Не гламур. Страсти по Маргарите - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 63

Через два дня в главном здании университета народу должны были торжественно вручать дипломы и ромбовидные цацки, а я в это время в гордом одиночестве возлежал дома, водрузив вдвое прибавившую в весе правую ногу на придиванный валик. Однако ровно в полдень мое одиночество было самым бесцеремонным образом нарушено звонком в дверь. На путешествие от дивана до прихожей ушло довольно много времени, поскольку я еще не успел приноровиться к своему инвалидному статусу. За дверью стояли трое – Ника и два молчаливых верзилы, которым Стрельцова скомандовала: «Забирайте». И не успел я сказать «мяу», как верзилы бережно подхватили меня на руки и потащили вниз по лестнице. Ника закрыла дверь и спустилась вслед за нами. Во дворе нашу странную компанию поджидал зеленый микроавтобус, в салоне которого помещалась та самая, новенькая и блестящая «шайтан-арба». Мы благополучно домчались до Университета, выгрузились и по команде Ники верзилы вновь подхватили меня на руки, правда, на этот раз вместе с креслом. Надо ли говорить, что мое внезапное появление в актовом зале в инвалидной коляске в самый разгар торжественной церемонии произвело небывалый фурор и было встречено продолжительной овацией. Преподы стояли в ступоре, а народ лежал и стонал от смеха и полученного удовольствия. Когда объявили мою фамилию, я залихватски подлетел к накрытому красной скатертью столу и заложил крутой вираж, повернувшись лицом к публике. Зал грохнул так, что с потолка на сидящих густо посыпалась побелка. Так, с подачи Ники, я стал героем дня, а изустный рассказ об этом маленьком шоу навеки пополнил копилку факультетского фольклора.

Нога срослась, однако врачи чего-то там не дотумкали и с этих пор я приобрел заметную (правда, лишь вооруженным глазом) хромоту. Впрочем, этот недуг, помимо серьезных неудобств, принес мне и кой-какие дивиденды. Во-первых, массивная трость с набалдашником в виде головы льва (опять-таки Никин подарок) мне изрядно добавила импозантности и печальной мужественности. А во-вторых, своим физическим изъяном я, пусть и не сразу, но отвоевал за собой право заниматься работой преимущественно в домашних условиях. Дело в том, что самым страшным в жизни я всегда считал строго нормированный рабочий день, который при этом предусматривает еще и обязательное его отсиживание в конторе. Теперь же при каждом удобном случае я имел возможность преувеличивать размах и масштаб своих физических страданий, связанных с процессом приползания к месту работы и обратно. Поначалу начальство морщилось и кривило рожу, однако когда в мирке местной журналистики у меня появилось какое-никакое, но имя, мне все чаще стали идти навстречу, а затем и вовсе махнули рукой, мол «пиши где хошь – главное, вовремя вынь да положь». Ну а писать – это не топором махать. Это мы с превеликим удовольствием. Как говорится, дурное дело – нехитрое.

Ника появилась практически без опоздания, из чего я заключил, что дело у нее действительно срочное. Она подъехала на серебристой «ауди», вышла из машины и забрала с заднего сиденья здоровенную клеенчатую сумку, которая с наступлением рыночных перемен, похоже, вошла в отечественную моду навсегда. Ника послала водителю воздушный поцелуй, и тот уехал, как мне показалось, вполне удовлетворенный. О том, что Стрельцова принадлежит к редкой категории людей, которые «никогда не платят», мне было известно еще со школьных времен.

– Привет! Ты решила заняться челночным бизнесом?

– Между прочим, не смешно. Знаешь как на меня пялились прохожие, когда я вышла из дома с этим идиотским баулом?

– Успокойся, Никуш. Они пялились не на сумку, а на твои голые ноги. И я их в данном случае прекрасно понимаю.

– Ты думаешь? – всерьез озадачилась Ника.

– Убежден, – столь же серьезно ответил я.

– Ну, в таком случае я их прощаю. Вот, держи, – она достала из сумки изрядно потертый и выцветший бушлат. – Надевай.

– На фига?

– Илюха, надевай и не задавай глупых вопросов. У меня и так башка болит – такой хлопотный день выдался.

– А он… того?.. Стерилен?.. Проверено – насекомых нет?

– Ну, знаешь, – обиделась Ника. – Это ж деда моего, а не бомжа какого-нибудь.

– Просто он как-то странно пахнет.

– Ничего не странно. Обыкновенный нафталин. И хватит тебе выпендриваться, надевай.

Я пожал плечами и напялил на себя обмундирование героического дедушки. Странно, но бушлат пришелся мне впору, разве что рукава были коротки. А так вполне сносно, вот только немного не по сезону – на улице плюс двадцать. А то и больше.

– Класс! – оценила Ника. – А теперь садись в кресло, я тебе ноги закутаю. – С этими словами она выудила из сумки большой шерстяной плед.

– А это еще зачем?

– Помолчи минутку, ладно. Сейчас я тебя запакую, а потом все объясню.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Правда, перед этим я зачем-то уточнил:

– А плед бабушкин?

– Ага, а как ты догадался?

– Интуиция.

– В смысле?

– В смысле постиг истину путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательства.

– Рожнятовский, сейчас в лоб дам.

– Не надо. Я просто догадался.

– Вот то-то же! – Ника замотала мои ноги в одеяло, отошла в сторонку, критически осмотрела меня и, похоже, осталась вполне довольна увиденным. – Ну вот, теперь ты настоящий инвалид! То, что нам и нужно!

– Вам – это кому? И вообще, Ника, ты можешь наконец объяснить, что здесь происходит?

– Фу-у, Илюха, какой ты все-таки душный. Объясняю: в следующем номере нашего журнала будет большой материал, посвященный питерским инвалидам. О том, как им тяжело живется, как государство о них ни фига не заботится, как они вынуждены нищенствовать и попрошайничать. Ну и прочая такая пурга. Статью Розка уже написала – не гениально, конечно, но уж как смогла. Осталось только сделать несколько фотографий. Сейчас должна подъехать Машка, пару раз тебя щелкнет и все – ты свободен.

– А почему именно я? Вам что, настоящих инвалидов не хватает? Вон, у любой станции метро их пачками снимать не переснимать, – как говорят в таких случаях, моему возмущению не было предела.

– Понимаешь, у метро мизансцена не та.

– Кто?

– Мизансцена, – назидательно повторила Ника. – Ты что, слова такого никогда не слышал? А еще известный журналист. Вот сам представь: солнечный день, Нева, крейсер революции, мордатые торговцы сувенирами, пижонистые интуристы… И на этом фоне – фигурка молодого, красивого инвалида в кресле-каталке. Он отдал три года службе на флоте, все эти три года ходил по холодной воде, и как результат – после демобилизации его парализовало. И теперь государство от него отвернулось, откупилось мизерной пенсией, которой не хватает даже на лекарства, и молодой инвалид вынужден заниматься унизительным попрошайничеством.

– Чушь какая. Это твоя Машка придумала?

– Ничего и не чушь, – Ника сказала это таким тоном, что я догадался – эта «мизансцена» ее личное изобретение.

– А чего это он три года по холодной воде ходил? У них корабль протекал, что ли?

– А то ты не знаешь, в каком состоянии сейчас наш флот – разруха же полная. Так что, может, и протекал.

– Тогда в конце концов корабль должен был утонуть, – не успокаивался я.

– Рожнятовский, кончай корчить из себя умника. Ну неужели так трудно десять минут просто посидеть в кресле на солнышке?

– А ты подумала о том, что решат мои знакомые, когда увидят эту фотографию в вашем дурацком журнале?

– Представь себе, подумала. И захватила тебе очки от солнца. Это даже усилит правдоподобие – человек стыдится своего унизительного положения, а потому прячет глаза от прохожих за темными стеклами.

– Все, хватит, – я решительно прервал ее словесный понос, поняв, что могу просто чокнуться, если и дальше буду слушать эту бредятину. – Поехали. Но учти – десять минут и все. Я сматываюсь.

– Хорошо, милый, – примирительно сказала Ника и добавила: – Двадцать.

– Пятнадцать.

– Какие вы, мужики, все-таки мелочные. Женщина в кои-то веки просит тебя об одолжении, а ты начинаешь с ней торговаться.