Гетто - Андерсон Пол Уильям. Страница 7

Ее ладонь прошлась по спинке его кресла.

— Это твое кресло, Кенри Шаун? Я представляю, как ты сидишь в нем, задумавшись, и на лице у тебя такое забавное выражение, словно стоящая перед тобой проблема — твой злейший враг. Потом ты вздыхаешь, проводишь рукой по волосам и кладешь ноги на стол, чтобы лучше думалось. Правильно я говорю?

— Откуда вы знаете, фриледи?

— А вот знаю, и все. Я очень много думала о тебе в последние дни. — Она отвернулась и взглянула на бесчувственные голубовато-белые звезды, разбросанные по экрану, Вдруг ладони ее сжались в кулачки.

— Ты заставляешь меня чувствовать собственную никчемность, — сказала она.

— Вы…

— Жизнь-то не где-то там. А здесь! — Она волновалась, и слова ее обгоняли друг друга, настолько важно ей было выговориться. — Это вы поддерживаете существование Земли своими перевозками. Это вы работаете и боретесь с трудностями и думаете — не о том, что одеть к обеду и кто кого с кем видел и чем заняться вечером, когда тебе плохо и ты несчастен и не можешь усидеть дома. Это благодаря вам на Земле люди живут в приятном полузабытьи. Я завидую тебе, Кенри Шаун. О, как я хотела бы родиться в Кит-тауне!

— Фриледи… — горло его пересохло.

— Не надо. — Она улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли жалости к себе. — Даже если бы меня и согласились принять на корабль, я бы никогда не смогла летать. У меня нет ни нужной подготовки, ни способностей, ни терпения, ни… Нет! Забудь об этом. — В ее сверкающих глазах стояли слезы. — А как ты думаешь, теперь, когда я узнала, что такое Кит, стану я пытаться помогать вам? Приложу ли я усилия к тому, чтобы вас лучше понимали, лучше к вам относились, не унижали вас? Нет. Я просто знаю, что даже и пытаться бесполезно. У меня не хватит духа.

— Это было бы напрасной тратой времени, фриледи, — сказал он. — Один человек не может изменить целую культуру. Не беспокойтесь об этом.

— Я знаю, — отозвалась она. — Ты, конечно, прав. Но окажись ты на моем месте, ты бы попытался?

После этих слов они долго-долго смотрели друг другу в глаза.

Тогда он впервые поцеловал ее.

Двое охранников у главного входа — в одинаково сверкающей униформе, оба гигантского роста, были похожи на статуи. Чтобы взглянуть в лицо одному из них, Кенри пришлось высоко задрать голову.

— Фриледи Дорти Персис ждет меня, — сказал он.

— Чего? — От удивления массивная челюсть так и отвалилась.

— Да, да, — Кенри усмехнулся и протянул карточку-пропуск. — Я должен немедленно увидеться с ней.

— Но у нее сейчас прием…

— Ничего. Вызовите ее.

Охранник побагровел, открыл рот и снова закрыл его. Затем повернулся и вошел в визифонную будку. Кенри ждал, сожалея о собственной дерзости. «Дай им палец и они откусят руку». Но как еще мог бы вести себя китянин? Если он вел себя смиренно, его обзывали подлизой; если он выказывал гордость, то превращался в наглого пробивного подонка; если он старался получить справедливую цену, то становился скрягой и кровопийцей; если он разговаривал с товарищами на своем языке, то значит скрывал что-то; если он больше заботился о своем народе, чем о какой-то совершенно ему ненужной нации, то автоматически становился предателем и трусом; если…

Охранник вернулся, качая головой от удивления.

— Все правильно, — угрюмо сказал он. — Первый лифт направо, пятидесятый этаж. И смотри не выкинь там чего-нибудь, томми!

Когда я стану хозяином, мстительно подумал Кенри, я заставлю его подавиться этим словом. Но потом он решил: нет. Зачем? Кому от этого станет лучше?

Он прошел под сводами гигантского портала в фойе, похожее на огромный грот из самосветящегося пластика. Здесь на него изумленно уставились несколько слуг-Стандартов, правда, не вмешиваясь. Он нашел лифт и нажал кнопку пятидесятого этажа. Кабина поднималась в тишине, нарушаемой только ударами его собственного сердца.

Выйдя из лифта, он оказался в прихожей, затянутой красным бархатом. За сводчатой дверью мелькали люди множество людей, одетых в красное, пурпурное и золотое. Воздух был наполнен музыкой и смехом. Выпучив от удивления глаза, швейцар у входа заступил ему дорогу.

— Тебе туда нельзя.

— Как бы не так, черт возьми! — Кенри отстранил его и прошел в зал. В глаза ему ударил такой яркий свет, что он испытал почти физическую боль. Все смешалось: танцующие пары, слуги, люди — стоящие, смеющиеся, занятые разговорами. Наверное, тут было не меньше тысячи человек.

— Кенри! О, Кенри…

Она уже была в его объятиях, прижимаясь губами к его губам, дрожащими руками обняв его за голову. Он привлек ее к себе и воздушная накидка, наброшенная на ее плечи, мягко укрыла их от остальных.

Несколько раз, тихо смеясь, она отрывалась от него, чтобы отдышаться. Но сейчас ее смех был не тем обычным веселым смехом, который он так хорошо знал. У нее был очень утомленный вид, тени вокруг глаз, и Кенри почувствовал, как его охватила жалость.

— Любимая, — прошептал он.

— Кенри, не здесь… О, милый, я надеялась, что ты появишься раньше, но… Пойдем сейчас со мной, я хочу, чтобы все видели человека, который стал моим избранником. — Она взяла его за руку и почти потащила за собой. Танцоры мало-помалу останавливались, пара за парой, по мере того, как замечали незнакомца, и наконец — вся тысяча человек уставилась на него. Все разговоры смолкли, в зале воцарилась мертвая тишина.

Дорти вздрогнула, затем откинула голову назад тем характерным для нее независимым движением, которое он так хорошо знал и любил, и посмотрела ему в глаза. Она поднесла запястье к губам и зашептала в микрофон. Усилители под сводами разнесли по залу ее слова:

— Друзья… Я хочу сообщить вам кое-что… Некоторые из вас уже знают… так вот, это и есть тот человек, за которого я собираюсь выйти замуж…

Это был голосок маленькой испуганной девочки. И как жестоко было заставлять его звучать подобно трубному гласу богини.

После паузы, которая, казалось, никогда не кончится, несколько человек поклонились — как требовал этикет, и через несколько мгновений уже все кланялись, как заведенные куклы. И лишь немногие составили исключение и мрачно отвернулись.

— Продолжайте! — голос Дорти стал пронзительным. — Продолжайте танцевать. Прошу вас! Вы все… позднее…

Дирижер явно был чувствительным человеком, потому что оркестр тут же заиграл какой-то шумный ритмичный мотив, и пары одна за другой постепенно вернулись к танцам.

Дорти опустошенно взглянула на Кенри.

— Как хорошо снова видеть тебя, — сказала она.

— И я безумно рад видеть тебя, — отозвался он.

— Пойдем, — она повела его вдоль стены. — Давай присядем и поговорим.

Они нашли нишу, отгороженную от зала стеной цветущих роз. Место было уединенным и она прильнула к нему. Он почувствовал, что она дрожит.

— Что, нелегко пришлось, да? — спокойно спросил он.

— Нет, — ответила она.

— Если тебе…

— Не смей так говорить! — В ее словах слышался страх. Она заставила его замолчать, прижавшись губами к губам.

— Я люблю тебя, — через некоторое время сказала она. — И это единственное, что что-нибудь значит, правда?

Он молчал.

— Правда ведь? — она заплакала.

— Может быть. — Кенри кивнул. — Насколько я понимаю, твое семейство и друзья не одобрили твоего выбора.

— Некоторые не одобрили. Но какое это имеет значение, милый? Они забудут обо всем, когда ты станешь одним из нас.

— Одним из вас… Но я рожден для другого, — мрачно сказал он. — Я всегда буду выделяться, как… Впрочем, ладно. Я не хуже тебя смогу выдержать это.

Он сидел на мягком диване, крепко прижимая ее к себе, и сквозь стену вьющихся роз смотрел в зал. Разноцветье, танцы и громкий отрывистый смех — это был не его мир. И он поразился тому, что когда-то вообразил, будто сможет привыкнуть к нему.

Они много раз обсуждали эту тему, пока корабль мчался сквозь мрак. Она никогда не смогла бы стать одной из Кита. В экипаже не было места человеку, который не переносил миров, для человека не предназначенных. Именно Кенри должен был перейти в ее класс, и он вполне мог это сделать, благодаря уму и способности к адаптации. Он даже мог надеяться занять определенное положение в обществе.