Амалия и Белое видение (с иллюстрациями) - Чэнь Мастер. Страница 55

Магда, после краткой паузы, прошла и села на подоконник, загородив половину света. Я теперь не видела ее лицо, только темный профиль с великолепно очерченным носом с горбинкой.

– Ты знаешь, сколько это стоит? – наконец сказала она. – Тем более что он его не только курит, а иногда и ест. Это называется у него экспериментом.

– А ты уже давно, видимо, догадываешься, что есть такие люди, для которых деньги – не очень большая проблема? – ответила я.

– Давно, – кратко подтвердила она. – В тебе нет страха. Это такой вот весьма характерный признак наличия денег. И потом, все это время, пока я здесь работаю, хозяин ни разу не появлялся. А ты безвылазно здесь. Сделать выводы нетрудно. Что ты мне хочешь сказать про китайских врачей?

– Что они есть. Что если Тони захочет вылечиться, они помогут. Помогут ему, в его борьбе. Если он будет бороться.

Магда молчала и не шевелилась.

– Магда, скажи, сколько раз тебе хотелось его бросить?

Долгая пауза, хохот снизу. Кто-то пробует первые аккорды «Поросят» – спотыкаясь, ошибаясь – явно не Тони.

– Сколько раз? – прозвучал ее тихий бас. – Сейчас мне хочется сказать, что ни одного. Хотя на самом деле… Хорошо, я кое-что расскажу. Не буду вспоминать, что со мной творилось после Чикаго, и Сан-Франциско, и лайнера в Гонконг, на котором я играла за еду и каюту. Но вот пришла последняя точка. Под названием Чунцин. Не тот, в котором я сейчас живу. А настоящий. Китайский. Черт знает где, на пути в Бангкок, где меня вроде как ждал контракт в их великолепном «Ориентле», без «Истерна». Но я не доехала. Какой там был год, двадцать пятый? Власть в Китае непонятно чья. Чунцин… огромный, жуткий город. Дым, вонь, кругом миллионы людей, и все китайцы. Я лежу и трясусь, как подыхающая собака, на грязной кровати какого-то отеля. Название не помню, хоть убей. Лежу и знаю, что все – приехала, да и пора бы, молодости никакой, и это мягко говоря. Вещь не новая, подержанная, и так далее. Что со мной было – черт знает, лихорадка местного происхождения. Китаец с отстриженной косичкой уже отказывается выносить мой ночной горшок. И тут – открываю глаза, вижу над собой очки и шнурок, бородку без всякой еще седины. Меня моют спиртовым раствором. Моет мужчина. С которым мы неделю назад всего-то выпили по паре джинчиков в каком-то местном баре. Закрываю глаза: пусть моет, черт с ним. Открываю. Ночь, мужчина курит сигару в окошко, поит меня какой-то липкой китайской дрянью, типа лекарства, подает чистый горшок, начинает развлекать меня разговорами на странные темы типа того, что Чунцин еще иногда называется Чун Кингом, но это неправильно, это только на южных диалектах. Что диалекты эти ведут к жуткой путанице, когда не разберешь, как кого зовут. Например, этот злобный выскочка Чан Кайши на самом деле не Чан, не Кай и не Ши, а вообще Цзян Чжунчжэн – видишь, я до сих пор помню. Что в Шанхае не умеют готовить лапшу, за лапшой надо ехать в какой-то городок черт знает где. И так далее. Закрываю глаза. Открываю – он здесь, спит в кресле. На вид очень даже мил, даже с открытым ртом. А мне тепло и вообще неплохо.

Аккорды внизу взяла другая рука, жемчужная нить звуков раскатилась по зале и прервалась. Зазвенели стаканы.

– Во-от, – сказала Магда довольным голосом. – День этак на шестой, когда он выставил за дверь опустевшую здоровенную миску с китайским супом, которым меня постоянно кормил, он уселся в свое кресло, положил ногу на ногу и с этой вот его кривой улыбочкой вскользь так заметил, что я настолько уже хорошо выгляжу, что у него возникает приятное, расслабленное такое желание надругаться над моим беззащитным телом. Как бы проверить качество работы китайского доктора, который его снабжал лекарствами. Но если я не испытываю похожих желаний, то ему это будет неинтересно.

Профиль Магды чуть опустился вниз в улыбке.

– Ну, а я, моя дорогая, ответила тогда, что как раз лежу и размышляю – кто бы надо мной надругался?

Мощные пальцы Тони внизу снова начали «Трех поросят», уверенно, с блеском, неостановимо, под счастливые вопли собравшихся.

– Он на самом деле вот такой, ты знаешь, – сказала Магда, дернув подбородком в сторону и вниз.

– А кто он вообще? – почти без выражения спросила я, боясь нарушить эти мирные мгновения.

– Хм. В Чунцине он был беглецом из Шанхая, откуда стащил какие-то деньги. До того – служил в Шанхайском легионе. А раньше – о, раньше! В общем, востоковед и профессиональный военный, с отличной биографией. Учитель в военной академии, советник… Он тогда думал, что настолько хорош и неотразим, что у него все всегда будет получаться и что это никогда не кончится. А сейчас он – то, что ты видишь. Ты спрашиваешь, было ли у меня желание его бросить? Я думаю, такова уж моя девическая судьба, дожидаться, когда… все это кончится.

…Сделать оставалось уже совсем немного. Я оглянулась по сторонам – не крадутся ли убийцы, с чем-то похуже палочек для еды?

Никто никуда не крался. Я, под невидимой охраной людей Леонга, стояла одна у длинной, в полмили, балюстрады у кромки Эспланады, у моих ног плескалось море. В отдалении, практически на горизонте, замерла белая, прочерченная пунктиром иллюминаторов громада «Токийского принца», над ней висел черный гриб дыма. Вот этот гриб вдруг оторвался от косой трубы и, тая, двинулся ввысь, а к кораблю уже подплывала целая стая «водяных лодок» и катеров.

Почти невидимая волна с «Принца» достигла сплошной поросли суденышек, скопившихся у пристани Виктории, и весь этот сухой лес мачт перевалился через волну разом и плавно.

Что ж, а ведь можно сделать кое-что еще. Что бы я сейчас придумывала на месте моего врага?

Я повернула к конторам пароходств на Уэльде. И провела бессмысленных полтора часа, рассовывая ассигнации клеркам и клянча у них списки пассажиров, заранее заказавших билеты во всех мыслимых направлениях. Где-то меня отсылали к старшим клеркам, где-то я читала длинные колонки имен и не находила ничего знакомого. А еще оставались заказы на билеты на поезд, в Сиам. Я вспомнила, что давно уже собиралась перепоручать такую работу кому угодно, да вот хотя бы филиппинцу с тромбоном. Но – поздно. Уже вообще-то и не нужно.

Теперь – в газету, поставить черную точку под моей карьерой публициста. Сдать статью про опиум, после которой можно отдыхать. Желательно – в безопасном месте.

– Тео, – сказала я, с трепетом приближаясь к повелителю новостей. – Спасибо тебе за это имя. Оно мне очень помогло.

– Заклятья кончила ты, злая ведьма? – спросил Тео, глядя в потолок. – Это Шекспир, «Ричард Третий», середина первого акта.

– Тео, милый, не обижайся. Ну, я ведь тебя самую чуточку обманула, не сильно. Да, я хотела написать эту статью. Оставалось только договориться окончательно. Вообще-то она готова. И сейчас я тебе кое-что еще скажу: мое кабаре в порядке благотворительности намерено заплатить вашей газете, дав рекламу некоторых антиопиумных ассоциаций, вставив ее в текст той самой статьи. И еще хочет дать новую серию рекламы собственно кабаре. У нас скоро новая программа, так что…

Тут к Тео подлетел выскочивший из лестничного проема цейлонец и прошептал ему что-то на ухо. И Тео мгновенно слетел с табурета, забежал к Биланкину, выбежал, потом начал подзывать сразу двух репортеров.

Топот ног, колышущийся над брючным ремнем живот: Биланкин выбегает из кабинета с очень серьезным лицом, быстро кланяется мне, рысью движется куда-то, где, как я уже знала, помещались верстальщики и их большие железные столы, вокруг которых пахло маслом и краской.

– И уточните, правда ли это самоубийство, – бросил Тео одному из своих репортеров.

И потом вспомнил про меня:

– Амалия, потом, сейчас даже не до твоих рекламных денег. Покончил с собой заместитель начальника полиции Лайонелл Стайн. В отеле «Ен Кенг» на Чулии. Прости.

Я замерла в полном недоумении.

Этого не могло быть. Он не мог со мной такого сделать. Я ведь всего-навсего написала один большой очерк. И только собиралась напечатать второй. Он не мог вот так просто прочитать этот первый очерк – и сразу же покончить с собой.