Уходи и будь счастлива - Сэнтер Кэтрин. Страница 26

Так что ни один из них не смог полностью осуществить свои надежды.

Все это я давно знала, но, как оказалось, это была не вся история. Что подумал бы папа, если бы все знал? Изменило бы это его отношение к нашей семье? К Кит? К маме? Бросил бы он нас, узнав обо всем? Я не могла представить себе нашей семьи без него. Он был ее лучшим представителем.

И в тот момент я мысленно поклялась, что никогда ничего не расскажу ему.

– Привет, девчата, – сказал он, входя в палату. – Посмотрите, кого я нашел!

И из-за его спины показался Чип.

Чип выглядел ужасно, как и говорила мама.

Но даже такой Чип привел меня в трепет. Это было что-то вроде рефлекса Павлова. Вижу Чипа, чувствую волнение. Хочу я этого или нет. Как бы он ни выглядел. Заслуживал ли этого или нет. Это меня даже удивило: мой ум говорил мне одно, а сердце совсем другое.

К тому же только что мама целый час запугивала меня.

Чип нерешительно потоптался на пороге, чувствуя, что они с папой появились не вовремя.

Он выглядел так, словно спал в одежде. Он был небрит, а в руках у него был конверт. Он приветственно помахал Кит рукой, а потом перешел прямо к делу.

Он направился к моей кровати, не сводя с меня глаз. Мы все внимательно смотрели на него.

– Я только что получил этот конверт из Федерального авиационного агентства. – Он поднял конверт над головой. – Они закончили расследование обстоятельств катастрофы. «Ошибка пилота». – Он опустил голову и горько усмехнулся: – Мы и сами могли это им сказать.

– Я думала, что это была «бессмысленная трагедия», – пробормотала я, и Чип непонимающе посмотрел на меня.

– Что у тебя в конверте, сынок? – спросил в этот момент папа.

Чип взглянул на конверт.

– Они разбирают обломки, и мне придется выплатить стоимость самолета. Но они нашли вот это.

Он достал из конверта кольцо своей бабушки и показал его нам. Оно было немного почерневшим от огня.

– Так они нашли его, – сказала я.

– Они узнали о нашей истории из интервью, так что сразу поняли, что это такое.

Я не знала, что сказать. Было очень странно вообще видеть Чипа, особенно такого. Он всегда, всегда был идеально собранным, уверенным в себе и ухоженным, как фотомодель. А этот потрепанный парень, стоявший передо мной, был словно его полной противоположностью.

Не успела я подумать об этом, как мне в голову пришла мысль, что он, возможно, думает то же самое обо мне. Теперь, когда меня никто не захочет трахать, если верить маме.

– Ой, – вдруг сказал он. – Тебя постригли.

Я провела рукой по своим торчащим в разные стороны волосам.

– Да.

Чип пожал плечами:

– Не беспокойся об этом. Они скоро отрастут.

– Чип, – спросила я, – что ты здесь делаешь?

Он снова пожал плечами:

– Я принес тебе кольцо.

Я в шоке смотрела, как он плюхнулся на одно колено, покачнувшись и едва не упав, а потом протянул мне кольцо, как мальчишка, играющий в короля Артура.

– Маргарет, – трагическим голосом начал он, потом оборвал сам себя: – Вот дерьмо! Какое у тебя второе имя?

– Розмари, – подсказал папа из-за кулис.

Чип начал снова:

– Маргарет Розмари Якобсен, у нас был тяжелый месяц. Я очень сильно подвел тебя. Больше, чем могу выразить словами. Но я думаю, что это кольцо символизирует для нас новое начало. Я клянусь, что стану лучше. Я знаю, что смогу стать лучше. И теперь, несмотря на все, что нам довелось пережить, я спрашиваю тебя, перед лицом твоего отца и твоей сумасшедшей сестры: ты выйдешь за меня замуж?

Я знала свою роль. Но я молчала.

Я долго смотрела на этого совершенно другого Чипа. Конечно, маме удалось усилить мое беспокойство относительно моего будущего. Она почти убедила меня, что я могу не получить лучшего предложения, чем то, которое делала мне эта обескураживающая, помятая, слегка пьяная версия мужчины моей мечты. Если бы мама была здесь, она бы уже шипела мне, чтобы я сказала «да» и ухватилась за него, пока он не протрезвел.

Но я не могла это сделать.

Хотела ли я выйти за него замуж?

Я так много лет хотела стать его женой, что уже почти не представляла, как можно не хотеть этого. Часть меня по-прежнему хотела этого так же сильно, как и всегда – даже, может быть, больше. Но другая часть была охвачена сомнениями.

Он смотрел на меня. Ждал. Словно говоря: «Ну же?»

Ответ мог быть таким простым. Но для меня больше не существовало ничего простого. Если вообще когда-то существовало.

– Не думаю, Чип.

Его шекспировский накал ослаб, и он поднялся:

– Нет?

– Ты сам сказал, что у нас был тяжелый месяц.

– Я стараюсь сделать его более радостным.

– Я понимаю, но не думаю, что это хорошее решение.

Чип словно съежился:

– Мне так мучительно жаль, что все так случилось. Я не мог предвидеть, что все так обернется. Я отдал бы все-все – чтобы поменяться с тобой местами.

– Дело не в катастрофе, – сказала я.

– Тогда в чем?

– Сколько раз ты навестил меня здесь? – спросила я.

Я на самом деле этого не знала.

Он, казалось, тоже был озадачен.

– Не уверен.

– Три, – подсказал папа. – Если считать ту ночь, когда вас доставили сюда после катастрофы.

Я посмотрела на Чипа:

– Три раза за три недели. Ты что, считаешь, что этого достаточно?

– Просто, – голос Чипа дрогнул, – просто каждый раз, когда я вижу тебя – обгоревшую, изувеченную, – я чувствую себя безмерно виноватым, потому что из-за меня твоя жизнь разрушена. Мне кажется, что я буквально задыхаюсь.

«Неужели?» – подумала я.

– О’кей, – сказала я. – Первое: присяжные еще не вынесли вердикта, что моя жизнь разрушена. И второе: пошел ты к черту. Ты должен был приходить ко мне в любом случае. Мне наплевать, что ты чувствуешь себя виноватым. Ты должен был проводить со мной каждую минуту каждого дня. Ты должен был спать здесь, и просыпаться здесь, и покупать мне мягкие игрушки в магазине подарков, и приносить мне китайскую еду. Китти была мне лучшим другом, чем ты.

Китти бросила взгляд на папу.

Чип опустил голову:

– Прости меня.

– Так что сам понимаешь, почему идея «в болезни и здравии» кажется мне сейчас несколько бессмысленной.

Чип кивнул.

– И дело не в катастрофе, – сказала я, – а в том, что происходило после катастрофы.

– Но ты ведь не разрываешь нашу помолвку? – спросил он, посмотрев на меня.

– Но я и не соглашаюсь на эту чертову помолвку.

– Хорошо, можем мы тогда просто отложить ее?

Три пары глаз выжидательно смотрели на меня. Мне хотелось наказать его. Я хотела сказать ему, что между нами все кончено. Навсегда. Я хотела, чтобы все поняли, что я не потерплю такого оскорбительного отношения к себе.

Но вместо этого я лишь вздохнула:

– Хорошо, давай отложим это.

Чип расплылся в улыбке:

– Ну, это уже что-то.

Он не имел права улыбаться. Но я не могла сказать «нет», и мы оба знали это. Я еще не была готова бросить Чипа. Да, он не выдержал испытания. Но я не могла – не хотела – считать это испытание решающим.

– И ты наденешь кольцо? – давил на меня Чип.

Хотела ли я надеть это обгоревшее, помятое кольцо? Не слишком. Это было уже знаком прощения. Но я позволила ему надеть это кольцо мне на палец. Я слишком устала, чтобы сопротивляться. К тому же расстаться одновременно со своим прошлым и со своим будущим было мне пока не под силу.

Когда Чип надел мне кольцо на палец, он издал звук, похожий одновременно на рыдание и на смех. И в этот момент я почувствовала исходивший от него запах алкоголя.

– Оно немного помялось, – пробормотал Чип.

– Зато теперь оно крепче держится на пальце.

– Могу я поцеловать тебя? – спросил Чип.

Я кивнула, но не смогла встретиться с ним взглядом. Я скорее почувствовала, чем увидела, как он наклонился ко мне. Я замерла, собираясь с духом. И, когда его губы коснулись моих, я изо всех сил старалась почувствовать что-нибудь. И кое-что я почувствовала, но не то, что чувствовала раньше, когда меня целовали. Этот поцелуй был просто напоминанием о том, какой была моя жизнь прежде. И мое сердце болезненно сжалось при мысли о том, что, возможно, такой она уже больше никогда не будет.