Неистинная (СИ) - Шнайдер Анна. Страница 6
Конечно, объяснить двухлетке, что не надо рассказывать папе о том, как к ней ходит «Лини», было невозможно. Хотя поначалу отец не понимал, о чём ему пытается поведать Аврора, он не воспринимал её тарабарщину. Однако время шло, и он разобрался. Понял, что я проводила с сестрой много времени — а ведь он изначально запретил мне приближаться к Рори. Я не знаю почему, но он не хотел, чтобы мы были близки. Может, потому что Аврора, в отличие от меня, родилась магом? Не таким сильным, как отец и мама, но и не пустышкой, как я.
В тот день Алан Вилиус рассвирепел. До сих пор помню, какую сильную оплеуху он мне влепил — синяк потом был на пол-лица. Но на этом отец, увы, не остановился.
Я тогда впервые по-настоящему испугалась. Нет, не того, что он может меня убить — об этом я совсем не думала. Но его лицо в тот момент, когда он, рыча, зачем-то рвал на мне одежду, было настолько бешеным, что я, холодея от страха, не могла двигаться. Застыв на месте, я тяжело дышала, беззвучно плача и ожидая, когда отец прекратит.
Он прекратил. Но вместо того, чтобы ударить, как я ожидала, зачем-то погладил. Эта ласка была настолько неожиданной и абсолютно неправильной, что я распахнула глаза — и всхлипнула, заметив, с каким выражением лица отец смотрит на меня.
— Я вот думаю, Рини, — усмехнулся он со злостью, сжав мне грудь обеими ладонями с такой силой, что я едва не заорала. Вместо этого только распахнула рот в беззвучном крике, пережидая приступ дикой боли — словно вместо ладоней у отца были кинжалы, которыми он меня проткнул. — Быть может, ты и не моя дочь, а? Ты на меня не похожа. И ты «пустышка». Вряд ли моя дочь может быть «пустышкой»…
Я позорно заскулила, словно побитая собака, ощущая, как по щекам от боли потоком текут слёзы. Из-за них я толком ничего не видела — кроме горящих вожделением глаз мужчины, которого до этого вечера всё-таки считала отцом. Пусть плохим, но отцом.
Но в тот вечер всё изменилось.
— Зато ты красивая, — продолжал Алан Вилиус, склоняясь к моему лицу. — Очень. И хочешь общаться с Рори… Значит, будешь делать, что я скажу. Будешь? Кивай.
Я не понимала, о чём он толкует, и просто стояла на месте, не шевелясь.
— Кивай! — рявкнул он и, подняв одну руку, влепил мне ещё оплеуху. Голова мотнулась в сторону, и я испуганно кивнула, мгновенно осознав, что от меня требуется.
— Умница, — заключил отец… и начал рассказывать. Что я должна буду сделать. И звучало это всё настолько отвратительно, что меня едва не стошнило ему на ботинки. Я с трудом сдерживалась, слушая всю эту грязь и понимая, что не смогу… даже ради Рори. Даже если отец будет угрожать мне смертью — не смогу!
При этом я отлично осознавала, что он не станет спрашивать. Он легко сломит любое моё сопротивление.
«Бежать!» — вспыхнула в воспалённом мозгу паническая мысль, неожиданно придавшая мне сил. Я вытерпела поцелуй, влажный и омерзительный, пообещала, что буду ждать ночью, а когда мою комнату наконец покинули, метнулась к шкафу.
Быстро покидала в сумку кое-какие вещи — хаотично, не разбираясь, что беру, — выскочила в коридор, стремительным шагом добралась до выхода из дома и на удивление легко выбралась на улицу.
Алан Вилиус просто не ожидал от меня подобной прыти. Не понимал, что я, насмерть перепуганная его поведением, решусь сбежать в никуда. Я всегда была разумной девочкой, но это был абсолютно глупый поступок. Я легко могла сгинуть или быть возвращённой домой первым же патрулем службы безопасности, но… судьба распорядилась иначе.
.
Я неслась по улице, не разбирая дороги и не обращая внимания, что одета не по погоде — тогда уже стояла поздняя осень, и, хотя листья ещё не опали до конца, было холодно. Однако я не ощущала никакого холода, даже наоборот — мне чудилось, что я бегу по огненной лаве, которая кусает меня за пятки… И нужно бежать быстрее, чтобы скрыться от неё. Быстрее, ещё быстрее, и ещё…
…Завернув за угол какого-то дома, я на полной скорости врезалась в мужчину, который шёл мне навстречу. Вечер был поздний, и в неярком свете фонарей я плохо его видела, но сразу поняла, что это не отец — Алан Вилиус был высокий и статный, поджарый, а мужчина, в которого я врезалась, — наоборот, невысокий, ростом почти с меня, но широкоплечий и крепко сбитый, не толстяк.
— Демоны меня раздери! — воскликнул он глубоким, хорошо поставленным голосом. Я даже замерла от неожиданности — никогда не слышала настолько красивый мужской голос. — Что это у тебя с лицом, девочка?!
— Н-н-ничего, — ответила я тихо, безумно заикаясь и дрожа, и опасаясь посмотреть на незнакомца. Нарочито отводила взгляд, стараясь спрятать повреждённую половину лица — чувствовала, что горит только одна щека. По второй отец меня тем вечером не бил.
— Вижу я это «ничего»! — возмутился мужчина. Я попыталась отойти в сторону, но он схватил меня за руку. — Стоять! Сейчас пойдём к дознавателям.
— Нет! — Я не понимала, зачем протестую. Вообще ничего не понимала, честно говоря. Я была в каком-то угаре, мне хотелось срочно вырваться из железной хватки незнакомца и убежать. Куда я не имела понятия. Просто — убежать. — Не надо!
— Надо! — отрезал мужчина, не собираясь меня отпускать. — Пока тот, кто вот это всё с тобой сделал, ещё не подправил следы собственного преступления при помощи магии. Мы сейчас у дознавателей зафиксируем побои, и ты подашь заявление на того, кто тебя побил. Он тебе кто?
Я открыла рот, облизнула пересохшие от волнения и быстрого бега губы, ощутив во рту солёный вкус крови, и едва слышно ответила:
— Отец…
— Отец, значит… — протянул мой новый знакомый. — А лет тебе сколько, девочка?
— Семнадцать.
— У-у-у… Ясно всё.
— Что вам ясно? — Я всхлипнула и неожиданно для себя самой расплакалась. — Ну что вам может быть ясно?! Что?..
Я не сопротивлялась, когда он легко притянул меня к себе, похлопал по спине, встряхнул, взяв за плечи, и произнёс, заглядывая в глаза:
— Соберись. Если ты сейчас сделаешь всё правильно, то уже к утру освободишься от опеки своего отца. До выяснения обстоятельств касательно твоего заявления о побоях он будет лишён прав на опеку над несовершеннолетней. И не сможет забрать тебя домой, даже если найдёт. У тебя на руках будет постановление от дознавательского комитета. Ты понимаешь меня?
Как ни странно, но, несмотря на шоковое состояние, я смогла понять всё, о чём говорил мне в тот вечер маэстро Говард Родерик.
Да, это был он. Отвёл меня в центральное отделение комитета к какому-то своему знакомому, где я под диктовку написала заявление о побоях и подала на отца в суд на этом основании — чтобы лишить его права на опеку окончательно. Потом вытерпела несколько магических манипуляций — дознаватели что-то делали с моей щекой, и не только с ней, со всем остальным телом тоже. Как сказал знакомый маэстро, это позволит определить, кто именно меня бил, почти со стопроцентной вероятностью. А затем выдали справку — постановление о том, что идёт разбирательство по делу номер такой-то и Айрин Вилиус имеет право не возвращаться в дом своего отца Алана Вилиуса, а он не имеет права её к этому принуждать.
Я вышла из отделения дознавательского комитета только ближе к утру, растерянная, но и окрылённая неожиданно свалившейся на меня свободой. И вздрогнула, услышав спокойный вопрос маэстро, который вышел следом за мной:
— Куда ты теперь-то пойдёшь, Айрин?
Я оглянулась. Несмотря на то, что этот человек помог мне, я серьёзно его опасалась. Потому что не верила в бескорыстную помощь. Да и в целом в людскую доброту.
— Я… не знаю.
— У меня скоро начнётся рабочий день, — огорошил меня маэстро. Я ожидала чего угодно, только не подобной фразы. — Пойдёшь со мной? А вечером что-нибудь придумаем.
— А-а-а… — Я глупо хлопнула глазами. — А где вы работаете?
— В театре.
— Вы актёр?
— Не совсем. Ну что, пойдёшь?
Мне всё равно некуда было больше идти. Хотя дознаватели говорили, что я могу обратиться в хозяйственный комитет и мне выдадут справку о праве на комнату в каком-нибудь общежитии. И можно было сделать так, да.