Почетные арийки - Роже Дамьен. Страница 40

Путь от лагеря до вокзала был недолгим, он занимал не более десяти минут. Автобусы проехали мимо небольшой пассажирской станции, расположенной чуть в стороне, и повернули направо к территории, которая казалась заброшенной. На путях, перед складом, стоял длинный состав товарных вагонов. Пассажирам велели выйти из автобусов. Во дворе их ждали солдаты СС в черной форме, чтобы разделить на группы. Люси вместе с другими заключенными оказалась в шеренге, стоящей у выделенного им вагона. После заключительной переклички дверь вагона открылась. Из темноты исходил запах соломы и сырости. Вид этой зияющей дыры, внутри которой явно не было ни скамеек, ни каких-либо удобств, разрушил последние иллюзии даже у самых оптимистичных. Мог ли кто-нибудь выжить в такой поездке? И если их жизнь стоила меньше, чем жизнь скота, то какой тогда смысл в этом путешествии? Люси, как и ее товарищи по несчастью, стояла в оцепенении и не могла найти силы, чтобы заставить свое тело сделать шаг к этой черной дыре — глубокой, как могила.

Охваченная ужасом, она закрыла глаза, полные слез. В тот же миг мысли вернули ее в детство, в тот период совершенной беззаботности, когда она не была ни еврейкой, ни француженкой, ни баронессой — просто маленькая девочка, влюбленная в жизнь, уверенная, что каждый следующий день будет таким же лучезарным, как предыдущий. Она вспомнила своего брата Жана, который под восхищенными взглядами родителей любил создавать великолепные декорации для своего игрушечного поезда, состоящие из миниатюрных деревьев и фигурок пассажиров, которые всегда улыбались. Она сказала себе, что поезд, стоящий сейчас перед ней, — это поезд ее брата. Не было сомнений, что он непременно отвезет ее к родным, в ту далекую страну, где время и боль больше не будут иметь никакого значения.

Открыв глаза, Люси вернулась в холодную реальность того зимнего утра. С невозмутимым видом она поставила чемодан, взяла за руку молоденькую девушку, которая стояла справа от нее, дрожа и всхлипывая, и мягко улыбнулась ей, как улыбаются больному ребенку. Желая придать ей смелости, Люси первой забралась в вагон и обернулась, чтобы помочь своей спутнице. Молодая женщина улыбнулась ей в ответ. С этого момента они должны быть сильными и сплоченными.

20 января 1944 года со станции Бобиньи в Освенцим в пломбированных вагонах в составе конвоя № 66 отправились 1153 человека. Лишь 291 из них вошел в заснеженный холодный лагерь по окончании этой поездки, которая длилась три дня и четыре ночи. 862 человека — мужчины, женщины и дети — сразу же по прибытии были погружены на грузовики и отправлены в газовые камеры.

Среди них была и Люси Эрнеста Генриетта Штерн, в замужестве Жиро де Ланглад.

Из 1153 пассажиров конвоя № 66 в лагере выжило лишь 92 человека: 62 мужчины и 30 женщин.

Перед мемориалом жертвам Холокоста в Париже установлен памятник депортированным из Франции евреям. На каменных стенах выгравированы имена более семидесяти шести тысяч убитых. Оказавшись там впервые, я испытал сильнейшее потрясение при виде такого количества оборванных жизней. Я искал имя Люси. Однако среди множества Штернов не было никаких следов сестры Марии-Луизы. Тогда я перешел к букве Ж, но не обнаружил фамилии Жиро. И лишь на букве Л я наконец увидел ее имя: Люси Ланглад. Ни частицы «де», ни первой половины фамилии. Иногда в истории происходит сбой. Именно эта путаница с фамилией Люси, сокращенной по прибытии в Дранси до «Ланглад», помешала ее спасти. По крайней мере, так считала ее семья. В неудачном ходатайстве об освобождении фигурировала фамилия Жиро. С момента ее прибытия в Дранси до отъезда в Польшу прошло две недели. Неповоротливая бюрократия, проблемы со связью и, наконец, трудности с поиском личного дела Люси среди тысяч досье заключенных в итоге стоили ей жизни.

В списке просьб об освобождении, который доктор Бернар Менетрель, личный секретарь маршала, направил послу де Бринону 3 июля 1942 года, имя Люси стояло рядом с именем ее сестры. Почему же, в отличие от Марии-Луизы и Сюзанны, она не смогла получить от немецких властей сертификат, освобождающий от ношения звезды? Этот вопрос остается без ответа.

Чтобы лучше понять просьбы об освобождении от ношения звезды Марии-Луизы, Люси и Сюзанны Штерн, поданные летом 1942 года, стоит получше присмотреться к любопытному триумвирату, образованному маршалом Петеном, его супругой и доктором Менетрелем, и разобраться в непростых отношениях между ними. Есть все основания полагать, что маршал находился под активным, сильным и порой противоречивым влиянием своей жены и секретаря. С одной стороны — Эжени, которая, по всей видимости, пыталась защитить своих еврейских друзей; с другой — доктор Менетрель, неоднократно демонстрировавший антисемитские убеждения, хотя его позиция по этому вопросу, похоже, нуждается в уточнении.

Антисемитизм Петена не вызывает сомнений. Его вина за депортацию и гибель десятков тысяч евреев неоспорима. Подписывая закон о статусе евреев от 3 октября 1940 года, новый глава государства хотел противодействовать якобы «подстрекательскому и разлагающему» влиянию евреев. Этот проект закона был дополнен и отредактирован им самим. Его исправления заключались в расширении списка запретов на доступ к политическим и общественным должностям и отмене исключений по военным причинам, которые могли бы позволить некоторым евреям — например, награжденным военными медалями — работать в кино, прессе или на радио. Кроме того, именно он настаивал на том, чтобы евреев не было в системе правосудия и сфере образования. В свете подобных взглядов трудно вспоминать главу государства только как доброжелательного друга и покровителя семьи Шасслу-Лоба.

Доктор Бернар Менетрель, к которому Петен относился как к сыну, оказывал значительное влияние на героя Вердена, был его доверенным лицом и фактически серым кардиналом. Он принадлежал к числу избранных, кто регулярно встречался с маршалом наедине и ревностно за ним присматривал. Менетрель вырос в семье, отличавшейся резкой неприязнью к евреям, — его отец, бывший врачом Петена до него, прославился на весь Париж тем, что отказывал евреям в приеме. В одном из своих писем от 1943 года секретарь маршала заявлял, что «восхищен решимостью, с которой немцы осуществляют окончательное истребление евреев». Эта неприязнь, похоже, заставила его отклонить некоторые просьбы, адресованные лично маршалу, когда они поступали от евреев. В раздражении Менетрель снабжал полученные письма язвительными и полными желчи замечаниями. Например, комментарий на ходатайстве несчастной жертвы, которая просила освобождения для своего мужа, ветерана войны: «Типичный еврей — разумеется, хочет получить разрешение не соблюдать закон». Однако бывали и случаи, когда Менетрель вмешивался, стремясь спасти евреев от депортации. Всякий раз, когда он добивался в этом успеха, дело касалось его знакомых или близких друзей. Он также играл решающую роль при рассмотрении ходатайств об освобождении от ношения звезды. Именно он составил письмо от 12 июня 1942 года, в котором маршал требовал естественной и необходимой избирательности. Он же 3 июля 1942 года направил де Бринону две особые просьбы об освобождении от ношения звезды Марии-Луизы и Люси Штерн.

В своих мемуарах посол де Бринон вспоминал, что Менетрель скептически наблюдал за его переговорами с маршалом, когда он пытался обсуждать с Петеном опасность ношения желтой звезды в оккупированной зоне.

Однажды, провожая его из кабинета маршала, секретарь сказал:

— Маршал не может интересоваться евреями.

Бринон возразил, что у маршала есть друзья-евреи. Доктор Менетрель рассмеялся.

— Мадам де Шасслу-Лоба, — ответил он. — Вот именно, маршал находит, что они доставляют слишком много хлопот.

Если сам маршал находил, что его друзья «доставляют много хлопот», а Менетрель не был заинтересован в том, чтобы действовать в их интересах, значит, поддержку этим ходатайствам оказывал кто-то другой.