Открывашка и война (СИ) - Смолин Павел. Страница 7

Для подкупа всех подряд.

Через три минуты прогремел взрыв — дверь оказалась заперта. Еще через три — взрыв побольше. Третьего взрыва не последовало, зато к нам подбежал Сергей:

— Не поддается. Больше пластита у нас нет.

— Ждите, — велел Тимофей, и мы с ним через пробой прошли на базу «Земли-1», на которой, несмотря на давно наступившую ночь, продолжалась суета.

Миновав пару казарм и плац, мы зашли в штаб, поднялись наверх и порадовали губернатора новостью. Дальше пришлось полчасика просидеть в столовой, контролируя смутное желание сожрать все имеющееся на столе и попросить добавки.

Из столовой мы отправились к пробою, переправив к Форт-Ноксу танк, автокран и десяток карьерных самосвалов. Нехило губернатор технику «рожает»! Переправив народ, мы с Тимофеем, держась на почтительном отдалении, посмотрели на выстрел танка прямой наводкой по двери, а потом больше часа смотрели на бурение в не поддавшейся преграде дыр, в которых закрепили тросы. Танк надсадно заревел, вхолостую провернул гусеницы по асфальту, поймал сцепление и с жутким лязгом выдрал дверь вместе с армированной рамой и кусками бетона.

Забавно — столько всего случилось, а я все равно помогаю «своим» грабить иноземцев. Сбегавший внутрь Форт-Нокса Юрий радостно доложил:

— Сейфы в порядке, по документам — три тысячи девятьсот метрических тонн золота!

— Пойдем палатку ставить, — решил Тимофей. — Здесь надолго работы хватит, а тебе отдохнуть надо.

— Надо, — признал я.

Третьи сутки урывками по паре часов сплю, задолбался.

Америка тянется с Востока на Запад и с Севера на Юг, из-за чего всю страну можно разделить на, так сказать, «биомы»: сначала мы летели над широколиственными и смешанными лесами, потом — над степями, далее попали в пустыни, пролетели над горным хребтом, и, наконец, увидели сверкающий на Солнце океан, перед которым раскинулся огромный, поросший джунглями, Лос-Анджелес. Буйство растительности невероятное, но трудолюбивые руки и не менее трудолюбивые челюсти деревенских коровок быстро расчистят жизненное пространство.

Сидя на теплом, влажном песке, я время от времени ловил босыми ногами и затянутой в купальные трусы задницей набежавшую волну и наслаждался приятной усталостью во всем теле — не от работы устал, от долгого купания. Бешеная гонка закончилась вчерашним вечером — все логистические операции, в которых обязательно мое участие, закончились, и теперь эстафету принял бездушный (потому что жук) механизм пространственных врат. Немного обидно даже — был такой уникальный «специалист», а теперь меня вытеснил механизм.

Отсюда не видно — около пляжа капитальное строительство затевать не решились, вдруг тайфун? — но в полукилометре позади меня, на зачищенном от захлестнувших всю здешнюю агломерацию джунглей бульваре, из врат на «землю обетованную» эвакуируются скандинавские старики, женщины и дети. Процесс долгий, поэтому я успел немножко на них посмотреть и разочароваться в Скандинавии навсегда: бледные, худые, много инвалидов и покрытых шрамами людей и открывашек не-оборотней. Женщины, даже молодые, коротко стрижены и одеты в армейскую форму. Не простые граждане — солдаты. Деревенские тоже заметили подвох, и впервые на моей памяти утратили коллективное настроение. Ненадолго, впрочем: на берегу океана, под жарким летним солнышком, в ярко-зеленых, увивших дома мегаполиса растениях, грустить как-то некогда.

Прямо перед глазами плещется куча детей. Чуть дальше — пяток военных на надувных лодках, натягивают армированную сеть на буйках — это от потенциальных акул. Если хищная рыба решит попробовать на зубок да пусть даже Свету, акуле придется подавиться и умереть, но здесь и обычных детей хватает: беженцы из Скандинавии, тоже худые и бледные. Недавно мы все дружно полакомились метафруктами, и я готов поклясться, что скандинавские дети были рады еще больше деревенских: не потому, что «мои» успели пресытиться ворованными деликатесами, а потому что у них были хотя бы яблоки и прочее среднеполосное. По словам детей — в Скандинавии кроме армейских пищевых пайков, рыбы и смородины с черемухой не было вообще ни хрена. Что ж, это — не первая утопия во Вселенной, которая оказалась совсем не такой, как всем бы хотелось.

Слева от меня из воды торчат столбы, чуть дальше от берега — частично утопленное колесо обозрения. Многим известный Пасифик-парк годов запустения не выдержал, к огромному огорчению ребят. Парка в его лучшие годы они не видели даже по телеку, и точно так же грустили бы из-за любых разрушенных аттракционов. А вот мне было потяжелее — я по этой штуке в компьютерных играх гулял, и было бы неплохо прогуляться, так сказать, во плоти. Ничего, на моей Земле он цел и невредим, в свое время пройдусь, желательно с какой-нибудь красоткой за руку.

А еще у меня теперь есть собственный дом! Вот прямо так и сказали — владей. Не руины — в полукилометре от береговой линии, на холме, нашелся просто поразительно хорошо сохранившийся, шикарный двухэтажный особняк с бассейном. Очистить от сорняков двор, починить забор и вообще конфетка получится. Сохранность жилища — заслуга прежнего хозяина, который установил систему «умный» дом и, похоже, хотел в нем изображать выживальщика: в подвале нашлась удивительно толковая система автономного электропитания, которая позволила все эти годы запускать роботы-пылесосы, проветривать и подсушивать помещения — море, влажность. Сегодняшнюю ночь там и ночевал, на буржуйских шелковых простынях.

Усиленный симбионтом слух выхватил из фоновых шумов позади полный надежды голос Валентины:

— А ты правда больше не уедешь?

Ответил ей голос мужской, глубокий и низкий, в котором чувствовалась тень застарелой вины:

— Правда. Всё, свое поездил — вон, дочь предательницей выросла.

— Я не хотела! — испуганно пискнула Валя.

— Но предала! — не принял отмазку отец. — Какой позор! И не в предательстве даже дело, а в глупости — предателей все ненавидят и презирают, потому что тот, кто придал один раз легко предаст снова. Повезло, что земляки у нас добрые и отходчивые.

Валентина шмыгнула носом.

— Не боись, — сопроводив слова хлопком — надо полагать по плечу — решил подбодрить ее отец. — В новом мире старые обиды быстро забудутся. Главное — не филонить и в душу людям не плевать. Сам виноват — повелся на эти байки про Скандинавию, как дурак. Вход — рубль, выход — два.

— Ты не дурак! — заявила Валентина. — Дуракам «майоров» не дают!

Хмыкнув — ага, прямо-таки не дают! — ее отец ответил:

— Полгода до полковника оставалось — тогда к себе тебе и перевез бы: к званию три билета до Скандинавии прилагаются. Я же тебе письмо присылал!

— Я боялась, что ты врешь, — тихо, с застарелой обидой в голосе ответила Валентина. — И вообще у тебя там уже другая семья и другая дочка. Нормальная, а не оборотень!

— Ну-ка цыц! — шикнул он на нее. — Ишь ты, «ненормальная» нашлась! Ничего, это тоже исправим. Вон он сидит — пошли.

Да на кой мне опять вот эту классику с ключевыми словами «извини» и «спасибо» выслушивать? Переиначивая моего приемного отца: «придется это терпеть». Не бить же они меня идут, в самом деле.

Обернулся я только тогда, когда шаги семьи Штырковых подобрались достаточно близко, чтобы их смог услышать обычный человек. Слева — одетая в старенькие зеленые шорты и желтую футболку, старательно отводящая глаза, заранее начавшая глазеть, Валентина. Справа — почти двухметрового роста мужик лет сорока, с коротким ёжиком черных волос на голове, одетый в тельняшку и камуфлированные штаны с берцами. На шее висят армейские жетоны.

— Ты — Андрей? — уточнил он.

— Я.

— Тимур, — протянул он мне руку.

Сполоснув свою в удачно набежавшей волне, я поднялся на ноги, смахнул капли и пожал:

— Очень приятно.

— Привет, — тихо буркнула Валя.

— Привет, — поздоровался я в ответ. — Рад, что ваша семья воссоединилась.

— Спасибо, — поблагодарил Тимур. — За то, что Вальке мстить не стал. И за то, что землякам помог.