Красная королева (СИ) - Ром Полина. Страница 75

— … и клянусь жизнью своей и честью, именем своим и имуществом, быть верной опорой…

И слышали в ответ:

— … и как регент принимаю присягу вашу от имени дофина Алехандро Солиго и обещаю вам защиту и…

Каждому из присягнувших капитан Ханси, одетый в парадную форму и присутствующий в качестве моего личного охранника, подносил скипетр для целования и скрепления клятвы. На руках капитана были специальные церемониальные перчатки с вышитыми гербами: брать скипетр голой рукой мог только коронованный венценосец или тот, кто его замещал.

После десяти Великих герцогов присягу приносили остальные дворяне: графы, бароны и виконты. Этим уже не приходилось произносить слова клятвы, да и вызывали их не по одному, а по пять человек. Но каждый из них, оставаясь коленопреклоненным, целовал скипетр в знак своей покорности. Кстати, всего герцогских домов в Луароне существовало двенадцать. Один из герцогов, де Богерт, сейчас находился под арестом. А герцог Хантер из рода де Горзон был слишком стар и уже пару лет не появлялся при дворе. Думаю, присягу через месяц-два принесут его наследники: по последним сведениям, старик уже не поднимался с постели.

Гильдейских мастеров вызывали по десять человек. Присягу они приносили от имени всей гильдии. Когда я предлагала желающим покинуть зал, я была уверена, что никто не рискнет. Сработает стадный инстинкт. И я не прогадала — ни один из гильдейских мастеров зал не покинул.

Сама церемония требовала неторопливости и торжественности. Чтобы избежать суеты и толкотни, присягающим давалось время подойти к трону, выслушать в очередной раз вместе со всеми слова присяги и, пятясь, отойти от трона. Это затягивало и без того не короткий процесс.

Все это время я стояла на средней ступеньке постамента, возвышаясь над толпой, но не приближаясь к ней до конца. Этакий идол в королевской мантии. Той самой мантии, которая давила мне на плечи все сильнее и сильнее. Я не могла изменить позу, я не могла даже почесать ухо, которое нещадно щекотал вывалившийся из прически волосок. Я не могла себе позволить говорить или улыбаться и хоть как-то проявить эмоции: нельзя нарушать монументальность образа. Я королева, и я принимаю присягу.

Никого не беспокоит, как гудят у меня ноги. Не волнует, что от тяжести короны головная боль пока еще игриво постреливает виски. Но я знаю, чем эта игривость обернется для меня к вечеру. Подданным нет заботы о том, как я чувствую себя здесь, на вершине. В их глазах нет не только заботы, но нет и любви, преданности и просто честности.

Больше всего мне церемония напоминала эпизод королевской охоты, когда псарь выводил из помещения, одновременно держа на сворке десять-пятнадцать собак, рвущихся с поводка.

Вот таким псарём я себя и чувствовала в данный момент. Двенадцать герцогских семей, дай им волю, немедленно вспомнят прежние обиды и территориальные претензии. Очень скоро они начнут продавливать через меня всевозможные льготы и привилегии, рваться с государственной «сворки», пытаясь отхватить что-то для себя лично.

В какой-то момент голоса присягающих слились в однородный гул, и я заметила, как темнеет у меня в глазах. Единственное, что я смогла сделать, это несколько медленных глубоких вдохов, чтобы провентилировать легкие. Ну и слегка напрягла мышцы рук и ног, стараясь оставаться неподвижной. При этом невольно вспомнилось мое бесконечное лежание, когда я вынашивала Алекса: «Я выдержала тогда, выдержу и теперь. Вы плохо понимаете, господа, с кем связались».

Вся церемония продолжалась до первых легких сумерек. Когда присяга была принята, фрейлины подхватили мантию, и я на совершенно одеревеневших ногах медленно, аккуратно и очень торжественно сошла с последней ступени подиума и двинулась по ковровой дорожке к выходу. Вся толпа вновь преклонила колени, и видела я перед собой только склоненные головы — черные, белые, седые…

Глава 11

Прерывать карантин я не торопилась. От генерала де Кунца пришло еще одно известие. В этот раз гонец просто передал письмо, бросив его на землю перед воротами города.

Кожаный чехол с документом держали в кузнечных клещах с длинным ручками и трижды вносили в очищающее пламя костра. Когда наконец-то обгорелый тубус передали мне, он вонял так, что герцог де Сюзор, поморщившись, попросил распечатать задубевшую и перекореженную кожу Гастона. Я опасалась, что и бумага внутри превратилась в пепел, но нет. Письмо, хоть и пахло дурно, сохранилось.

Генерал де Кунц писал, что герцог де Богерт содержится под стражей. Обращаются с ним в соответствии с его саном. Что его, генерала, собственная рана перестала воспаляться, и если Господь будет милостив, то примерно через две-три недели он сможет тронуться в путь. На данный момент с генералом около полутора тысяч солдат. Но армии требуется помощь: необходимо оплатить все поставки продуктов, так как местное население уже выражает недовольство. Генерал просил прислать необходимую сумму к моменту его выздоровления.

Что ж, новости пусть и не были слишком радостными, но и не несли в себе какой-либо новой угрозы. А требование денег оказалось вполне закономерно и ожидаемо. Сейчас, когда я стала регентом, я лично займусь этим вопросом. Уж кто-кто, а те, кто проливал свою кровь за страну, получат достойные награды.

Не то чтобы раньше, в прошлой жизни, я так уж сильно интересовалась историей, но жить в России и быть свободной от прошлого невозможно. Выселение из Москвы и других крупных городов на Валаам инвалидов Великой Отечественной — одно из потрясений моего детства. Пусть и наткнулась я на этот факт в интернете случайно, но потом искала материалы уже осознанно. В Луароне такого не будет.

— Значит, ваше королевское величество, мы сможем отменить карантин в ближайшее время. Сошлемся на то, что пришли морозы и болезнь отступила, — герцог вопросительно смотрел на меня.

— Я бы не стала торопиться, ваша светлость. У нас остались довольно важные вопросы, которые решать, находясь в карантине, гораздо удобнее. Например, меня очень интересует судьба некой рыжей девицы. Церковь надежно спрятала ее. Если сейчас мы позволим кардиналу и его помощникам покинуть город и вернуться на свои земли, то я уверена, что через несколько лет у нас появится претендент на королевский трон. Вряд ли Рамейский Престол так легко откажется от Луарона. А это значит, что святые отцы будут клясться, что ребенок и есть сын моего мужа. И что бы мы потом ни решили, доказать обратное мы не сможем. Прикрываясь этим ребенком, Папа сможет бесконечно сеять смуту на наших землях.

Следующую фразу вслух я произнести не рискнула: «Сейчас лучшее время, чтобы окончательно переломить хребет церковной власти в стране». Думаю, герцог де Сюзор все это прекрасно понимал и без меня, но произнести такое вслух решительно невозможно.

Именно поэтому через несколько дней после принятия присяги кардинала Годрика пригласили во дворец для приватной беседы с королевой. Предварительно я позаботилась о том, чтобы подслушать эту самую беседу никто не мог.

Кардинал, который привел с собой на беседу личного секретаря и молодого энергичного прелата, был крайне смущен моим требованием оставить сопровождающих за дверью. Впрочем, возражать мне он не рискнул.

Время и место для беседы я выбирала со всей возможной тщательностью. Сквозь огромные окна в лицо кардиналу лился холодный свет зимнего солнца. Конечно, комната во дворце — это не пыточный подвал, а свет солнца не равнялся лучу от электролампы, направленному в лицо. Тем не менее, сидя спиной к окну, я прекрасно понимала, что наблюдать за моим выражением лица кардинал не может, а собственные его слезящиеся глаза доставляют ему максимум неудобства. Он и так не был слишком уж силен духом, этот приспешник покойного Ришона, а теперь, слушая то, что я ему говорю, и вовсе терял самообладание.

После обычных приветствий, усадив кардинала напротив, я заговорила:

— Ваше высокопреосвященство! Меня интересует местоположение и состояние девицы Этель Блайт. Не вздумайте лгать мне, ваше высокопреосвященство. Если Господь и простит вам эту ложь, то я — нет.