Ящик водки - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 210
– Да был как-то.
– И это там называется, как ты верно заметил…
– …Всемирный экономический форум.
– Там народ большей частью катался на лыжах, при том что кто-то временами где-то заседал, какие-то обеды давались, как обычно… Давос – городок такой маленький, симпатичный, даже красивый.
– Да. Но каталка там говно. По сравнению с Куршевелем.
– Не знаю. Я не лыжник. Демонстрации там были этих… как их назвать-то… они еще не назывались тогда антиглобалистами, но протестовали уже. Видимо, они были в зародыше. Швейцария, Давос. Там как раз в тот заезд Россия ушла с первых модных мест на предпоследние, на сороковые, что ли, места. То есть уже они встали на позицию: ну Россия, ну все понятно с ней – ничего особенного. Вот этот пафос, эксклюзив, что мы не такие, как все, что у нас какие-то уникальные процессы идут, за которыми весь мир должен следить открыв рот, – этот пафос…
– …уже ушел. И слава Богу.
– Вот там это было очень заметно… Еще там смешной случай был – знаешь, бывает, начинаешь чего-то говорить, а потом понимаешь, что ты чего-то не то несешь. Бывает с тобой такое?
– Да.
– Ну так вот, я там как-то с Квасьневским разговаривал. С президентом польским. И я ему начал чего-то гнать – сначала про то, что Польша такая страна симпатичная… А потом смотрю, у него физия кислая делается. С чего бы, думаю? Я ж вроде с комплиментами? И вдруг соображаю, что я хвалю «Солидарность», восхищаюсь, как они тогда коммунистов придавили, – а Квасьневский-то как раз из этих коммунистов… Попал!
– А вы это все по-русски? Он по-русски говорит?
– Не помню, на чем мы говорили.
– А ты на польском умеешь?
– На ломаном польском – пожалуйста.
– А ты на ломаном на всех языках говоришь, да?
– Думаю, да. Там просто разная степень ломаности. Даже на русском, если ты заметил, у меня тяжелый украинский или же южнорусский акцент.
– Тоже, значит, на ломаном.
– Ну. Мой украинский – он с одной стороны литературный, то есть искусственный, да к тому ж бедноватый, поскольку тогда был не очень в ходу и украинским газетам секретными циркулярами словарный запас целенаправленно урезали. Да к тому ж я много забыл даже из того, что знал. При том что и язык шагнул вперед… Так что в итоге я ни на одном языке не могу говорить чисто. Я не являюсь носителем языка вообще.
– Никакого.
– А являюсь я носителем украинизированного южнорусского диалекта. Который подвергся обратно сильному обрусению за годы моей жизни в России. Я думаю, вот так можно ситуацию описать. Это все описывается термином «маргинал». Когда человек стопроцентно не принадлежит ни к этой культуре, ни к той.
– Ну, я такой же.
– Но ты функционируешь, по крайней мере в пределах одной страны, – хотя нет, и в твоем случае страна тоже поменялась… Казахстан твой – заграница теперь.
– Страна поменялась, да…
– Но все-таки ты носитель.
– Да, я носитель русского языка.
– Скажи «гэ».
– «Гэ».
– Ну а чё, неплохо.
– Так я ж на Кубани рос.
– А, ну да!
– Хiба ж ты ж не бачиш?
– Я? Я бачу. Что еще было? Мода в Милане была еще. Я туда раньше периодически ездил. Как раз с 99-го года. По какой-то случайности. Итальянская торговая палата меня начала вывозить в Милан писать про моду. Я пытался отнекиваться, говорил, что, во-первых, не понимаю в моде. Они говорят: мы бы просили вас, все-таки Европа, красота, да к тому ж и полный пансион, мы вас отвезем-привезем. Я говорю: во-вторых, не обещаю, что буду ту моду хвалить. Они говорят: пишите что хотите, нам все равно интересно ваше мнение. Я сдался: хрен с ними, отчего ж не поездить в Италию, на халяву-то. Тем более ж это возможность попрактиковаться в ломаном итальянском. И вот я несколько лет подряд ездил на все эти показы. Знаешь, зима – лето – весна. Милан, значит…
– Я не был в Милане.
– Да там делать-то и нечего. Одно хорошо, что зимой там тепло, в пиджачке ходишь. Ну и собор у них там интересный.
– И – все.
– Да. Слишком современный какой-то город, слишком промышленный. Это как бы даже не Италия. От Италии, конечно, ожидаешь чего-то другого.
– У тебя какое самое любимое место в Италии?
– Рим. Само собой.
– А Капри?
– Да не был я на Капри.
– А! А Флоренция?
– Тоже не был.
– А Позитано? Ну что ты! А Палермо? А Таормина?
– Таормина – да, согласен, красивейшее место. Я там был в составе официальной делегации под руководством Вовы Жечкова. Но Рим – круче все же, там больше этакого мощного, многовекового, имперского, тысячелетнего, надышанного чего-то.
– А Афины? Ты был там?
– Да. Они какие-то не такие уже, вялые: маслины, пиндосы… Там ни хера не осталось, как мне показалось. А лабиринт Минотавра…
– Он на Крите.
– Да пусть на Крите. Все равно ж Греция. Так такое впечатление, будто этот лабиринт экскаватором выкопали вчера, а сегодня уже везут туристов, бабло с них сшибать. Вспоминается Бендер, который продавал билеты в провал, – аналогичный случай. Траншея, значит, вырыта и слегка посыпана битыми кирпичами. «Вы себе не представляете, какой охерительный храм стоял тут сколько-то тыщ лет назад!» Я мог бы с тем же успехом этогоне представлять и сидя дома… Тоже мне, битым кирпичом торговать…
– Ну не знаю, не знаю… Я на Крите не был, но мы с женой и с Ольгой, с Шуриком, кстати говоря, гуляли по Помпеям – сильное впечатление.
– Помпеи, Помпеи – нас и здесь неплохо кормят. Помнишь, как в мультфильме? Про кота, который уел попугая? «Таити, Таити… Не были мы на Таити». В общем, я написал много заметок про моду, а потом меня перестали звать – видимо, они наконец прочитали, что я там гоню. Наверное, им однажды кто-то перевел и они подумали: ну и зачем нам такое за наши же бабки? Хотя я их заранее предупреждал, я был уверен, что с первого раза тема закроется…
– А ты сознательно отказался от поездок в Милан, из-за плохих статей?
– Нет, как-то само собой это случилось.
– А соврать было выше твоих сил?
– Не думал об этом. Ради, к примеру, Лондона я б еще, может, наступил на горло собственной песне, а Милан… Ну, не знаю.
– Ну а сам-то в «Kiton» вырядился. Фотографировался в журнале в дорогих пиджачках…
– Где?
– В «Медведе»! В рубрике «Мода»! Не помнишь, примерял на себя одежду? Была такая фотосессия.
– А! Точно, было такое. Мы начинали эту бодягу, чтобы звать великих людей на съемку и чтоб они пиджачки примеряли, выступали в роли моделей. Люди поначалу стремались. Вы, говорят, наймите мальчиков, и пусть они у вас фотографируются. Ну и я, чтоб активизировать этот процесс и показать, что это не в падлу, выступил первым. Как доктора себе чуму прививали, так я «Kiton» на себя примерял. Мне дали, значит, эти костюмчики. И я придумал для этих съемок хороший ход: поехал на съемку с утра и причем непохмеленный, небритый и даже не умывшись, в своей старой одеже простой. Приехал и говорю: а ну-ка для начала снимайте меня в таком виде. Они говорят: что, прям такого? – Да. Вот они меня сняли «прям такого», а после я сделал паузу. В течение которой принял душ, по брился, махнул 150, позавтракал, потом визажист подошел, парикмахер приехал… И после всего этого я начал надевать разное «Brioni amp; Kiton». Люди смотрели на съемку и говорили: надо же, как пиджачок меняет человека! А человек просто похмелился и умылся…
– Красиво.
– Так после этого великие поняли, что позировать в пиджачках – это не стыдно. Миша Леонтьев за милую душу снялся. В лыжной шапочке, в бархатных штанах, на диване, весь обложенный телками… Он тебя очень любит, кстати. Значит, я там в Италии допрашивал их местных производителей, стараясь понять, в чем глубинный смысл итальянской моды. Он оказался, ты будешь смеяться, очень простой. Ну вот вообще в чем смысл моды? Почему в одних странах мода развита, а мода других стран, причем даже великих, никому не известна за границей. Почему? Ты знаешь?