Мое сердце – бензопила - Джонс Стивен. Страница 18

После того как случилось то, что СЛУЧИЛОСЬ, никому и в голову не приходило подходить к старому пирсу. Даже Буллу Джо, чтобы забрать свой грузовик. И вот однажды утром раздался жуткий треск и грохот, и когда кто-то все-таки пришел посмотреть, старый пирс, считай, рухнул под весом тягача – наверное, на черный крюк и высокую V-образную трубу, что держит трос, села маленькая птичка – и этого оказалось достаточно. Если считать, что пирс – спина верблюда, то птичка вполне может стать последней соломинкой!

Отец Кристин Джиллетт обещал дать ей десять центов, если она поплывет туда и отвяжет для него крюк, что стоит целых 2 доллара, но Кристин Джиллетт отказалась, мол, ее жизнь дороже 10 центов, хотя в те времена, понятное дело, деньги были совсем другие.

Так что крюк, надо думать, все еще там. А может, и грузовик тоже, весь сгнил и облупился, оконное стекло скукожилось и раскрошилось.

И еще Стейси Грейвс, мистер Холмс.

Вы уже поняли, к чему я веду.

Итак, в заключение, подводя итоги семестра, включая мою оценку за курсовую работу, могу сказать: то, что мы считали вымыслом, на самом деле основано на свидетельствах очевидцев. Вы легко можете удостовериться в том, что все это я не выдумала, иначе в конце истории Кристин Джиллетт выдохнула бы воздух через нос и на пол между нами вылетели бы две пробки грязи, а потом, под пугающие звуки фортепиано и скрипки, я подняла бы взгляд и увидела, как в окне мелькнула наблюдавшая за нами тень.

Но ничего этого не было, сэр.

Кристин Джиллетт протянула дрожащую руку к своей чашке, в которой была вода, и я подвинула ей чашку, затаила дыхание, когда она стала пить, опасаясь, что вода вот-вот прольется, но обошлось.

Потом, когда я уходила, она благодарно кивала мне и улыбалась, я все это время представляла, что мне четырнадцать лет и я вижу живую девочку-покойницу, поднятую из холодных глубин, и тут Кристин Джиллетт что-то замурлыкала мне вслед, сэр. Я остановилась, оглянулась – может, с ней что случилось?

– Мы прыгали под нее через скакалку, – объяснила она, а потом добавила, мол, они прыгали под нее, когда удавалось стащить веревку из отцовского магазина, из грузовика или из сарая с хламом.

– Под что прыгали? – спросила я, потому что хороший журналист во время интервью задает наводящие вопросы, как вы нас учили.

То, что мне ответила Кристин Джиллетт, сэр, было прямиком из сна Фредди, вы ведь знаете, что стихов я не пишу, так что это сто процентов ее:

Последнее слово, понятную рифму, Кристин Джиллетт не произнесла, да и незачем было. Я и так задрожала, и до сих пор слышу, как она с подружками прыгает через скакалку и напевает эти строчки, помня, что обязательно надо вернуться домой до темноты, потому что Стейси Грейвс – не просто байка, какие рассказывают у костра, мистер Холмс.

Озерная Ведьма существует и скоро явится по наши души, и начнется кошмар. Точнее, мы должны на это надеяться. А если кроме меня не надеется никто, тогда не переживайте.

Я и сама справлюсь, за всех нас!

Занавес

Удар ножом, еще и еще.

Острым концом палки для сбора мусора Джейд тычет в пластиковый стаканчик и представляет, как стаканчик извивается, стонет и молит о пощаде. Она вскидывает палку, левой рукой в перчатке стаскивает умирающий стаканчик со стального наконечника и бросает в холщовый мешок, что пещерой висит у нее на бедре.

Сегодня ярко-желтая мусорная палка – копье. После выпускного она принимает самые разные обличья: пика тореадора, хотя Джейд чувствовала себя злодейкой; длинная стрела для росомах и барсуков – бешеных, конечно; лазерный луч, который сжигает (с шипением) весь мусор на своем пути; шприц для взятия крови у крокодилов, тоже, наверное, бешеных; и, как во многих фантазиях Джейд, заостренное орудие, торчащее из правой глазницы ее отца. Впрочем, сойдет и левая. Какая разница!

Удар ножом.

Во франшизе «Крика» именно так называется история Гейл Уэзерс, рассказанная в откровенной книге и перенесенная на экран. Что в лоб, что по лбу, думает Джейд – и против воли улыбается.

Сейчас ей никто не указ, улыбаться она может, сколько влезет. Улыбаться и петь, дергаться под шизовую музыку Сайко Майко в наушниках, даже пройтись колесом, если душа потребует, и ее внутренняя чирлидерша захочет себя выразить. Вот в чем прелесть работы уборщика летней порой: детей, которые мусорят в школьных коридорах, нет и в помине – и на твоем попечении оказывается весь город.

Если чирлидерша в ней все-таки сидит, то какая-нибудь панкующая оторва из клипа «Нирваны» – команда болельщиц из ада. Это девяностые, не восьмидесятые, но тогда же сняли и «Попкорн», и «Новый кошмар», и «Крик».

– Без памяти нет возмездия, – бормочет Джейд и с убедительным щелчком вонзает свой штык в блестящую тонкую крышку консервной баночки из-под табака. «Без памяти нет возмездия» – строчка из фильма «Попкорн», пожалуй, самая главная. Это сейчас тоже в ее власти, потому что вокруг никого нет: цитировать ужастики хоть целый день и проверять себя, повышать свой уровень знания слэшеров. Почему нет, тут только она и гонимый ветром мусор, а где-то уже готовится к выходу слэшер настоящий.

Скорее всего, кто-нибудь вроде Стейси Грейвс – либо она сама, что, ясное дело, будет круто… либо Иезекииль из «Утонувшего Города», или кто-то вроде него, проповедник с огромными ручищами, вот уж кто нагонит страху… и со здоровенным ртом, чтобы лучше петь… как во второй части «Полтергейста». «С нами Бог в своем священном храме-е», – сама себе удивляясь, вовсю горланит Джейд, обращаясь к стайке порхающих вокруг птиц – вдруг она откопает для них что-то вкусненькое?

Одна из первых дополнительных работ, какие она писала для мистера Холмса, была как раз про него, Иезекииля, не того, что был проповедником в «Полтергейсте». Накатала две странички, в основном выудила в интернете: когда Хендерсон-Голдинг затопило то, что потом стало озером Индиан, Иезекииль запер прихожан в церкви на одну комнату, и они пели, пока вода затапливала город, и очень может быть, написала Джейд в заключении, поют до сих пор, ждут дня, когда смогут подняться из глубин и наказать город, выросший на месте Хендерсон-Голдинга. Потом займутся плотиной каньона Глен, и прольются воды Страшного суда, и затопят долину, и освободят их обожаемый, до основания вымокший городок.

Между прочим, Иезекииль – не очень подходящий материал для слэшера. Зачем ему мстить? Жители Хендерсон-Голдинга подобрали его в лесу, выходили, вылечили, помогли выучить язык, хотя тот уже был седым. Возможно, даже выдали Библию, пусть молотит ею все, что сочтет грешным – да просто все, если разобраться. Если Иезекииль и объявился в этих краях, то по одной причине – поблагодарить всех тех, кто его нашел, но уж никак не душить их потомков своими ручищами.

Нет, Иезекииль – это, скорее, темная и пугающая сила. Единственное, что он имеет против подростков, да хоть кого – все они грешат. Впрочем, как сам он твердит, весь мир – это грех. Выходит, весь мир и должен сгореть. Он больше похож на Никса из «Повелителя иллюзий»: пришел сеять хаос, а дело кончилось резней.

Если не он, тогда Стейси Грейвс. Либо она, либо кто-то косит под нее – убивает в ее стиле. Пример? Пожалуйста: двое голландских несмышленышей в озере.

Джейд протыкает салфетку, к которой не хочет прикасаться даже толстой перчаткой, пронзает бок бутылки диетической колы, а вот и третья жертва – длинный выцветший чек, заодно с диетической колой и салфеткой.