Чай из трилистника - Карсон Киаран. Страница 13

Сходным же образом наблюдал я, как другие мужчины и женщины радостно прядут, ткут или вяжут у камина, дружелюбно общаясь с хозяевами, либо выпивают, покуривая, в гельских кабачках, так что мне порой приходилось осведомляться, кто из них с диагнозом, а кто здоров.

Позвольте поделиться с вами некоторыми из своих дальнейших впечатлений от пребывания в Геле.

30. КОФЕЙНЫЙ

Как вам известно, говорил Витгенштейн, жители Гела на протяжении столетий как родных принимали под свой кров тех, кто пришел к ним за помощью. Эти отношения получили официальный статус по Законодательному Акту от 18 июня 18 50 года, дня поминовения мучеников-близнецов Марка и Марцеллиана, и, так уж совпало, годовщины битвы при Ватерлоо. По этому закону каждый дом, где размещаются двое и более сумасшедших, считался психиатрическим учреждением. Такая схема работает на благо всех вовлеченных. Кемпенланд, где расположен Гел, был ранее столь удаленным и мрачным районом, состоявшим по большей части из диких топей и дремучих сосновых чащ, что его прозвали Нидерландской Сибирью.

Сейчас, проезжая из Херенталса в Гел, просто невозможно не подивиться аккуратно подстриженным шпалерам по сторонам шоссе. Белые коттеджи под рыжими черепичными крышами так и светятся под ласковым солнцем среди поспевающей пшеницы, овса, свеклы, брюквы, картофеля и гороха. От рассвета до напоенного росой заката движущиеся человеческие фигурки всех возрастов и обоего пола на опрятных своих полях укрепляют неустанный промысел кемпенландцев, которые приписывают сие преображение ландшафта примеру вверенных их заботам умалишенных. Эти чада Божьи, говорят они, получив относительную свободу, научили их ценить свежий воздух, ощущение земли между пальцами и чудо вырастающей жизни.

Нрава жители Гела мягкого и ровного. Они принимают людей такими, какие они есть, поскольку навидались всякого их поведения. Они любят слушать истории и играть музыку и охотно подхватывают игру в «понарошку»; многие из их питомцев — одаренные представители этих искусств. Я лично наблюдал, как мнимый Наполеон — некий коротышка — в огороженном саду, примыкавшем к дому, где он разместился, драл глотку, обращаясь к войскам, которые, по сто мнению, проходили смотр, отдавая приказы маршалу А, генералу Б и т. п. выполнять маневры сообразно имперской воле. Через несколько минут на сцене появилась группа детей, вооруженных швабрами и тростями. Взор императора вспыхнул, и поход продолжался таким образом еще не один час и закончился только тогда, когда император скомандовал одному из своих маленьких подчиненных проводить его в шатер, поскольку на один день с него довольно сражений.

Меня познакомили с Шерлоком Холмсом, который, после некоторого обмена любезностями, спросил меня, каково сейчас в моей родной Вене, ведь она после войны, должно быть, сильно изменилась. Когда я выразил изумление по поводу того, как он узнал о моем происхождении, он сказал следующее.

Когда вы в сопровождении доктора вошли в комнату, вы насвистывали песню Франца Шуберта «Скиталец», которая очень популярна среди жителей Вены, особенно когда они вдали от дома. Прекрасное исполнение, должен сказать. Затем, когда вы принялись за угощение, любезно поданное миссис Хадсон, вы обмакнули печенье в кофе на особенный венский манер. Сами по себе все эти наблюдения еще не были убедительны, но когда я заметил на обшлагах вашего пиджака по пять пуговиц вместо общепринятых двух-трех или четырех, предпочитаемых на лондонской Севил-Роу[21], я понял окончательно, что вы из Вены, ведь только в Вене портные упорно держатся пятипуговичного фасона. То, что вы говорите по-французски с рафинированным венским выговором, несущественно, поскольку это зачастую лишь притворство тех, кто стремится к культуре, к которой не принадлежит.

Однако еще больший интерес, чем даже мнимый Холмс, представлял человек, называвшийся Диоскоридом.

31. ТРИЛИСТНИК

Диоскорид считал себя реинкарнацией греческого врача Диоскорида, общепризнанного автора первой фармакопеи, изданной предположительно в 77 году н. э. Свое описание около шестисот лечебных трав он сопроводил еще более ранним трудом Кратеваса[22], которого Плиний признавал зачинателем ботанической иллюстрации: этот свод даже в эпоху Возрождения попрежнему считали библией медицины. Однако, поскольку Диоскорида неоднократно переписывали, в манускриптах накапливались ошибки, особенно в иллюстрациях какими бы точными они ни были в первом веке, — деградировавших до все более неправдоподобных образов, которые были уже не просто непохожи на изображаемые растения, но еще и впитали в себя мифические представления о своем происхождении и свойствах.

Гельскому Диоскориду, который в прошлой жизни иллюстрировал учебники по медицине, история эта была знакома, и с того самого момента, когда ему открылось, что он и есть Диоскорид, он принялся за составление травника, который действительно стал бы зерцалом природы и был бы признан каноном на все времена. С этой-то самой целью он и направился в Гел и поселился там, поскольку гельские травяные плантации славились на всю Европу и представляли собой идеальное поле деятельности для исследователя.

Диоскорид был в Геле фигурой весьма примечательной. Высокорослый — на исходе седьмого десятка, — с гривой белоснежных волос и окладистой белоснежной бородой, всегда безукоризненно одетый: как правило, в сшитый на заказ костюм в клетку, широкополую фетровую шляпу и, когда того требовала погода, плащ-накидку. Он никогда не расставался со своей тростью, изображавшей змею, обвившуюся вокруг посоха: это атрибут Асклепия, греческого бога врачевания, потому что змея, сбрасывая кожу, обновляет себя. Имея успех у дам определенного возраста, он тем не менее пользовался уважением профессионалов и был на хорошем счету даже у духовенства. А по части излечения недугов, не поддающихся традиционным методам, он прославился, как никто другой.

Мне довелось испытать на себе одно из снадобий Диоскорида, когда меня разбил очередной приступ нервного истощения. В один из дней мрак вокруг меня стал почти осязаемым. Я стоял на коленях на галечной дорожке между цветниками и ухаживал за делянкой девясила, и тут услышал приближающееся постукивание трости. Я поднял глаза: это был Диоскорид.

Вы бледны, молодой человек, сказал он, раскачиваясь на каблуках и сунув большие пальцы в кармашки жилета. Вам нужно лекарство. Вы австриец, не так ли?

У вас в Альпах предостаточно флоры, благотворной для человека в вашем состоянии. После пересадки в Гел эти растения совершенно переродились. Некоторые сначала не принялись, но душевнобольные садовники обратились к их изменчивой натуре, и вскоре новое качество — нечто богатое и невиданное появилось и расцвело в бельгийском климате. То, что я сейчас вам дам, приготовлено на основе таких трав с добавлением толики некоторых других: упомяну лишь трилистник, сильно недооцениваемое укрепляющее, поскольку оно расчищает врата восприятия и отваживает молнию. Я установил, что королевский шут, сопровождавший Димпну в побеге из Ирландии, в бесплодных попытках вернуть ее к жизни использовал трилистник; однако впоследствии выяснилось, что он произвел ощутимый эффект на объятых ужасом свидетелей.

Диоскорид извлек из кармашка жилета жестяной спичечный коробок и вручил мне. Его можно курить в трубке или заваривать, как чай, сказал он. При курении действие начинается быстрее, но если его пить, оно более длительное. Принимайте три раза в течение одного дня, а затем сходите в храм Св. Димпны. И тогда расскажете мне, что увидели.

32. СЕРДОЛИК

Проснувшись на следующее утро, продолжал Витгенштейн, я принял первую дозу путем курения и спустился в столовую для младших садовников завтракать. Там, на длинном сосновом столе, были разложены типичные составляющие бельгийского фуршета: нарезанные сыры, колбасы и окорока, очищенные яйца вкрутую, четыре разновидности хлеба, масло, джемы, кофе. Аппетит у меня в этот час несилен и обыкновенно удовлетворяется ломтиком ржаного хлеба и чашкой кофе с молоком, но в тот день меню показалось мне небывало соблазнительным: впервые я заметил, какими волнистыми локонами свернулось масло на блюдечках в виде раковин, голубую подсветку белков вареных яиц. Сыры переливались оттенками желтого. Хлеб пестрел множеством крупинок и пах дрожжами. В воздухе разливался дымок жареного кофе. Я не говорю уже о колбасах и окороках, но джемы — они сияли, словно драгоценные камни, в особенности малиновый, как сердолик.