220 дней на звездолете (изд.1955) - Мартынов Георгий Сергеевич. Страница 15

Действительно, опуститься было негде. Плотная стена леса не имела ни одного просвета, ни одной поляны. Это был девственный лес, какие, вероятно, росли и на Земле в каменноугольный период. Какие породы росли в нем? Похожи ли они на земные? Я надеялся, что мои снимки помогут выяснить это.

На исходе девятого часа мы увидели огромную реку. Она текла между покрытыми сплошным лесом берегами и, очевидно, впадала в океан, над которым мы недавно летели.

Камов повернул вдоль ее русла и, пользуясь тем, что грозы дали нам передышку, опустился на высоту не более ста метров.

Пайчадзе присоединился ко мне, и мы вдвоем стали фотографировать близкий берег. Если на планете есть какие-нибудь представители животного мира, то они должны быть здесь.

Река имела ширину около четырех километров, и на ее зеркально гладкой поверхности плыли многочисленные деревья, очевидно, вырванные бурями. Вначале я часто принимал их за плывущих животных, но каждый раз убеждался, что ошибся.

В водах реки отчетливо отражался весь наш крылатый корабль с ярко-красным огненным хвостом за кормой.

Иногда мы замечали притоки, вытекавшие из-под лесного массива, но они были не широки. Только раз попалась река шириной около километра. Никаких признаков жизни мы не видели.

— Очевидно, на Венере жизнь только растительная, — сказал Арсен Георгиевич.

— Но, может быть, там… — сказал я, — в глубине леса?..

Пайчадзе покачал головой.

— Этот вопрос, — сказал он, — будет разрешен следующей экспедицией, которая будет организована для обследования Венеры. Но сейчас мы можем утверждать: животной жизни еще нет на планете.

— Как ни жаль, но, по-видимому, это так, — отозвался Белопольский.

Что я мог возразить обоим ученым, авторитет которых был для меня непоколебим?

Река постепенно суживалась. Вскоре мы увидели, что подлетаем к высокому горному хребту. Его вершины уходили в облака, и по радиопрожектору мы определили, что высота гор достигает семи километров. Как выглядят эти вершины, осталось тайной. Корабль перелетел их на высоте десяти километров.

Перелет через хребет доставил нам неожиданное и поразительно красивое зрелище. Уже привычный молочно-белый туман вдруг исчез. Мы оказались между двумя вершинами облачных масс. Над кораблем раскинулось темно-синее небо и на нем ослепительно яркое солнце, значительно большее, чем на Земле. Нестерпимым блеском сверкали вокруг и под нами белоснежные облака.

Мы все четверо невольно вскрикнули от восторга, но изумительная по красоте картина исчезла так же быстро, как и появилась. Корабль снова влетел в облако. Опять за стеклами окон заклубился туман. Мы стали опускаться вниз.

Горы остались далеко позади. Под нами опять был океан.

Корабль пролетел расстояние почти в восемь тысяч километров, когда мы заметили, что становится всё темнее и темнее. Очевидно, кончалась та половина Венеры, на которой был день, и мы летели в область ночи.

Камов обратился к обоим астрономам.

— Как обстоит дело с вашей программой? — спросил он.

— Выполнена.

— Пробы воздуха?

— Взяты четыре.

Действительно, мы увозили с собой воздух Венеры.

В стенки корабля были вмонтированы небольшие герметически закрытые ящики, сделанные из платины. Еще на Земле в них был создан полный вакуум. С помощью электрического тока можно было открыть маленькое отверстие и снова закрыть его. Четыре из этих ящичков были наполнены воздухом Венеры. На Земле этот воздух будет подвергнут анализу.

— Как у вас, Борис Николаевич? — спросил Камов.

— Сделано около трехсот снимков, не считая кинопленки.

Минуты две Камов молчал. Потом дрогнувшим голосом негромко произнес:

— Корабль оставляет Венеру!

Как быстро пролетели эти незабываемые часы!.. Я бросил последний взгляд на покидаемую планету.

Ты сурова, прекрасная «сестра Земли»!.. Твои грозы страшны! Но жизнь появилась!..

Пройдут тысячелетия, пройдут, быть может, миллионы лет, и всепобеждающая сила этой жизни наполнит твои леса, воды и воздух неведомыми сейчас существами.

Сквозь долгие века медленный путь эволюции приведет к появлению могучего разума. В какой форме проявится он?..

И тогда под горячими лучами твоего солнца начнется твоя история.

Я хочу верить, что она будет менее мучительна, менее кровава, чем на твоей далекой сестре.

Если когда-нибудь на тебе появится существо, подобное человеку, я от всего сердца желаю ему жить счастливо на его прекрасной родине!

Человек Земли посетил тебя и не раз посетит в будущем. Как старший брат, он поможет твоим детям добиться этого счастья!..

Прощай, Венера!..

Камов остановил работающий двигатель и включил другие.

Мощный гул раздался за кормой. Убрав крылья, космический корабль с нарастающей скоростью устремился вверх.

Встреча

8 ноября 19.. года.

Почти два месяца я не касался своего дневника. За это время не случилось ничего, достойного особого внимания. Жизнь на корабле шла спокойным размеренным темпом.

После отлета с Венеры мы долгое время находились под впечатлением всего увиденного. Ее мощные силы, первобытная ярость стихий, величавый покой природы заставили поверить в прекрасное будущее этой планеты.

Покинув Венеру, мы долгие часы оживленно и как-то радостно говорили о ней, обсуждали всё виденное и даже немного фантазировали.

У меня осталось горячее желание посетить еще раз «сестру Земли», промелькнувшую перед окнами корабля, как незабываемый сон.

Удаляясь от нее, мы испытывали грустное чувство расставания с чем-то, ставшим уже близким и любимым, и долгие часы не могли отойти от окон.

Снова мы видели белоснежную красавицу на фоне черного занавеса, усеянного бесчисленными светящимися точками.

Но не было загадочной тайны: мы знали, что скрывается под облачным покровом, и скоро, очень скоро всё человечество Земли будет знать это…

В момент нашего отлета с Венеры ее расстояние от Марса равнялось по прямой линии тремстам семидесяти миллионам километров, но Марс движется по орбите навстречу нам, и кораблю надо одолеть только двести пятьдесят миллионов километров, чтобы встретиться с ним. На это требуется две тысячи пятьсот часов, или сто четыре дня. Пятьдесят четыре из них уже прошли.

Как я уже писал, никаких особых событий не произошло. Зато вчерашний день — 7 ноября — никогда не изгладится из памяти. В этот день, который мы привыкли считать самым большим праздником, произошло событие, которое, по словам Пайчадзе, могло случиться раз в тысячелетие.

День начался необычно: впервые за весь перелет Пайчадзе и Белопольский отдыхали одновременно. Многочисленные астрономические инструменты казались покинутыми и сиротливо печальными. Обсерватория была непривычно пустынна.

Я дежурил у пульта в полном одиночестве, так как Камов занялся проверкой каких-то вычислений и находился в каюте.

Ничем невозмутимая, «мертвая» тишина царила на корабле. Только равномерное тиканье часов, вделанных в пульт управления, нарушало безмолвие. Как и все часы на звездолете, они показывали московское время.

Было 6 часов утра.

Мне стало очень грустно. Я вспомнил своих друзей и товарищей, находящихся сейчас так невообразимо далеко, вспомнил, с каким волнением просыпался всегда в это утро, как спешил на улицу, чтобы не опоздать к началу парада. Впервые в жизни я встречаю праздник не только не в Москве, но даже за пределами Земли, за десятки миллионов километров от нее. И всё же я на Родине. Этот корабль, построенный руками советских людей, несущийся сейчас с невообразимой быстротой в темных просторах неба, — неотделимая частица Советского Союза. Где бы он ни находился, мы дышим воздухом Родины…

Мои мысли были прерваны приходом Камова и Белопольского. Поздравив с наступающим праздником, Сергей Александрович попросил меня разбудить Пайчадзе.

Уже за дверью я услышал, как Камов сказал:

— Проверим еще раз.