Пси-ON. Книга III (СИ) - Нетт Евгений. Страница 8

— Я понимаю и принимаю необходимость полюбовного решения таких вопросов. Чай, не совсем дурак. — Цесаревич сдержал смешок. — Но мой статус вкупе с отсутствием информации об аристократии не способствуют приобретению уверенности.

— Если бы ты не раскрылся перед Белёвской тогда, то у тебя могло бы образоваться несколько месяцев, если не лет относительного спокойствия. — Пожал плечами парень. — Но добраться до столь желанных знаний тогда было бы куда сложнее. Как и заручиться в дальнейшем нашим доверием. Отец ведь не в последнюю очередь учитывал то, что ты не стал скрываться и с готовностью признал над собой власть Трона, уже примерно осознавая свой потенциал. Что это, если не верность?

— Верность — понятие эфемерное, рождаемое из чего угодно, но не из слепого желания самозабвенно посвящать себя служению. Я не могу себе представить человека, который присягнул бы кому-то просто так. Во всём должна быть причина…

— С позволения сказать, ты о целях отца изначально не знал. Но при этом был готов присягнуть Трону…

Я выдохнул, следом за цесаревичем покинув, наконец, «арену». Девушки в это же время всё ещё самозабвенно мутузили друг друга, демонстрируя физические кондиции, о которых мне пока можно только мечтать.

— На тот момент я решил, что мои принципы не позволят мне ни сменить сторону, ни следовать за кем-то недостойным. При том у меня не было и нет времени годами присматриваться к потенциальным кандидатам, пытаясь оценить, не превосходят ли они в чём-то светоч Империи. — Я внимательно отслеживал реакции собеседника, но в тех не было ничего, вызывающего беспокойство. Простой интерес пополам с любопытством. — А ещё я люблю свою страну, а предательство в любой форме считаю самым отвратительным деянием из всех возможных.

— С тобой бы многие не согласились. Как минимум по части предательства. — Цесаревич помассировал лоб в тщетной попытке превентивно унять следующую за подобными тяжкими думами мигрень. — Как они говорят — нельзя предать того, кому ты ничего не обещал.

Я был бы лицемером, если бы сказал, что в моей голове никогда не проскальзывало ничего подобного. Проскальзывало, ещё как проскальзывало. Потому что для человека естественно изворачиваться, успокаивая самого себя. Искать оправдания и судить окружающих куда жёстче, чем самого себя. Я занимался этим без недели всю свою жизнь, и считал это нормальным. Но эмпатия открыла мне глаза, позволив заглянуть за ширму человеческих лиц, слов и жестов.

И теперь я был вынужден как-то с этим жить.

— Возможно, когда-нибудь я и сам скажу что-то подобное. Но не сейчас. — Не хочу обманывать себя, утверждая, что моё мнение никогда не поменяется. Никогда не говори никогда. — Но не будем о грустном. Дамы почти закончили, так что с серьёзными пессимистичными темами стоит завязывать.

— Они не малые дети, чтобы ограждать их от реальности.

— Не ожидал от тебя таких слов. — Хмык. — Мне показалось, что ты намерен чрезмерно оберегать сестру настолько, насколько это вообще возможно.

Цесаревич рассмеялся:

— Я не всесилен, Артур, и понимаю, где «чрезмерная» забота уместна, а где сделает только хуже. В нашей семье ни у кого нет права во всём опираться на ближнего. — От Владимира повеяло лёгкой меланхолией, но спустя секунду он встрепенулся: — Но это не значит, что ты больше не под подозрением!

Сказано это было полушутливым тоном, но поддержать шутку я не успел. Лина, а следом за ней и Марина подошли достаточно близко для того, чтобы расслышать любые наши слова. Да и сам цесаревич достал телефон, сказав, что нужно отдать указания касательно обещанной мне информации о дворянстве.

Мол, раньше начнут — раньше закончат.

— О чём разговор? — Поинтересовалась цесаревна, эффектным движением освободившая волосы от плена резинки. Естественно, с распущенной шевелюрой шпагой никто не махал.

— О вечном… — Таинственно произнёс я, потягиваясь. Казалось бы, и тридцати минут с момента получения рапиры не прошло, а ощущение такое, будто я хорошенько так потренировался, нагрузив совсем не те группы мышц, которыми я занимался на этой неделе.

— Что, неужели о девушках? — Притворно «ужаснулась» Марина, переведя взгляд на цесаревича, который из-за телефона у уха даже ответить не мог. Чем, собственно, девушка с удовольствием и воспользовалась. — Лина, ты слышала?

— Не иначе как нам вот-вот сообщат о том, что южный полюс совсем растаял. — Усмехнулась девушка, поймавшая осуждающий взгляд от разговаривающего по телефону брата. Но надолго процесс отдачи указаний не растянулся, и полминуты спустя на обеих подруг обрушился весьма справедливый гнев цесаревича, который хоть и отчасти раскрылся передо мной, но это «несколько» было весьма далеко от «полностью».

И всё равно — куда лучше ожидаемого, ведь я ожидал долгой, муторной притирки к людям, которых император буквально заставил обратить на меня внимание. Да и меня к ним приставил, собственно.

А уж повезло мне или нет — покажет время…

В то же время, кабинет где-то в недрах дворца.

Алексей Второй тяжёлым взглядом сверлил испещрённый машинописным текстом лист бумаги, на котором была изложена даже излишне подробная выкладка, разобраться в которой без сопутствующих ментальных слепков было просто невозможно. У Императора такие слепки были: как-никак, автор сих записей сейчас сидел напротив, нагло потягивая чай и наслаждался засахаренными фруктами, изображая форменную безмятежность.

— Я даже не знаю, что сказать. Ты работал с ним куда дольше, но выводы сделал отличные от моих. — Император тяжело выдохнул, отложив документы в сторону. — Его мышление нельзя понять, Олег. Он — иное существо, которое лучше было бы устранить… но тогда на моих планах придётся ставить крест. Мы не в силах обогнать весь остальной мир, который видит в нас угрозу и сохраняет готовность в любой момент выступить против неё единым фронтом.

— Потому я и акцентировал внимание на том, что с Геслером можно вести диалог. Мы можем выступать пусть не с позиции силы, но с позиции… комфорта? Удобства? — Олег Сергеевич Романов задумчиво крутил меж пальцев высушенную апельсиновую дольку. — Ему нужен дом, нужны знания и какой-никакой социум. В последнем, впрочем, я не уверен, но пока он не демонстрировал острой нелюдимости. Даже наоборот…

— Всё обстоит именно так, как ты и говоришь. Есть рычаги контроля, есть понимание… — Император опустил веки. — … и есть чёртов страх, братец. Владимир умён и способен не по годам, но ему пока слишком далеко до необходимого уровня. Даже сейчас он вопреки всем моим предостережениям сделал ставку на честность и открытость, распахнув перед Геслером свой разум. Даже Лина в этом вопросе проявила большее благоразумие.

— Допустим, у Геслера нет мотивации вредить цесаревичу или хоть кому-то из нас. Как максимум он отыграется на знати, отпрыски которой в своё время травили его подругу, но и только. — Олег Сергеевич с кряхтением привстал, устраиваясь в кресле поудобнее. — Хозяин такого разума никогда не проявит агрессию без причины.

— Это ты так думаешь. Как оно будет на деле сказать, к сожалению, невозможно. Только пытаться сделать так, чтобы ни один из наименее желанных сценариев не воплотился в жизнь. И для этого тебе придётся плотно за ним присматривать.

— Я знал, что спокойной старости мне не видать, Лёша. Не тогда, когда ты готов весь мир перевернуть из-за своих амбиций. — Император на это не ответил. Лишь опустил плечи, да на секунду отвёл взгляд от лица старшего брата. — Скажи лучше: семь-семь-один до сих пор стабилен?

— Абсолютно. — С благодарностью приняв смену темы, Его Величество ответил незамедлительно. — Ту сторону уже посетило семнадцать экспедиций, последняя задержалась там на четверо суток. Данные ещё находятся в стадии обработки и осмысления, но кое-что мы уже подтвердили.

— Например? — Старик вздел бровь, отчего императору показалось, что это он здесь гость, а не хозяин кабинета и властитель огромного государства.