Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан. Страница 64

Посмотрел на обложку, но понятнее не стало. На обложке, как и должно было, ясно читалась цифра «шесть». Значит, не ошибся, в его руках бюллетень шестого цеха.

— Они там совсем страх потеряли? Чего, мать их, пишут? Какие ещё шестьсот штук? Первый цех столько не выдал, а они пишут.

Директор ещё несколько минут внимательно всматривался в страничку бюллетеня, пытаясь хоть как-то объяснить «дикие» значения выработки шестого, вечно отстающего, цеха. Только бестолку. Смотри — не смотри, а все равно никаких ответов в голове не появляется. Никак не мог шестой тех столько продукции «на гора» выдать.

— Шкуру спущу.

Резко схватился за телефонную трубку.

— Кто это? Громче! Ничего не слышно! Витька, ты? Веретенников это. Бригадира ко мне, живо! Карпову, говорю, в мой кабинет! Бригадира, зови! Я ей, дуре, такое устрою! Глухой тетеря…

Не понятно, что бригадиру передали, но Карпова влетела в кабинет, как вихрь. Лицо алое, хоть спички поджигай. Глаза молнии метают.

— Я, дура? — возмущенно пискнула она, наседая на директора. Руки в бока воткнула, ножками топает. И такая волна несправедливой обиды перла из нее, что во всем кабинете жарко стало. — Да как у вас, товарищ Веретенников, язык только поворачивается такое говорить⁈ Я… Я… Я жаловаться на вас будут! Слышите⁈

Но Веретенников тоже не пальцем деланный. Его «на арапа» не возьмешь. И он орать может.

— А ну молчать! Прекратить! — с такой злостью крикнул на нее, что она аж отпрянула назад. — Это что такое⁈ Что, я говорю⁈

Директор со всего размаха жахнул по столу пачкой бюллетеней. Часть бумаг веером разлетелась по комнате, напоминая бумажный вихрь.

— Это же форменные приписки! Карпова, ты с ума сошла⁈ Не понимаешь, что за это будет в условиях военного времени? — Веретенников снова и снова тыкал в нее указательным пальцем. — Девочка, что же ты наделала?

Еще какое-то время они грозно хмурили брови друг на другу. Директор то и дело тряс пачкой бумаг, бригадир недоуменно фыркала. Но в конце концов все же разобрались.

— … Товарищ Веретенников, да вы что⁈ Как вы могли такое подумать⁈ Я же комсомолка! — с негодованием говорила девушка, тыча кулаком в грудь промасленной телогрейки. — Вот, смотрите!

Из-за пазухи она вытащила свою пачку листков и едва не кинула их на стол.

— Недельные наряды! Все закрыты! Видите? — тыкала она на подписи и печати приемщика и кладовщика. — Числа, даты, все на месте, в порядке!

Напялив на нос очки, директор молча взял наряды и начал их внимательно рассматривать. И по мере изучения бумаг, его лицо все больше и больше вытягивалось от удивления.

— Как же так? — пробормотал он, водя заскорузлым ногтем по строчкам, подчеркивая объемы выпущенной продукции и зафиксированного брака. К его удивлению, таких показателей шестой цех, вообще, никогда не выдавал за свою историю. Да, что там про шестой цех говорить, вообще никто такое не делал. — Подожди-ка, это все из-за этого эксперимента что ли?

Девушка кивнула, продолжая стоять с возмущенным лицом.

— Это же просто невероятно…

Он, конечно, видел, что в шестом цеху что-то происходило последние три недели — шум, гам, какая-то неразбериха, перестройка. Только на них уже давно махнул рукой, поэтому и не совал туда нос. Как говориться, пусть сами разбираются, а ему еще план выполнять. И тут случилось такое!

— Надо во всем разобраться, — пробормотал Веретенников, быстро выходя из кабинета. Про бригадиршу шестого цеха он и думать забыл. Ему срочно нужно было поговорить с тем, кто всю эту кашу и заварил. — Этот несносный мальчишка мне должен все объяснить.

Старинов, насколько знал директор, в последние дни безвылазно сидел в своем кабинете и что-то писал. Значит, скорее всего сейчас там он и находился. Но когда Веретенников открыл дверь, там никого не оказалось. Похоже вышел куда-то.

— А это что такое? — взгляд остановился на пухлой рукописной тетради, лежавшей на столе. Сам ее внушительный вид говорил, что это не просто писульки какие-то, а что-то очень и очень важное. — Научная организация… труда. Результаты комсомольского эксперимента по повышению производительности труда в условиях ограниченных материальных ресурсов… Так…

С задумчивым видом мужчина схватил тетрадь, перевернул первую страницу. Через мгновение перевернул еще одну, и еще одну. И все… выпал из реальности!

Зайди сейчас в кабинет кто-то посторонний, то сильно бы удивился увиденному. Директор, всегда серьезный, вечно спешащий, стоял едва не с разинутым ртом. Взглядом уткнулся в какую-то тетрадь. Натуральная каменная статуя.

Через какое-то время Веретенников «ожил». С хрустом разогнулся, почесал подбородок, что-то прогудел себе под нос. Словом, подал все признаки того, что он снова готов действовать.

— Да уж, Михаил, дал ты стране угля… не тележку, не вагон. Целый состав, не меньше, — он положил тетрадь под мышку и направился к двери. — Я должен срочно это показать Паше… — еле слышно бормоча, мужчина открыл дверь и вышел из кабинета. — Немедленно… Нужно все показать Паше…

Этот самый Паша, к которому собрался Веретенников, для него был просто Пашей, давним товарищем, с которым они дружили с самого детства. Для остальных же он был Павлом Александровичем Смирновым, членом академии наук Советского Союза. Главное же в том, что этот товарищ возглавлял Совет по изучению производительных сил при академии наук, руководил специальной комиссией по мобилизации страны, совершенствованию размещения производительных сил и приведению их в соответствие с запросами оборонной промышленности. Если уж кто разбирался в вопросе повышения эффективности производства в Союзе, то это лишь он один. Короче, срочно к нему нужно ехать.

— Ну, Пашка, готовься

Веретенников в коридоре даже на бег переходил, так ему хотелось как можно скорее показать эту тетрадь товарищу.

— Давай, на Ленинский проспект, в академию наук, — залезая в машину, бросил директор водителю. — И поторопись.

Не смотря на кажущуюся пустоту московских улиц, по ним больно-то не разгонишься. Через каждый пол километра стоял пост с проверяющими — укрепленные мешками с песком пулеметные точки и три-четыре ежа из рельс. Приходилось то и дело останавливаться и показывать особый пропуск-вездеход.

В самой академии, к счастью, задержек никаких не было. Веретенников, вцепившись в заветную тетрадку, как коршун, буквально взлетел в здание по широкой лестнице, хлопнул высокой дверью и оказался внутри.

— Товарищ, вы не подскажете, где я могу найти академика Смирнова? — директор в нетерпении застыл около строго вахтера — деда, похоже помнившего о русско-турецких войнах конца XIX в. Весь седой, как лунь, он грозно оглядел вошедшего, внимательно изучил пропуск и лишь после этого внушительно кивнул. — На второй этаж, сразу налево?

Веретенников и взбирался по очередной лестнице. Пара поворотов, и вот он на месте.

— Паша!

— Игорь!

Обнялись с другом, хлопая друг друга по спинам. Улыбались, справлялись о здоровье, семьях, словно сто лет не виделись. Собственно, время военное, не знаешь, что завтра с тобой случится. А друг точно таким же, как и был, остался. Только седина чуть тронула черные волосы, лицо немного осунулось, еще сильнее выделяя скулы. Пожалуй, только глаза остались прежними — молодыми, задорными, с искринкой.

— Ты какими здесь судьбами? Сколько тебя знаю, вечно на своем заводе пропадаешь. Неужто за диссертацию решил взяться? — академик хитро подмигнул и показал на толстую тетрадку под мышкой у товарища. — Чего головой машешь? А с чем тогда пришел? Я только очень занят, дружище…

Веретенников все же всучил товарищу тетрадку, в которую тот нехотя заглянул. И, вдруг, как и сам директор пару часов назад, тоже «потерялся».

Вскоре они оба, два закадычных товарища, уже сидели рядом и в четыре глаза изучали записи. Причем делали это не просто живо, а даже излишне живо, громко, и даже с экспрессией. То и дело раздавались удивленные междометья, недоуменные хмыканья и фырканья. Видать, за живое взяло.