Красота внутри (СИ) - Власова Мария Игоревна. Страница 23

– Да, да, – смеюсь над ней, осторожно выпаливая родовым огнем корень в прах.

– Вы маги живете долго, но это не означает, что емкость вашей жизни такая же как у обычных людей, – все тем же поучительным тоном заявляет она.

– Да что ты говоришь?! – язвлю, закончив наконец смешивать ингредиенты.

– Большую часть своей жизни вы учитесь контролировать свою силу, и совершенно при этом не взрослеете умом.

– Да куда мне до твоих уникальных и ценных знаний, – закатываю глаза, осыпая пеплом дерево в камине.

– Любая жизнь — это опыт, а ты вместо того, чтобы прожить свои сто с гаком лет, занимался своими дурацкими экспериментами! – она состроила такое лицо, словно я враг целого народа, а она святая.

– Говоришь точь-в-точь как моя мама, – пренебрежительно кривлюсь, – возраст сказывается, да?

– Хватит мне язвить! – сдают у нее нервы. – Ты понимаешь, что я пытаюсь до тебя донести?

– Сомневаюсь, что кто-то вообще понимает к чему твоя болтовня, – выливаю зелье в огонь, и смотрю, как оно шипит.

– Игнаришнар, – рука касается моего плеча только на мгновение, затем она поспешно убирает ее.

Мы оба молчим, я с недовольством понимаю, что у нее получилось испортить мне настроение.

– Спроси себя: что будешь делать, когда, наконец, найдешь ее? – тихо говорит она, точно довод разума в моей голове.

Не хочу задавать себе этот вопрос, просто потому что не узнаю на него ответ, пока не увижу великаншу. Часть меня надеется, что стоит ее увидеть все встанет на свои места, а часть просто не желает о ней даже думать. Меня просто разрывает на куски изнутри. Единственное в чем я уверен, это то, что действительно ужасно хочу ее увидеть снова. Совершенно другой вопрос: зачем я хочу это сделать? Чтобы убить собственными руками или … А что это вообще за «или» и откуда оно взялось? Никаких «или» у меня с ней быть не может, достаточно того, что она сделала на балу. С раздражением понимаю: бесит не сам факт, что она почти меня убила, а то, что перед этим ещё и отшила.

– Не знаешь? – очень понятливо поинтересовалась Жизель, явно наслаждаясь своими догадками.

– Шла бы ты отсюда, пока в гробу не очутилась, – зло делаю пасс рукой, усиливая пламя в камине так, что оно сжигает камень и наполняет комнату едким дымом.

– Не умеешь ты слушать мальчик, – неодобрительно цокает языком, наконец-то отходя от меня.

– Вряд ли смогу услышать от тебя что-то новое для себя, – оборачиваюсь, презрительно улыбаясь, – разве что ты имеешь намеренье просветить меня касательно своей основной занятости?

Вот теперь я наконец-то сказал то, что надо, чтобы избавится от нее. Оскорбленная во всех чувствах бывшая знаменитая куртизанка гордо подняла подбородок и направилась к двери, но не ушла.

– А ты не думал, что все дело не в ней?

– Как уже говорил, ничего нового…

– Она ведь была влюблена в тебя, это даже слепому видно, – Жизель снисходительно улыбается, пока я молчу. – Ты ведь это тоже заметил, потому и был уверен в своем успехе, но…

– Жизель! – резко поднимаюсь и даже делаю шаг к ней, пока глаза застилает зеленая пелена.

– Но она тебя отвергла, – наслаждается местью падшая женщина, а затем делает удивленное лицо. – Почему?

Несколько раз моргаю, словно этот глупый вопрос ввел меня в ступор.

– Потому что ее глупая подруга и Вальтер…

– Это случилось позже, – нагло перебивает меня куртизанка.

Сжимаю челюсть, борясь с раздражением.

– Откуда мне знать, что там в ее больной голове творится?! – отворачиваюсь, нервно моргая.

– Не ври, ты знаешь, – она мотает головой, сложив руки на груди. – Мужчина всегда знает, как разрушить отношения.

У меня вырывается смешок, а пересохшие губы и трясущееся руки говорят, что надо снова выпить.

– Она хотела того, что я не могу ей дать, – говорю ровным и спокойным голосом.

В груди все дрожит, точно клетка под напором рвущегося из нее зверя.

– Не можешь? – Жизель недоверчиво подняла бровь. – Или не хочешь?

Нервно вдыхаю воздух носом. Зверь рвется наружу, раздирая изнутри то, что осталось от моей жалкой душонки.

– Не знаешь? – продолжает злорадствовать. – Даже если бы мог дать ей то, что она хотела, захотел бы ты сам этого?

Не отвечаю, смотря на огонь в камине и ожидая, когда она все-таки уйдет.

– Это нормально хотеть семьи и детей, – говорит она, приоткрыв дверь, – для девочки из детдома.

– Уйди, пока я не сжег тебя заживо, – предупреждаю в последний раз, только слегка повернув голову.

– Дело ведь не в ней, все дело в тебе, – бросает она, закрывая за собой дверь тогда, как я запускаю туда огненным шаром.

Я не попал в цель, а она попала.

Зелье вспыхнуло в камине, пока я ставлю перед ним кресло и готовлюсь морально к разговору. От слов Жизель появились неприятные мысли в голове, отогнать их сразу не так уж и просто. Огонь в камине палит каменную кладку какое-то время, а затем стихает, рисуя в камине изображение женщины, сотканное из огня. Она сурово прищурилась, одним взглядом заставляя вздрогнуть.

– Здравствуй сын, – поздоровалась мама так, что я разу почувствовал, что мне сейчас влетит по полной программе.

Состроил на лице подобие послушания и даже силой выдавил из себя улыбку.

– Здравствуй мама, – поздоровался с ней с той же интонацией.

– И это все что ты мне скажешь после стольких лет? – с такой забытой для меня требовательной манере произносит она риторический по своей сути вопрос.

– А что я должен сказать? – немного приподнимаю бровь, с комфортом устраиваясь в кресле.

– Ты никогда не страдал привязанностью к людям, удивительно как тебя ещё на костре не сожгли, – разозлилась мать, внешне оставаясь холодной и надменной.

– Отсутствие привязанностей - не признак некроманта, мама, – отвечаю с улыбкой, мысленно мечтая, чтобы этот разговор побыстрее закончился.

– Зато признак отвратительного поведения! – она немного повысила голос, не скрывая своей неприязни.

– Скорее уж отвратительного воспитания, – улыбаюсь с иронией, воспитывала-то меня она.

Взгляд матери мрачнеет, я вижу в нем голод, от которого чешется затылок, и желание скорее закончить этот разговор становится непреодолимым. Терпеть не могу, когда она на меня так смотрит! Ох, уж эти матери…

– Что нового, матушка? – иронично ухмыляюсь, сложив руки на коленях.

Мама прекращает показывать, как сильно хочет сожрать меня с потрохами. Светские вопросы всегда вводили ее в ступор, так что даже о погоде могу спросить, только чтобы отвлечь ее.

– Да так, – она презрительно цокает языком, – помнишь дедушку Бенефиция?

Несколько удивляюсь этому вопросу, потому просто киваю.

– Его погребальную урну осквернили, – мрачно сообщает она. – Такую дрянь не отодрать, разве что выкинуть.

– Осквернили? – немного удивленно переспрашиваю. – Кто? Чем?

– Помнишь ту ужасную икебану с засохшими эдельвейсами, что подарил твой отец? – в голосе матери появились раздражительные нотки, как бывало каждый раз, когда разговор заходил о моем так сказать предполагаемом отце. – Я, наконец, избавилась от нее, жаль вазу тоже придётся сжечь.

– А что с ней? – слегка прищуриваюсь от того, что она не отвечает на мои вопросы.

– Ее тоже осквернили, – мрачно вещает мать, с таким видом будто вспоминает что-то очень отвратительное.

– И что, этот ужасный осквернитель остался жив? – не скрываю иронии и про себя отмечаю, что она явно что-то недоговаривает.

– Пришлось ее оставить в живых, ее и так природа покарала за меня, – снисходительно смотрит куда-то в сторону мать, поднося чай к губам.

– Ее? – наконец услышал то, что хотел, потому цепляюсь за ее слова. – Она появилась и ещё у тебя?

– Они появились в подвале, прямо посреди урн с прахом твоих предков, – мрачно объявила мать, выделяя первое слово.

– Они? – удивленно приподнимаю брови.

– Две девушки, – кивает мать согласно. – Я так понимаю, ты прислал свою невесту познакомиться со мной?