Мичман Империи. Часть вторая (СИ) - Четвертнов Александр. Страница 23

Представил и меня аж передёрнуло от отвращения. Нет. Нельзя так! Нужно оставаться человеком. И начинать надо сейчас. Не клопы это, а люди. Гражданские. Запутались по жизни. Сделали не тот выбор. Но это люди, и с ними надо по-людски, и не важно, что они слабее, не всем сила дана.

Я замялся, не зная, что сказать. Подтянул к себе телекинезом сумку, поправил кобуру с пистолетом, сделал было шаг к выходу, и решительно обернулся к серьезному. Он вздрогнул всем телом и замер, словно испуганный щенок. В его глазах плеснулся не то что страх, а дикий ужас.

Меня как ушатом холодной воды окатило от этого взгляда, и я снова замялся:

— Ты это… — я слабо махнул рукой с тесаком, — забыли, не нужны вы мне, — и, прежде чем выйти со двора фабрики, добавил: — извини.

Глава 11

Нога вдавила педаль газа до упора. Руки еле успевали рулить штурвалом и переключать рычаг скоростей. Автограв мчался не то, чтобы на предельной, скорее на запредельной скорости, а из моей головы всё никак не шли мысли о случившемся.

Город давно уже остался позади. Зелёными пятнами под машиной проносились рощи деревьев, сверкала синь рек и озёр. В небе исчезли другие авто и оно было свободным до самого горизонта, где в облака поднимались горы, а я всё переживал свой срыв. Снова и снова.

Ощущение превосходства и наслаждение полной властью над чужой жизнью никак не хотели уходить. Насколько же это упоительно чувствовать себя на вершине. Знать, что под ногами только пыль, и стереть её можно всего лишь движением пальца. Да даже просто шевельнув бровью.

Снова и снова я гнал от себя это состояние всемогущества. Вёл мысленные беседы, взывал к Богу, совести, морали, нравственности, даже к уставам и законам Российской Империи, но пьянящая нутро жажда власти и силы лишь на шаг отступала, и тут же возвращалась на десяток.

В такие мгновения появлялось сожаление, что отпустил гопников. Горькое разочарование за извинения выдавливало на губах кривую ухмылку, а руки начинали дрожать от предвкушения. Предвкушения следующей схватки. Предвкушения возможности решать чужую судьбу.

Появилось, даже сожаление, что не ткнул тесаком Серьезного. Надо было пытать, как того брита в джунглях на Тау Метам.

Воспоминания о бароне Виндроке заиграло теперь новыми красками. В голове сами собой всплывали подробности нашего разговора. В мельчайших деталях проплывали перед глазами мои действия и его реакции. Его боль.

О кризисе личности на тридцати пунктах в индексе развития до этого момента я никогда не слышал. Да и узнал уже потом, от Кристины, когда в конце поездки на дачу стал говорить вслух.

А вот во время полета я искал себя. Искал оправдание гопникам, барону Виндроку. Пытался найти объяснение, почему они, слабаки, достойны жизни. Почему с ними нельзя, как с насекомыми. Почему я, тот, кто сильнее, должен довольствоваться меньшим, чем многие недоразвитые в индексе люди. Почему должен соблюдать и защищать их интересы. Ведь я могу прийти и взять у них то, что мне нужно. Теперь могу.

Да, есть те, кто сильнее меня. Но достаточно сделать так, чтобы они никогда не узнали о моих действиях. А если узнали, то одобрили. Подстроиться под сильнейших и давить слабейших, тех, кто не смог, не захотел… Неважно на самом деле, какие у них причины. Они — слабаки. Они недостойны.

А я поправлю положение семьи. Добуду денег. Обеспечу безопасность Лиры и Вареньки. Стану полезным тем, кто наверху жизни и никакие трудности в будущем не будут страшны. Ведь, в конечном счёте, всё дело в индексе развития, в личной силе. И те, кто не может её развить, должны знать своё место. Да как они вообще посмели на меня напасть⁈

Как ни странно, но мысли о любимой и дочери отрезвили. А нужен ли им будет такой муж и отец? Тут же в голове возникли образы бати с Дедом.

— Поросль зелёная! — подзатыльник Деда я ощутил, словно наяву, даже голова качнулась, а из глаз брызнули искры. — Валенок от матроса! Лупоглаз навозный!

Дед никогда не кичился силой. Он её даже от родных скрыл. Отец такой же, всю жизнь воевал, защищал…

Ошибались ли они? Тот же Дед воевал за бабушку, а я за Лиру и Варю…

А отец? Впустую время тратил, получается?

Меня так колбасило от всех этих мыслей, что замутило. Да так сильно, что я перегнулся через руку и блеванул на пассажирское сидение. Антиграв резко бросило вниз и вправо. Желчь из желудка разлетелась по приборной панели, запачкала форму. Меня выбило из водительского сидения. Ударило головой о потолок. Заболтало по салону.

Не знаю, как, но я смог вернуться за штурвал и затормозить. Антиграв замер у самой земли. В считанных метрах от каменистого дна какого-то оврага.

— Ваше благородие, что с вами случилось?

Прозвучал в ушах спокойный голос Кристины, но я не смог ответить. Всё тело била крупная дрожь. Форма, пропитанная потом, холодным пластырем прилипла к спине. По лицу, вперемешку с желчью, стекала кровь из разбитого лба, дыхание стало сиплым, а рот впустую открывался и закрывался, не в силах выдавить какой-то звук отличный от хрипа.

— Мои системы показывают признаки ранения или сильнейшего отравления, — снова заговорила Кристина. — Мне вызвать скорую помощь?

Вот так. Все эти мысли как отрава. Даже ИИ так считает.

Не знаю, что это было. Ирония, или Сарказм, а может ещё какой термин существует, но это стало последним рубежом. Точкой в моих размышлениях. Я запел.

Запел все те песни и частушки, какие голосил Пруха во время нашего похода, когда пытал Виндрока. Когда мы сидели у костра с казаками.

Куда пошлют, туда летим!

Гардемарин на теле —

Мы не бздим.

Товарищ рядом, автомат в руках!

Покажем мы на деле —

Кто есть кто в войсках!

Вспоминались школьные песни с уроков музыки, а потом по второму кругу наши, армейские.

С корабля на бал,

Не помним, кто сказал,

Но чуть замешкался — пропал!

Из грязи в князи — не про нас

Скорее с неба мордой в грязь,

То барон летит, то граф, то князь!

Заметил росчерк движения сбоку. Обернулся.

Олень! Самый настоящий. Промчался впритирку к антиграву. Так близко, что, даже крыло рогами задел. Промчался и скрылся в зарослях.

Я смотрел вслед животине. Всматривался, как качаются ветви, как двигаются листья, а губы сами растянулись в улыбке. С неба мордой в грязь, но не князь. Не князь! Я обычный! Я, как все! Как большинство!

— Ваше благородие, вы слышите? Вызываю скорую…

Кристина ещё не закончила фразу, а я засмеялся. Заржал в голос, распугивая весельем поганые мысли. Всё встало на место. Раз, и не князь, да и граф, и князь, да мордой в грязь. А раз так, то кто я такой, чтобы судить? Чтобы решать за других?

Та ситуация с Виндроком — это война, но больше никогда. Никогда! А гопники, это просто погрешность. Их защищать надо, от самих себя, от того покровителя. Показать им верный путь. А если нет, то пусть живут, есть же судьи, прокуроры, есть Гущин, в конце концов. Они справятся с ними. И это не тот случай, будто скидываю на других. Нет! Но и на себя всё взваливать нельзя.

— Передаю коорди… — Кристина уже дозвонилась в сто двенадцать, и я заговорил.

Отменил вызов и стал рассказывать. О своих мыслях, что было, к чему пришёл. О том, как люблю: Лиру, Варю, маму, Ладу, Белку, да всех! Как уважаю и горжусь Отцом и Дедом. Как хочу быть на них похожим. Что буду защищать людей, не только граждан Империи, а всех, если понадобится. Что сила это ответственность. Что не надо мне миллионов и миллиардов, хоть с ними жизнь и хороша. Но правда ли хороша? Или это на первый взгляд? Деньги, они же, как и сила, приносят ответственность. А с ней надо аккуратно. Не надорваться бы, не перегнуть палку.

Говорил я много. Вспомнил парней из отделения, Могуту, Ерастова. Родиона упомянул, Евгения Михайловича, Серафима. Всех. А когда замолчал, Кристина рассказала о кризисе тридцати.

Он не первый и не последний, но самый страшный. Человек стал выше многих других в личной силе, но не по положению в обществе. В это время сила захлёстывает разум. Требует самоутверждения над слабыми. Личного возвышения. Подталкивает к активным действиям, зачастую противозаконным.