Ящик водки - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 18

Ну, чисто по-человечески это легко понять. Но на кой ляд нужны вот эти раскиданные по всей стране боевики, которые только что перерезали полстраны? Нам совершенно плевать, во имя каких идеалов и в силу каких обстоятельств это творилось, но доверие к этой публике невозможно. Это то же самое, как ожидать лояльности и многолетнего добросовестного труда от чеченских боевиков, если они завтра сдадут часть оружия и запишутся в кол хозы…

Бутылка третья. 1984

– Итак, Алик, 1984 год. Так, кстати, называлась книжка нашего коллеги Оруэлла. И фактически этот парень все угадал – потому что 84-й год был последним полным годом Совка, а в 85-м все поехало, посыпалось.

– Да… 84-й – это как раз апофеоз застоя! Помер Андропов. В феврале, обнимая аппарат «искусственная почка». Была такая легенда, что щелоковская жена (Щелоков – это был такой министр МВД) напросилась к нему на прием…

– …и подсыпала ему в чай соли тяжелых металлов? От них как раз почки отваливаются!

– Какие соли, какой чай! Она его из пистолета завалила! Прямо в почку и попала. Андропов же ее мужа посадил. Вот она и отомстила.

– Ты серьезно?

– Нет, конечно! Однако Андропов, как я понимаю, при всем при том был неглупый мужик. Мне кажется, он думал, что хоть пятерочку еще протянет. Иначе не брался бы за дело. Если б он понимал, что обречен, то сам бы не пошел в генсеки, какого-нибудь преемника нашел бы. А так ввязался и начал решительно действовать – и корейский лайнер, и пятое-десятое… Но потом кряк – и сдулся. Я думаю, там у них что-то произошло…

– Он-то думал, что построит властную вертикаль.

– Да, думал, что построит, а оно вишь как вышло! Помнишь, в первой главе мы вспоминали про то, что…

– …человек внезапно смертен.

– Да, неожиданно… Так вот, по-моему, что-то у них там случилось… И срок его правления был резко и быстро сокращен.

– Так-так… Кто у нас руководил заговором? Чубайс.

– Это же шутка!

– А, да, точно, шутка, как же это я забыл… Так он, получается, разрабатывал операцию как чекист, но неправильно просчитал – и все провалилось.

– Неподрассчитал. Обосрался чисто.

– А что же у нас еще происходило в 84-м?

– 1984-й… Я начал писать диссертацию. Ходил в Дом архитектора до самого окончания аспирантуры. Я защищался по развитию городов, а там были очень хорошие семинары по моей теме. Как известно, Питер – это памятник архитектуры. Целиком. Особенно его исторический центр. И была полемика между прогрессистами и традиционалистами. Главный вопрос такой: можно ли в историческом центре строить современное здание? Со стороны прогрессистов, к коим я и себя относил, был очень интересный аргумент…

– …что если ничего не делать, не менять, не ремонтировать, то все рассыплется.

– Да, конечно, но это утилитарный аргумент! А в более широкой формулировке так: исторический центр Санкт-Петербурга на 70 % формировался из доходных жилых домов. А исторический центр любого современного города на 70 % состоит из офисных зданий. Структура фондов не соответствует потребностям современного города. Так что доходные дома надо заменять офисными зданиями. Это раз. То есть все сносить и все заново строить. Ну, пускай даже с сохранением старых фасадов, это не имеет значения. Но они ж не давали ломать вообще! В том смысле, что надо сохранить перекрытия, инженерные сооружения и проч. Даже заклепки старые не давали трогать. Второе. Старые помещичьи квартиры, куда люди зимой приезжали из своих поместий, предполагали наличие единственного туалета на весь этаж. Потому что барыне и соответственно барину горшок приносили прямо к кровати. В современной жизни, когда не у каждого квартиросъемщика имеется прислуга, такой подход никуда не годится. Один сортир на этаж – этого мало.

Значит, нужны новые стояки, новые фановые трубы… Дальше. Перекрытия деревянные нужно менять на железобетонные. Лифтов не было, а они нужны… Инженерия, телефония, Интернет – и это все тоже нужно, пусть даже в старых фасадах. В общем, куда ни кинь, а таки дом нужно ломать и снова строить.

– Ты хочешь сказать, что Лужков был прав, развалив всю московскую старину и заставив город новоделом?

– Конечно, прав. Безусловно! Он сделал это – и город живет! А не как Питер – город-музей… Ну развалится этот музей, и все. Как Венеция… Ее через семьдесят лет никто не увидит, потому что она уйдет под землю. В смысле под воду… Но это только инженерная аргументация. А есть же еще аргументы архитектурного плана. Прогрессисты говорят так: «Вот если б вы, товарищи традиционалисты, жили сто пятьдесят лет назад, когда на месте Исаакия стояла совершенно другая церковь, – вы бы не дали ее снести! Кстати, очень красивая была церковь, но небольшая, а до нее еще одна. Как же, как же, памятник архитектуры! Какой-нибудь там восемнадцатый век! И не получил бы Петербург Исаакиевского собора… Если бы вы, граждане традиционалисты, в свое время вышли со своими принципами на Невский проспект, то этот проспект не получил бы Дома Елисеева, Зингеровского дома книги…»

– И на хера тогда вообще вырубили леса и осушили болота, как можно было губить природу и строить там Питер?!

– Совершенно верно! Где та грань, на которой развитие города должно остановиться, чтоб дальше его нужно было только сохранять? Я не очень понимаю… Если вы хотите, чтоб город жил и в нем было население, то это одна концепция. Но тогда он должен постоянно развиваться, в нем должно что-то происходить, строиться новые здания – пускай ошибочно! Какой-нибудь Корбюзье или Гауди все равно должны что-то строить… Понимаешь, да? А если это город-музей – то тогда надо как в Венеции, где основное население живет на материке и приезжает на работу на лодочке, чтоб повозить туристов по каналам… Только миллионеры имеют квартиры в самой Венеции. Они там неделю бамбук покурят – и сваливают на год…

– А зачем ты участвовал в таких абстрактных дискуссиях? Ты же вроде серьезный, даже прагматичный человек.

– Ну, это имело непосредственное отношение к теме моей диссертации. Я занимался разработкой математического аппарата по привязке промышленных объектов к конкретным пятнам застройки. И все эти концептуальные вещи были для меня очень важны. Что такое город, чем город от деревни отличается? Деревня, очень большая деревня, огромная деревня – ну вот чем она от города отличается?

– Способом производства?

– Ну перестань. А пэгэтэ (поселок городского типа) тогда что?

– Хер его знает…

– То-то. В чем разница между Москвой и Питером? Да в том, что в Питере победила охранительная тенденция, а в Москве – девелоперская.

– А больше ведь и нет городов в России.

– Готов согласиться, что остальное – это поселки городского типа. Ну, может, Самару, Нижний и Казань, в которых есть исторический центр, условно можно отнести к городам.

– Ага, условно-досрочно. Да, ты возвышенные задачи решал. А я в 84-м возглавил в газете отдел сельской молодежи. Сделал головокружительную карьеру! Оклад мне подняли со 125 до 145. Значит, 145 долларов – то есть что это я, какие доллары? Рублей было 145! Ну и еще гонорара сколько-то выпиливал, всего выходило сотни две.

– Ну и у меня приблизительно то же. Аспирантская зарплата, дворницкое жалованье, и родители еще помогали. А как у вас в Калуге было со жратвой?

– Мойва, сыр плавленый, яйца. Так же всё.

– Ну да, стандартный набор провинции. А вот в Питере позже жрачка стала пропадать, в 84-м еще было все хорошо.