо в становящееся прозрачным очень благородное, грозное и очень тупое лицо.

Нет. Всё правильно. Формулировать точно — дело Смотрителя. А мне ощущения глобальной неправильности всего общества хватило. Элита тупо уничтожает собственный базис, не забывая про внутривидовую саморезню. А народ покорно перешёл в состояние тупого овечьего стада и равнодушно наблюдает, как его перманентно геноцидят. Нежизнеспособное общество.

А вообще, чего голову-то ломаю? Будь мой вердикт ошибочным, остался бы в том мире, а не лежал бы весь такой красивый под белым одеяльцем в родной клинике. Чжун Ни не утвердил бы.

Слышу приближающиеся шаги. Не мужские. И не лёгкие девичьи. Дверь открывается, заходит медсестра, дама в возрасте и в теле. Видимо, мой смех услышала. Это она молодец, не спит на посту.

— Очнулись, Михал Саныч⁉ — медсестра включает ночник, заливая палату мягким светом. Женщина смотрит на меня со сдержанной радостью. Не помню, как её зовут, а на лицо, конечно, знакома. Теперь точно никаких сомнений, что я «дома».

— Да, к-х-м… а сколько времени?

— Так пять утра без четверти. Ой, как вы нас всех переполошили! — всплёскивает руками женщина. — Губернаторше-то полегчало, компресс ей поставили, заснула хоть и под снотворным…

В почти непрерывный треск медсестры с трудом вклиниваю вопрос о дате. Оказалось времени прошло всего ничего. Вчера всё случилось. Чжун Ни умеет фокусы со временем. В стёртом-то ныне мире больше двух месяцев провёл.

— Тамара меня зовут, — в глазах никакого упрёка, что не знаю её по имени.

Во-первых, не моё отделение, терапевтическое, во-вторых, она относительно недавно устроилась к нам, а я — не отдел кадров, чтобы всё про всех знать.

— Спасибо, Тамара, за новости. Иди на пост, а то меня в сон тянет.

— Ой, совсем вас заболтала… — медсестра выпархивает из палаты.

Ну, как выпархивает… пытается. Дверь вместе с проёмом не вынесла — и то хлеб.

Усмехаюсь. Прекрасно её понимаю. Длинное, скучное ночное дежурство, а тут событие и не обыденно неприятное — кто-то умер, кому-то плохо, — а совсем наоборот. День ещё не начался, а уже не зря прошёл. И выболталась немного, для женщин это важно.

Мнится, что принёс с собой усталость из того мира. Мне, действительно, спать хочется. Ещё хочется посмотреть на себя изнутри, но побаиваюсь. Гложет узнать, выросли мои способности или нет? Может, не только усталость оттуда с собой принёс…

Просыпаюсь одним рывком, словно меня толкнул кто-то. Иногда так бывает, во сне дёрнешь ногой или рукой и от своего же движения просыпаешься. Шума в обычном смысле нет, больница не кузнечно-штамповочный цех, но по сравнению с ночным временем жизнь кипит. Поднимаюсь на локоть, замираю и прислушиваюсь к организму. Нет ни малейшего протеста на движение. Вот и замечательно. Хотел было уже посдирать с себя все датчики, затем отменил анархический порыв. Жму кнопку вызова. На глаза попадаются электронные часы, которые, подмигивая, сообщают мне время — 12:10.

Приходит медсестра, другая, не Тамара, уже с дежурным врачом. У врача забавное имя — Гелий, которым он, похоже, гордится. Ну да, солнце, светило больнично-местечкового масштаба.

— Мишель, — любит он офранцуживать имена, — сказано давно: врачу — исцелися сам.

Когда-то впадал в ступор от его подколок, затем наловчился. Не такие уж они и умные. Если вдуматься, то всегда его остроты, как и подначки его друга Феликса, можно утопить. О чём ему и сообщаю.

— Гелиал, — это мой ответ Чемберлену, — у тебя высочайшее умение подставляться сразу с нескольких сторон. С какой начать, чтобы обесценить твоё замечание?

Подходить к этому делу надо основательно. По причине того, что они, Гелий с Феликсом, этого очень не любят. Раньше приходил в недоумение, когда получал в ответ на какие-то свои слова насмешки и фырки. А то и в ступор впадал, когда до меня окольными путями доходили их комментарии, как они меня поставили на место, опустили, затроллили, высмеяли. Обычно это происходило по научно-медицинским темам. Имел такую глупость, с высоты своего уникального видения поддерживать некоторые теории, которые многими считаются еретическими. С точки зрения академической медицины.

Медсестра меж тем снимает с меня датчики по разрешающему кивку Гелия.

— Обесценить моё замечание ты не можешь, — выворачивается Гелий, ужасно он изворотливый, — потому что оно не моё. Иисус Христос это сказал…

— Мне-то ты сказал, — перехожу в сидячее положение. — Так что не прячься за спину пророка. Впрочем, можешь взять свои слова обратно.

Это предложение энтузиазма предсказуемо не вызывает. Он и его друг Феликс могут спор проиграть, но признать проигрыш — ни за что! Любопытно, они тогда и в шашки-шахматы-карты совсем не играют?

— Не могу отменить утверждение Христа, — опять пытается ускользнуть.

Всегда так, ляпнет какую-нибудь чушь, а потом выкручивается. Часто успешно, надо признать.

— Можешь. Можешь признать, что оно ко мне никакого отношения не имеет. Я вижу, что подключена только следящая аппаратура, на руках… — демонстративно осматриваю руки, — никаких следов уколов. Короче, я сам излечился, и ты здесь ни при чём.

— Я тебе диагноз поставил…

— Я и сам его могу поставить. Переутомление. Профилактика элементарная: посылать Автандилыча почаще и подальше с его просьбами. Так что очередная твоя острота — в очередной раз мимо… — тут возникает идея, как его добить его оружием.

— И вообще! Тьфу три раза, но если ты или твой друг Феликс, не дай боже, попадёте ко мне, я вам тоже так скажу. Прямо и открыто. Исцеляйтесь сами! — о, нет, клятву Гиппократа нарушать не собираюсь и если что, помощь окажу.

Однако крови из них выпью… аж жмурюсь мечтательно. Например, наброшу лёгкий паралич на речевой аппарат и буду над ними безнаказанно насмешничать. В отсутствие показаний пару клизм назначу… хотя нет, не стоит. Кто знает, как жизнь повернётся, вдруг получат возможность ответить тем же.

Не даю ему ответить:

— Одежда моя где?

Гелиос кивает на шкаф, медсестричка — эта моложе и стройнее Тамары — открывает шкафчик. Шлёпаю к нему в одних труселях, не обращая внимания на присутствие молодой дамы. Нравы в больнице, куда там папуасам. Медсестёр ничем не смутишь, мог бы и абсолютно голым пройти.

Помнится, будучи студентом в меде, слышал то ли легенду, то ли реальный случай. Весёлые студенты-молодцы решили подшутить над сокурсницей на практике в прозекторской. Подбросили ей в карман халата мужской член. Идут вслед за ней по коридору, предвкушают реакцию с визгами, замирают в сладком ожидании, когда девушка суёт руку в карман халата и вытаскивает это вялое нечто. Показывает уже разочарованным её флегматичной реакцией парням и спрашивает:

— Мальчики, кто потерял?

Вот и у медсестры взгляд нисколько не смущённый, а одобрительно оценивающий. Ну, да. Брюшком не обзавёлся, наоборот, в последнее время похудел.