Ящик водки - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 64
– У их предпринимателей? Ну да. На машину ведь несложно заработать. А на большее они не способны.
– Значит, ты доволен, что они отделились?
– Да. Да!
– А мне как-то обидно – по старой памяти.
– Я не могу понять – откуда это в тебе?
– Не знаю сам. Может, я до какой-то степени обрусел? И мне привились какие-то великорусские штучки – вот, империю типа жалко… Хотя хохлам она уж никак не была родная.
– А мне они не нужны, которые поотделялись. Я всегда подозрительно относился к нахлебникам. Я никогда не верил в их искренность, когда они говорили, что сильно меня любят. Но когда нахлебник еще на меня и бочку катит, то совсем не хочется иметь с ним дело. Я тогда вообще не понимаю, зачем ему плачу. Вот прибалтов я отношу к такого рода нахлебникам. Если вы такие крутые, так и идите на хер.
– Вот они построились и пошли.
– Да.
– А дальше и Магадан отделится.
– Магадан не отделится.
– Что так?
– А так, что не сможет он сам жить. Его мгновенно поимеет мировое сообщество. Оно нас всех вместе-то е…, а уж поврозь – и подавно, в одну калитку.
– А покойник Цветков, губернатор колымский, говорил мне: «Будем зарабатывать, у нас свое золото и все такое…»
– Вот он и покойник теперь… Зато еще в 88-м году было впервые объявлено, что бюджетный дефицит – семь процентов. Опа! О так от! А вы говорите – Гайдар!
– О чем это говорит, что семь процентов?
– Да о том говорит, что инфляция пошла! Началась-то она раньше, но официально этого не признавали. Поскольку цены регулировались и никто не решался их освободить, а товара не было, все и началось. Дефицит всегда у нас был, но тут – на самое необходимое. Понимаешь? Очень просто. Если цены регулируются и начинается печатание денег, то это приводит к исчезновению товара.
– Ну это мы знаем, диалектику учили не по Гегелю, а на своей шкуре.
– И Горбачев зарплаты поднимал.
– Странно, он же вроде экономист… А еще в 88-м твой товарищ Чубайс занялся политикой. Про него начали газеты писать…
– Это не он. Это его брат. Это не А. Чубайс, а И. Чубайс.
– Да? Гм. А настоящий Чубайс чем занимался?
– Мы с ним в Питере семинары проводили. К нам Гайдар с Авеном приезжали. Это как раз в 88-м началось…
– Ты в кооперацию не пошел, а глобально взялся решать вопрос, значит?
– Да. Во Дворце молодежи мы собирались. И ездили в лагерь на базу отдыха финэка, на Змеиную горку – это на Карельском перешейке. Вот там мы проводили семинары.
– А много вас было, таких умных?
– Ну, человек двадцать. Финансисты, социологи… Симон Кордонский, который сейчас в администрации президента работает. Потом, Андрей Илларионов.
– Тот самый?
– Да. Мишка Дмитриев, который сейчас у Грефа. Егор Гайдар.
– А кто у вас был самый главный?
– Чубайс с Гайдаром. Один от питерских, другой – от московских.
– А это был у вас такой чисто научный интерес? Или практический план перестройки мира?
– Научный. И прикладной.
– Типа – сборища в мюнхенских пивных?
– Да-да.
– Вы верили, что возьмете власть?
– Тогда начинали уже задумываться. Начинали понимать, что все дело к тому идет.
– Ну да, вы же видели, кто ваши оппоненты: Зайков там, Слюньков… Сонная такая была публика…
– Типа того. Да мы с ними не боролись. Тогда еще не боролись. А бороться стали, когда выборы начались. А в 88-м про выборы еще никто не говорил.
– Но ты уверен, что это у вас было осознанно? Может, вы просто ездили на турбазу пить водку, по пьянке болтали о том о сем, а теперь преподносите это как мюнхенские пивные?
– А, пили-пили, и однажды я рассказал политический анекдот. И пошутил, что мы будем сидеть в Кремле. Нет, все было серьезно. Плана прихода к власти у нас не было, но мы обсуждали, что делать дальше. Вполне серьезно! Теперь, задним числом, я понимаю, что мы рассуждали очень наивно. Слепо верили в невидимую руку рынка… Которая все поставит на свои места.
– Это я очень понимаю. Я в те годы в одной компании виделся с Ларисой Пияшевой – царствие ей небесное, померла недавно от рака.
Комментарий Свинаренко
В свое время Лариса открыто поддержала Сергея Мавроди. Подкрепила его пирамиду своим авторитетом перестроечной активистки. Выступала по ТВ и требовала от него отстать, а когда его стали сажать, давала гневные отповеди. Я тогда еще у нее спрашивал: как же так, ты же ученый, экономист, и вдруг кинулась защищать пирамиду, на которой много темного народа погорело?
Лариса мне тогда на мои ненаучные вопросы уклончиво отвечала, что в деятельности Мавроди есть много интересного. И точно, я знавал экономистов, которые на Мавроди хорошо наварили, – они просчитывали все его ходы и вовремя скинули акции. В частности, Валя Цветков, покойный магаданский губернатор, рассказывал мне, что неплохо на этом заработал тогда. Как сейчас помню, перед самым дефолтом 98-го твой товарищ Илларионов печатал в разных СМИ тексты про то, что скоро в стране будет обвал по схеме Мавроди, потому что с ГКО мы дошли до самой верхушки пирамиды. Я читал эти его заметки и требовал от начальников «Коммерсанта» разобраться с этим. Сам я написать про это не мог, потому что далек от экономики, с этим надо было кому-то из спецов поработать. Мне казалось, что это хорошая тема и надо разобраться: то ли Илларионов дело говорит, то ли зря орет. Однако про эти пророчества только задним числом написали.
– И вот Пияшева тогда много говорила про такую невидимую руку. Я никак не мог понять, какой там механизм. А она мне все про руку да про руку, которая сразу все приведет в порядок, и все заживут богато и счастливо. Я Пияшеву тогда спрашиваю – как же вдруг сразу счастье может настать, ведь всегда в начале любого капитализма происходит обострение нужды и бедствий? Она объясняла, что просто неправильно начинали строить, а если все сделать грамотно, так ни нужды, ни бедствий никаких. Вон она всех и уверяла, что вы, русские экономисты, все сделаете правильно. И Боря Пинскер, тоже на тот момент модный экономист и ее муж, это подтверждал. И Селюнин, и Шмелев… Они уже наезжали на Маркса и Ленина. Экономическая публицистика тогда так занимала умы, как никогда их не займет никакой Акунин. А еще, если ты помнишь, в 88-м впервые у нас отменили лимит на подписку. Народ кинулся все выписывать… А бумаги не хватило! Опять лимит пришлось ввести. И тогда пошли массовые письма трудящихся в ЦК КПСС (слова-то какие! И страшно, и смешно…). И опять отменили лимит, ведь он как наступление на гласность. Купили бумаги у финнов и решили вопрос. А если б народ знал, чем это кончится, с вашей шоковой терапией… Вас, ученых-экономистов, живо бы на х… послали.
– Да-а-а… Я помню про подписку! Я же ездил на метро читать на стенде «Московские новости». Около Финляндского вокзала. Спокойненько ехал из института, делал крюк – мне это совершенно не по пути было, – читал, а после ехал домой. Вот когда началось это национальное, полез народ на народ – все отделяются…
– Да, это не 86-й и не 87-й, а уж настоящий накал перестройки. И закон о кооперации… Действительно, все стало ясно. Что не удалось воспитать нового советского человека.
– Не человека, а народ! Товарищ Сталин, будучи творцом национальной теории, ввел градации общности людей.
– Это я уже не очень… Я, наверное, это учил, но ни хера не помню!
– Было так. Человеческое стадо, потом семейная община, потом государство, потом народность и нация. А Брежнев внес очень важное дополнение в марксистскую национальную теорию: что, кроме нации, появилась новая общность людей – советский народ. А она, однако же, не появилась! Так что национальная теория товарища Сталина оказалась верна. Вершиной общности людей является нация. А супернации под названием «советский народ» создать не удалось.