Мэри Джейн - Блау Джессика Аня. Страница 3

Я причесалась, надела шлепанцы и выдвинулась в сторону дома Коунов. На улице было солнечно и тихо. Я шла мимо мужчин в костюмах, которые направлялись к своим машинам, чтобы ехать на работу. Единственной встретившейся мне женщиной оказалась наша новая соседка. Мы с мамой как раз проезжали мимо ее дома, когда грузчики выгружали мебель, и мама специально притормозила, чтобы посмотреть, как с грузовика спускают ситцевый диван.

– Слишком синий, – постановила она, как только диван исчез из виду.

Соседка была одета в практичные капри и клетчатую рубашку. Ее светлые волосы прикрывала тонкая голубая косынка, завязанная треугольником. Она стояла на коленях, склонившись над свежей лункой, вырытой в земляной насыпи, опоясывающей лужайку. Рядом с ней стоял деревянный ящик с разными цветами.

Когда я проходила мимо, она выпрямилась и рукой прикрыла глаза от солнца.

– Доброе утро, – поздоровалась она.

– Доброе. – Я замедлила шаг, но не стала останавливаться, хотя мне очень хотелось.

Она выглядела как актриса из фильмов Хичкока [5]. Очень красивая. Ухоженная. Были ли у нее дети? Муж? Была ли она местной? Ходила ли в частную школу Роленд-Парка для девочек, куда ходила я?

Прежде чем перейти дорогу, я обернулась и еще раз взглянула на соседку. Та копалась в земле, высоко задрав попу, а ее косынка хлопала на ветру, как птица, рвущаяся в полет. Вдруг она резко выпрямилась, поймала мой взгляд и помахала рукой. Я смущенно помахала в ответ и поспешила прочь.

Миссис Коун встретила меня, улыбаясь и держа в руках чашку кофе. Закрывая за мной входную дверь, она расплескала кофе на пол в прихожей. На ней была ночная рубашка, доходившая ей до колен. Спереди она расстегнулась, обнажая буквально все, что можно обнажить. Я старалась не смотреть.

– Все уже на кухне, проходи. – Она развернулась и убежала на второй этаж, не удостоив пролитую жидкость вниманием.

– Мэри Джейн?! – завопила Иззи. – Мы на кухне!

Словно не услышав ее, доктор Коун тоже крикнул:

– Мы на кухне!

– НА КУХНЕ! – повторила Иззи.

– Иду. – Я не смогла пересилить себя и перейти на крик, поэтому снова подала голос, когда, миновав гостиную и столовую, оказалась на кухне: – Я пришла.

Доктор Коун был одет в пижамные штаны с футболкой. Иззи – в розовые пижамные штаны без майки. Ее упругий животик смешно торчал над резинкой.

– Я раскрашиваю раскраску! – объявила Иззи.

– Обожаю раскраски.

Я устроилась рядом с ней на банкетке с голубыми подушками. Окно напротив кухонного стола выходило на задний двор, в сторону гаража. Там горела лампа – казалось, она стояла на столе или какой-то другой поверхности возле окна.

Доктор Коун проследил за моим взглядом. Ткнув пальцем в том направлении, он сказал:

– Это мой кабинет.

– В гараже?

Я вообразила там медсестру, больничные койки, капельницы с кровью и машины скорой помощи, въезжающие во двор.

– Да, когда-то там был гараж. А еще раньше – конюшня.

– У нас точно так же.

Наш район был построен около восьмидесяти лет назад одним из братьев Олмстед, которые спроектировали Центральный парк в Нью-Йорке. Здесь повсюду петляли извилистые дороги, росли немолодые деревья, а за каждым домом стояли конюшни. Мне нравилось, что наш район что-то объединяет с Нью-Йорком. Я часто фантазировала о том, как гуляю по Нью-Йорку среди бесконечных небоскребов, теряясь в толпе людей, заполонивших тротуары, как показывают по телевизору. Но больше всего я мечтала попасть на бродвейское представление. Мы с мамой состояли в клубе «Мелодии месяца» и ежемесячно получали по подписке новый альбом с песнями из бродвейских постановок. Я знала наизусть все песни из лучших мюзиклов и лучшие песни из плохих мюзиклов. Мама обожала мюзиклы, но не любила Нью-Йорк – говорила, что там развелось слишком много жуликов, наркоманов и маргиналов.

– Что будем раскрашивать? – спросила Иззи, перебирая стопку раскрасок высотой в шесть дюймов.

– И медсестра тоже там? – спросила я доктора Коуна, кивая в сторону окна.

– Медсестра?

– Кто-то же помогает вам с пациентами.

Доктор Коун засмеялся.

– Я психиатр. Я врач, который лечит мысли. Зависимости, навязчивые идеи. Я не копаюсь в человеческом теле.

– А-а.

Мне стало интересно, считала ли моя мама психиатров такими же важными персонами, как врачей, которые копаются в человеческом теле.

– Тело! – воскликнула Иззи и помахала передо мной книжкой-раскраской. «Человеческое тело», – было написано на обложке.

– Выглядит классно. – Я собрала цветные карандаши, разбросанные по столу, и рассортировала их по цветам.

– Давай рисовать пенис, – Иззи открыла раскраску и начала перелистывать страницы. Мои щеки вспыхнули огнем, и я слегка задрожала.

– В какой цвет собираетесь красить пенис? – осведомился доктор Коун, и я чуть не подавилась воздухом. Я впервые слышала слово «пенис» от взрослого человека. Даже от сверстников я почти никогда не слышала слово «пенис». Близнецы были лучшими ученицами в классе и никогда не произносили таких слов, как «пенис».

– В ЗЕЛЕНЫЙ!

Иззи открыла разворот с изображением пениса и мошонки. Органы выглядели обвисшими и безжизненными, а мошонка напоминала полусгнившую гуаву, которая начала сморщиваться по мере усыхания. Сбоку рисунки были подписаны, и от каждого названия стрелочка вела к тому, чему оно соответствовало. Этот пенис был крупнее и прорисован гораздо детальнее, чем на анатомической схеме, которые нам раздавали на занятии по половому воспитанию в прошлом году. Я тогда взглянула на него лишь одним глазком, а многие девочки и вовсе, получив в руки такой раздаточный материал, взяли ручки и расцарапали нарисованные пенисы, чтобы не смотреть на них. Я слишком боялась навлечь на себя гнев учительницы, чтобы портить школьное имущество. А Салли Битон, которая сидела через проход от меня, никого не боялась, поэтому, заметив у меня нетронутый листок, дотянулась со своей парты до моей и закрасила пенис. Иззи взяла зеленый карандаш и начала увлеченно раскрашивать пенис в зеленый цвет. Я не знала, как мне поступить. Если бы она раскрашивала что-то другое, я бы точно присоединилась. Но она раскрашивала пенис, и доктор Коун сидел буквально напротив. Как бы он отнесся к тому, что девушка, нянчившая его дочь, сидит и раскрашивает пенис? С другой стороны, его дочь сама сейчас раскрашивала пенис! Не говоря уже о том, что с большой долей вероятности он сам или миссис Коун купили ей эту раскраску.

– Помогай! – Иззи протянула мне красный карандаш. Я боязливо начала закрашивать головку.

Доктор Коун заглянул в раскраску.

– Господи, он что, мочится кровью?

Я оцепенела. Сердце в груди на секунду перестало биться. Но прежде, чем я успела ему ответить, или хотя бы отложить красный карандаш, доктор Коун вышел из кухни.

Мы с Иззи дораскрашивали пенис. У меня словно камень с души упал, когда она перевернула страницу, и мы приступили к матке и фаллопиевым трубам. Оранжевым, желтым и розовым.

В тот день ни доктор, ни миссис Коун не вышли на работу. Почти до полудня они ходила по дому в пижамах. Мои родители обычно принимали душ и одевались уже к половине седьмого. Ровно в семь с понедельника по пятницу папа уже выходил из дома. Мой папа работал юристом. Каждый день он завязывал галстук и снимал его только за ужином – после того, как мы воздадим благодарность Господу за пищу и помолимся за президента Форда с супругой. На стене прямо позади папы висела цветная фотография улыбающегося президента Форда в рамке. Пристальный взгляд Форда со снимка был устремлен прямо на меня. Его глаза были бархатисто-голубыми, а зубы – похожи на маленькие кукурузные початки. За его головой развевался американский флаг. Иногда, когда я видела слово «отец», или когда люди говорили о своих отцах, воображение рисовало мне президента Форда.

Работа моей мамы в основном состояла из домашних хлопот. Я никогда не встречала человека более занятого, чем мама. Она каждый день застилала постели, через день пылесосила, каждый день подметала полы, каждую пятницу ходила за продуктами, каждый день готовила завтрак и ужин и каждый вечер мыла пол на кухне. А еще она вела уроки в воскресной школе при пресвитерианской церкви Роленд-Парка. И в этом ей не было равных. Иногда она давала детям раскрашивать картинки с Иисусом, а сама читала им вслух главы из Библии. Иногда играла с ними в библейское бинго. Но больше всего в воскресной школе я любила моменты, когда мама играла на гитаре. У нее был гортанный, с легкой хрипотцой голос, словно пропущенный через полое бревно.