Алтай – Гималаи - Рерих Николай Константинович. Страница 16

Кашмирское пение. Семеро в белых чалмах. Один – рыжий – с длинной ситарой. У троих – саазы. [115] В глубине сидит искусник на двух таблах (узкие барабаны). По углам двое поющих, в середине – певица в синей шали с серебряными браслетами и пронизками. Поют персидские песни, арабские, урду и кашмирские. Как и в ассирийских рельефах, певица поднимает указательный палец или левую ладонь, или складывает руки у лба. Иногда она вскакивает и «уточкой» мягко обегает круг. Персидская песня «Сурам» – песнь разлуки и вечных воспоминаний. «Шахназ» – арабская песнь: «Самый богатый не возьмет с собой имущество после смерти». «Когда Христос возносился – прославляли Его все слуги». Вот песнь урду: «Два друга на всяком расстоянии думают взаимно. Мир – ничто, и каждый должен уйти из него». «Кошюр» – кашмирская песнь: «Ты идешь по пути, но невидим Ты мне. Дал мне вина жизни и ушел от меня. Все зависит от Бога». «Если я увидел одного человека или женщину – я уже увидел весь мир». «Камач» – кашмирская песнь: «Говорят хвалу Христу всякими словами. Он был лучше солнца и луны».

Так на красном ковре восемь мусульман, непрошенно и нежданно, до полуночи славословят Христа и мироздание. Вслед за ними и все лодочники шевелят белыми чалмами и качаются, подпевая. И саазы гудят, как шепот леса. И наш конфуцианец китаец твердит по-тибетски: «Як поду», то есть «хорошо». А потом виктрола [116] повторяет «Песнь Леля» Шаляпина Римского-Корсакова, и чутко кивают чалмы кашмирцев. Одно сознание! Кончаем песнею про Акбара. И вся полночь проходит без всяких отрицаний. И все обоюдно найденное принято с доброй улыбкой.

Можно ли превратить эту полночь понимания – в пошлость безобразия? Вероятно, можно. Видели постыдные письма, посылаемые иностранцами туземцам. Постыдные запросы плоти. Можно заменить улыбку гримасою звероподобности? Конечно, не трудно. Можно вызвать весь ужас безобразия. Можно разрушить всеобщее благо. Можно уйти с клеймом пылающим – пошлости. Можно уйти во мрак невежества и предрассудка.

Как и в Сиккиме, так же и в Кашмире поражает духовная понятливость. Не успеете подумать, а уже собеседник делает соответственный жест. И сколько добрых мыслей можно сеять этими струнами чутья.

И опять ритмично перекликаются гребцы: «Ампошь-пампошь», «Дазнир – Кашмир», «Шахан-шах – падишах». А значат эти клики: «Страна роз», «Храм», «Царь царей», «Лотос», «Человек», «Все хорошо»…

Живем на взгорьях Пир-Панджала. Град в голубиное яйцо. Звезды – как свечи! Землетрясения – каждую неделю.

В Сибири есть такие городища на крутых буграх, опоясанные гремучими потоками. Кедровые и сосновые рощи сурово хранят эти жилья, а высоко сверкают белые шапки гор. Дятлы, горлинки, иволги, мускусные бараны и горные козлы. Так и живем в желтом, некрашеном рудовом домике. Если солнце – все напоено хвоею, но если гроза… Трое суток свирепо грохотало и ослепляло ночью. Кольцо молний! И неслись ливни, и град сразу белил все зеленеющие бугры. Грозно!

Разрешение на Малый Тибет через три недели получено. Тысячи рупий были истрачены на поездки и телеграммы. А… тот вообще даже на письма не отвечает.

Серия «Знамена Востока» сложилась. 1. «Будда Победитель» перед источником жизни. 2. «Моисей Водитель» – на вершине, окруженный сиянием неба. 3. «Сергий Строитель» – самосильно работает. 4. «Дозор Гималаев, в ледниках. 5. „Конфуций Справедливый“ – путник в изгнании. 6. „Йенно Гуйо Дья“ – друг путников (Япония). 7. „Миларепа Услышавший“ – на восходе познавший голоса дэв. 8. „Дордже Дерзнувший“ стать лицом к лицу с самим Махакалой. 9. «Сараха [117] – Благая Стрела», не медлящий в благих посылках. 10. «Магомет на горе Хира (весть архангела Гавриила)», предание. 11. «Нагарджуна [118] – Победитель Змия» видит знамение на озере владыки Нагов. 12. «Ойрот – вестник Белого Бурхана», поверье Алтая. И те, что уже в Музее: 13. «Матерь Мира». 14. «Знаки Христа». 15. «Лао-цзы». 16. «Дзон-Капа». 17. «Падма Самбхава». 18. «Чаша». 19. «Змий Древний».

В Монголии есть обычай большой древности. В случаях народного бедствия или нужды ламы всходили на высшую гору и с заклинаниями разбрасывали бумажных коней. Конь как символ Будды, силы и счастья. И, кружась, неслись эти кони валькирий, эти Световитовы кони, неся помощь неведомым бедствующим. На Двине сидел Прокопий и благословлял неведомых плывущих; на хребтах Азии ламы слали коней неведомым бедствующим. И в этой неведомости – та же забота об общем благе. Такие обычаи лам ценны. Это не «сидение под деревом», не просьба в пространство, не фигурные движения ритуала, но «приказ» о помощи неведомым бедствующим, горний голос, требующий, чтобы умиротворились беды людские.

И еще два трогательных облика не должны быть забыты. Основатель так называемого манихейства, Мани, в третьем веке распятый на воротах города в Персии за синтез учений и за идею общины. Другой – Гуру Камбала, отдавший голову свою как символ преданности и служения. И Камбала и кони в сущности тоже входят в «Знамена Востока».

Манихейство жило долго. В самой Италии манихеи, преследуемые, жили до XIV века. Может быть, от них Беноццо Гоццоли [119] воспринял содержание пизанской фрески о четырех встречах царевича Сиддхарты – Будды, озаривших его сознание. Вместо индусского владетеля движется кавалькада итальянских синьоров. И в некоторых восточных трактовках, точно где-то в глубине понимания, чудится характерная фантастика Гоццоли, с его пышно-узорными скалами и хвойными деревьями, с его золочеными чепраками и навершиями ярких знамен. Ручные «пардусы» Востока сидят за седлом, а чалма охотно обвивает шлем, как на символах крестоносцев. Что это? Отзвучия крестовых походов, о которых мечтал даже Герри мет де Блес? [120] Или более древняя организация синтеза верований Мани пронизала и связала сознание Востока и Запада? Сколько необъяснимых явлений! Сколько имен оклеветанных! Сколько истинных, просвещенных исканий, сваленных в одну кучу с откинутым мусором. Особенность будущих изучений должна заключаться в беспредрассудочной справедливости.

И еще подробность, связующая Восток и Запад. Помните ли Турфанскую Матерь Мира с младенцем? Среди Азии, может быть, несториане [121] или манихеи оставили этот облик. Или, вернее, этот облик остался претворенным от времен гораздо более древних. Кали или Гуаньинь [122] – кто знает, сколько им веков? За ними скрываются жена и змий. Древность этого символа уже неисчислима. Не к библейской странице, не к символам каббалы ведет этот облик. Несуществующие материки уже сложили красоту Матери Мира – этой светоносной материи. Только невежество толкует о незнании древности.

Спрашиваете, как мы обходимся без театров? У нас театр ежедневный, только без подмостков, а в жизни. То китайский театр, с легендами о небывалых народах. То зловещий балет кашмирских купцов-шайтанов. То угрожающий монолог полицейского. То драма разбиваемой волнами лодки. То процессии коней. То тихие вечерние песни. То фуриозо града и землетрясения. И не нужно вешать ветшающие холсты, не надо марать лиц, когда весь мир участвует в мистерии эволюции. Когда обновленные понятия входят в жизнь повелительно, в новообразованиях вселенской красоты.

В Монголии поход объявляется посылкою стрелы князю-нойону. Стрела, прилетевшая к Федору Тирону, шла с Востока.

Юрий едет на коне из Яркенда. Я и китаец на конях из Хотана. У моего – звезда; у яркендского коня тавро китайское, крест в квадрате – знак поля – Тиань.

IV. Ладак

(1925)

Индра, Агни и Сурья – воздух, огонь и солнце! Индусская Тримурти-Троица остается позади. Древняя Сарасвати Вед – великий Инд – ведет к своим снежным истокам. Если Ганг – приветствие: сидение: сосредоточение: то Инд – движение: неуклонность, стремительность. И как притягательно неуклонны пути движения народов через Гиндукуш и Памир!