Не гламур. Страсти по Маргарите - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 4
Первым – без пяти девять – в кабинет вошел Коленька Миронов. Николаша – студент юрфака и проходит у нас практику. Он всегда является первым (не считая, конечно, меня; я много лет прихожу в отдел за тридцать-сорок минут до начала работы: мне нравится разобрать горы бумаг, наметить, кому позвонить в первую очередь, подготовиться к допросу обвиняемых или свидетелей) и всегда – без пяти. Наверное, их так научил руководитель практики. Миронова, ко всеобщему удовольствию отдела, прикрепили к Игорю Сергеевичу: мы с Лосевым не любим, когда у нас «на хвосте» кто-то висит, а Литвинов обожает поучать, изображать из себя гуру, к тому же он всегда сваливает на стажеров всю рутинную работу по оформлению документов.
Едва заслышав деликатное покашливание Николаши за дверью, я, предупреждая его стук в дверь, рявкнула:
– Входи, не заперто!
Что за идиотская манера – стучать в дверь кабинета, в котором ты сам работаешь? Или он думает, что может застукать своих старших коллег за каким-нибудь неприличным занятием? За разглядыванием дешевой порнушки, например?
При мысли о порнушке у меня екнуло сердце, и пока Николаша бочком протискивался в дверь кабинета, я быстро схватила журнал и швырнула в верхний ящик стола. Николай вошел в кабинет как раз в тот момент, когда я нервно задвигала дверцу; мы оба покраснели.
– Не помешал, Маргарита Альбертовна?
Мне показалось, он догадался, что я что-то прячу. Черт!
– Помешать можешь только в женской бане, а здесь – работа! – грубо отрезала я и поняла, что невольно скатилась на фривольность.
Миронов снова покраснел.
Черт! Черт! Выгляжу абсолютной идиоткой.
А вдруг – пригвоздило меня на месте – это он, Николаша, подсунул мне на стол этот журнал? Подсунул, а теперь проверяет реакцию. «Маргарита Альбертовна, я не помешал?» Чему помешал – разглядыванию собственного бесстыдства?
Я пристально посмотрела на Миронова. Тот опять смутился (или сделал вид?) и зашуршал бумагами. Да, конечно, мне Лосев все уши прожужжал по поводу юношеской влюбленности в меня стажера, но сегодня как-то он уж чересчур смущается.
От мыслей о подлой душонке юного коллеги меня отвлек Лосев. Мишка, как всегда, опоздал ровно на десять минут и, как всегда, стал врать:
– Пробки, господа, однажды погубят нашу цивилизацию. Бедный царь Петр, как это он не дотумкал, что через триста лет по его любимому городу начнут ездить «пятерки», «шестерки», «мерсы» с «тойотами», прицепы, фуры и прочие лошадиные силы…
Мне хотелось напомнить Мишке, что его «восьмерка» вообще-то уже неделю на приколе (полетела коробка передач, а денег нет, чтобы съездить в мастерскую), но Мишка, как всегда, вторым номером программы утреннего фарса выбрал меня:
– Маргарита Альбертовна, ну нельзя же быть такой ослепительной в такой мрачный февральский день! До весны еще целых пять дней, а вы – просто сама «Весна» Боттичелли, словно сошли с картины художника, словно – с обложки журнала, с самого что ни на есть глянцевого постера…
Я подпрыгнула, как мышь, встретившая на тропинке в лунную ночь не евшего месяц кота. Даже двух голодных котов, потому что Миронов тоже захихикал.
Так, кто-то из них! Точно. Или – оба, в сговоре! Какой ужас!
Мой мобильник взорвался цирковым тушем, на проводе был Литвинов:
– Риточка, вы на работе? Как хорошо! Видите ли, я задерживаюсь…
Еще бы, а когда вы, Игорь Сергеевич, вовремя приходили? То у вас протечка, то сын ключ забыл, то тещу на вокзале надо встречать… Ну, хоть не врет, что в управление вызвали с утра.
– …Там у нас с Николаем сегодня допрос намечен в девять тридцать, наркоманка одна придет. Пусть уж Миронов без меня с ней пообщается – ему даже полезно. А вы проследите краем уха, прокурируйте. У нее – первое задержание, так что 228-я, часть I, на большее не тянет, пусть Николай не переусердствует…
– А вы сами-то когда будете?
– Да пока не знаю – меня в школу вызывают, на внеплановое родительское собрание…
– Что-нибудь сын натворил? – ахнула я: у Литвинова был идеальный сын-отличник.
– Ну что вы, Ритонька, у Сережи все в порядке. Там у них учительница что-то начудила: в какую-то порноисторию вляпалась. Я точно не понял: директор школы так взволнован, а я, сами знаете, – член родительского комитета…
Я дала отбой прежде, чем он договорил.
Катя. Бедная Катя!
И только потом вспомнила о себе.
С Катюшей Розовой мы познакомились на том самом кастинге по отбору в Маргариты. Я еще не успела толком разглядеть ее, а уже поняла: учительница!
Похоже, что она пришла на студию раньше всех, потому что, выяснив все заранее у администратора, поучала тех, кто появился чуть позже. «Девочки, снимать будут даже тех, чьи фото уже были напечатаны в газете. Они говорят, что наши фотографии – любительские, у них там какое-то плохое „разрешение“, ну, то есть, не резкие, не четкие. К тому же с нами будет работать профессиональный фотограф. Видите того парня лохматого? Валентин. На нас вроде совсем не смотрит, в свою камеру уставился, но я вам скажу: глазами зыркает, почти спиной все видит. Мне говорит: девушка, вас будем снимать и с косой, и с распущенными волосами – приготовьте щетку. А я в шапочке стояла: как он косу-то увидел?»
Мне знаком такой тип женщин: моя тетя Алла – мамина сестра – учительница. Если она приходит в гости – спасайся, кто может. Аллу Александровну послушать – она знает все и обо всем. Спорить с ней бесполезно, даже если зайдет речь о выращивании свеклы: непременно выяснится, что и это она «проходила». Алла абсолютно незлобива, но выносить ее долго невозможно – заболит голова.
– Вас, наверное, Рита зовут? – спросила меня Катя.
– Да, но откуда вы знаете?
– Так в газетном кастинге победили семь девушек, фото шести, в том числе – мои были опубликованы, значит, вы – седьмая: Рита Лаппа. Я списки видела у администратора. А почему ваши фото не напечатали?
– Я послала их в последний день, просто не успели напечатать…
– Какая вы умница! Я тоже хотела дотерпеть до последнего, чтобы карты не раскрывать. А то, представляете, только мои фотографии напечатали, а в следующем номере – Роза Асланова. Я как увидела, так и обмерла: ну где с такой тягаться?
– Вы тоже очень красивая, – улыбнулась я Кате, хотя сама так же ревностно проследила взглядом за той самой девушкой, которая, по сути, спровоцировала меня на участие в этой авантюре.
– Но не на фоне вас с Розой, – вздохнула Катюша. – К тому же я – русая…
А потом появилась Люся.
Если бы я была мужчиной, мне нравились бы исключительно пышнотелые голубоглазые блондинки! Но у Люси глаза были даже не голубые – фиалковые. Светлые кудряшки красиво обрамляли матовую кожу лица. Пухлые губы карминного цвета совсем не нуждались в помаде. А походка была легкой, изящной и чуть-чуть ленивой. Этакая Мэрилин Монро и Ханна Шигула в одном флаконе, только лучше.
Люся села в одно из кресел в центре студии, небрежно поправила подол юбки и развернула карамельку. Это невинное действо было таким логичным, так соответствовало всему ее образу, что я невольно залюбовалась. А потом произошла и вовсе замечательная вещь, после которой я влюбилась в эту девчонку окончательно и бесповоротно. Люся, вероятно, спиной почувствовав чуть снисходительный взгляд одной из нас (это была танцовщица Ника), даже не повернувшись, а лишь склонив голову набок, царственно произнесла:
– Запомните, милая: худая корова – еще не газель! Ее последние слова утонули в дружном хохоте всей студии. Гоготал даже Валентин.
А Люся за секунду стала всеобщей любимицей.
Воспоминания о кастинге снова больно ранили. Я вдруг запоздало сообразила, что в историю с порнофото вляпалась не только я. Разве легче моим подругам? Учительнице Кате, например? Или Маше Верхогляд – парламентарию от своей глухой псковской деревни с многочисленными родственниками? Или Розе Аслановой? Не думаю, что командир летного экипажа, увидев свою стюардессу не в форме, а в форменном безобразии, захочет держать ее в своей команде…