Железом по белому (СИ) - Костин Константин Александрович. Страница 8

— Вы.

Глава 11

Вольф остановился окончательно. Повернулся к Кунцу:

— У меня предписание — поступить в распоряжение к командующему егерями. Ты хочешь сказать, что я должен поступить в распоряжение к самому себе?

Фельдфебель занервничал. Во-первых, он давным-давно уяснил, что спорить с офицерами — себе дороже. Во-вторых же… Он видывал всяких офицеров: горлопанов, угрожающих трибуналом, и мясников, бросающих солдат под картечь, садистов, обожающих избивать черную скотинку, и аристократов, относящихся к подчиненным как к грязи, трусов, прячущихся за жестокостью, и дураков, скрывающих свою глупость за уставщиной. Всяких. Но таких, как этот мальчишка в черном мундире, он еще не встречал. Весь этот офицерский зверинец был… предсказуемым в своей жестокости. А вот этот парнишка… Застывшее лицо, похолодевшие глаза, мерный, механически правильный и оттого пугающий голос — старый фельдфебель просто не мог понять, чего ждать от нового командира. И это пугало.

— Я жду ответа.

Снова этот голос, лязгающий, как будто в горле мальчишки вместо языка и связок крутились стальные шестеренки.

— У нашей роты нет командира, мой сотник, и им должны стать вы. Но егерями сейчас командует другой человек.

— Здесь есть еще егеря кроме 45-ой роты?

— Господин сотник, пойдемте до командующего, — чуть ли не взмолился Кунц, — Он вам все объяснит, честное слово, тут секрет на секрете.

Мальчишка резко повернулся и зашагал к лошадям. Каждый его шаг становился все менее механическим и все более человеческим, так что фельдфебель перевел дыхание и украдкой снял кепи и вытер вспотевший лоб.

Вот же дьявольщина.

Вроде и не сказал ничего такого, и не кричал, и не грозился, и вообще — мальчишка мальчишкой, а такое ощущение, как будто под прицелом расстрельной команды постоял…

Самого Вольфа отпустило только у самой коновязи.

— Расположение? — Вольф придержал коня, оглядывая вид на долину Миррей.

Поля в сером подтаявшем снегу, редкие леса чернели голыми ветками, разбитая дорога, чавкавшая грязью под копытами коня, деревенские дома с белыми стенами, перечеркнутыми потемневшими балками, с высокими острыми крышами, кровли покрыты желто-бурой соломой, острым карандашом торчит колокольня церквушки, на холме машет крыльями мельница — и все это расстилается вдоль берега широкой реки, тоже именуемой Миррей.

На этом берегу — наша земля, на другом — Фюнмарк. Противник.

Вольф на секунду задумался, когда Шнееланд стал для него НАШЕЙ землей, но обдумывать эту мысль не стал. Он вообще не видел смысла в обдумывании правильности своих поступков. Если сделал — значит, правильно! А если неправильно — исправляй! А думать, размышлять, есть себя поедом на тему, как бы сделать так, чтобы никто не подумал чего плохого… В болото к ведьмам такие привычки!

— Что-то вроде того, мой сотник, — неуверенно подтвердил фельдфебель, все еще не понимающий, как себя вести с этим подарком. То ли бога, то ли демонов.

— Егеря у местных на постое?

— Как бы…

— Кунц, — голос Вольфа опять начал лязгать, — Ты можешь сказать словами, где твоя рота?

— Вон там.

У дальнего леска выстроились полукругом белые колпачки армейских палаток, как будто подземельные гномы собрались у костра, чтобы выкурить по кругу пару трубочек, да обсудить свои гномьи дела.

— Почему не в деревне? Сыро, холодно, готовка на костре. Есть основание не доверять местным?

Брови Кунца приподнялись. Ай да мальчишка. Солдат действительно в такую богомерзкую погоду старались размещать на постой, если только не было опасения, что вместо теплой постели и горячей еды солдат получит холодный нож под ребро и холодную тину ближайшего болота.

— Служили, мой сотник?

— Я из Айнштайна, — сказал Вольф, как будто это все объясняло.

Впрочем, Кунцу это действительно объяснило многое. Среди егерей были люди со всех концов Белых земель. Были и из Айнштайна.

Небольшое горное графство, прижатое к Грюнвальду, известное разве что картошкой, да еще тем, что через него пролегали перекрестки торговых путей: от Лесса в Белые земли, от Грюнвальда в Ренч… А там, где пройдут торговцы — там рано или поздно пройдет и армия. А местные жители рано или поздно озвереют от таких гостей — и возьмутся за ножи и дубины.

Грау, тот айнштайнский парнишка много чего интересного рассказывал о своей родине, так что Кунц нисколько бы не удивился, если бы оказалось, что их новый командир сталкивался с ситуацией, когда отряд солдат, размещенный на постое в мирной деревушке, к утру исчезает, как не бывало. Причем сталкивался вовсе не со стороны солдат.

— Распоряжение командующего, — спрятался за извечную солдатскую отговорку Кунц. Мол, нам приказали — мы выполнили.

— Где командующий?

— В деревне.

— Показывай дорогу.

Деревня выглядела хмуро. Как будто настороженно прижалась к земле, рассматривая крохотными оконцами двух всадников, проезжавших мимо бело-черных домов. Не видно детей, очень мало женщин, почти все встречные — крепкие бородатые мужики в крестьянской одежде, с явным интересом провожавшие взглядом Кунца с каким-то незнакомым юнцом.

— Здесь.

Вольф спрыгнул с коня у дома, рядом с которым развалилась в луже свинья. Тощая по весеннему времени, лохматая, как будто всю жизнь прожила в лесу, а здесь — так, забежала по случаю познакомиться с дальней родней.

— Командующий? — спросил юноша у выглянувшего из двери старика, древнего, как первый эстский царь, и седого, как гора Броккенброк, одетого в наброшенный на плечи мундир, вытертый до того, что и не поймешь, в каких войсках служил его владелец. Как бы не в лучниках…

— У себя. Велели не беспокоить. Разве что, сказали, враг переходит Миррей. Переходит уже?

— Младший сотник Черной сотни Вольф, с предписанием поступить в распоряжение командующего егерями долины Миррей.

Старик с сомнением посмотрел на Вольфа, как будто подозревал его в том, что он и есть тот самый враг, переплывший Миррей, чтобы досадить его хозяину, но потом, ничего не сказав, скрылся за дверью.

Через минуту выглянул обратно:

— Входите.

В полумраке помещения Вольф не сразу разглядел старика. В смысле — еще одного старика, лысого, как колено, сидевшего на табурете, опустив ноги в исходящий паром деревянный таз.

— Франц, подлей еще немного, остывает.

Первый старик, очевидно, денщик, плеснул в таз воды из чайника.

— О, да… Проклятая подагра… Говорят, ревматизм лижет суставы и кусает сердце. Так вот — подагра сердце не трогает, зато суставы грызет так, что куда там драконам… А вы, молодой человек, значит, новый командир моей роты?

Вольф, не шевелясь, смотрел на старика, который сидел, окунув ноги в воду, с закатанными штанами. На небрежно наброшенный на плечи мундир, плечи которого расцветали золотыми георгинами эполетов. На худое, покрытое морщинами лицо, знакомое каждому, кто хоть немного знал военную историю.

— Да, мой фельмаршал.

Глава 12

Если вы не слышали о фельдмаршале Эрике драй Флиммерне — значит, скорее всего, вы никогда не было в Белых землях. Потому что о нем в Белых землях знали ВСЕ. Буквально все, от мала до велика. Белоземельцы, вне зависимости от того, в каком государстве они жили, заслышав эту фамилию, отбрасывали разногласия и в один глосс заявляли: «Флиммерн — наш самый великий полководец!». Его считали свои буквально все проживающие в Белых землях, потому что неутомимый фельдмаршал, за свою воинскую карьеру, не служил разве что в армии Озерного рыцарства — и то только потому, что никто не был уверен, есть ли у Зеебурга вообще армия. Вторым поводом для гордости было то, что никто не мог припомнить ни одного случая, чтобы драй Флиммерн проигрывал сражение. Нет, может, когда-то, в туманной юности, на заре его карьеры… Но сказать точно где и когда он проиграл — не мог никто. Зато его победы мог перечислить, пожалуй, любой мальчишка, от битвы на Кровавом поле (которое до этой битвы Кровавым и не называлось) до сражения у трактира «Белый конь». Третьим поводом было то, что драй Флиммерн никогда не воевал в армии одного белоземельного государства против другого. Фельдмаршал был ярым сторонником Объединения и считал неправильным воевать против «своих братьев». Все это стало причиной того, что фельдмаршал Эрик драй Флиммерн уже давно стал живой легендой.