Ошибка комиссара (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 15

— Алексей, а ты с нами не хочешь пойти? — подала голос Людмила, а Санька добавил:

— А мы тут в зоопарк решили сходить.

— В зоопарк? — удивился я. — У нас зоопарк появился?

— А ты что, газеты не смотришь? Или ты как следователь только уголовные дела читаешь? — поинтересовался Саня.

Газеты я читаю, но про зоопарк я там ничего не видел. Или же не смотрел? Поэтому, я просто пожал плечами.

— На площадь Жертв Революции передвижной зоопарк приехал, из Москвы, — сказала Людмила.

Вот чего я никогда не любил, так это передвижные зверинцы и цирки Шапито с животными. Моя бы воля — я бы их вообще запретил. Посмотришь на зверюшек в тесных и грязных клетках, понюхаешь воздух, пропахший зловонием — сердце кровью обливается. Я бы устроителей подобных мероприятий сразу в тюрьму сажал за издевательство над животными. Но вслух сказал:

— Я на барахолку пошел.

Мысль отправиться на барахолку возникла только сейчас, не планировал. Но надо же как-то отвертеться. Но ребята настаивать не стали. Да и на кой, молодоженам кто-то третий? Им пока и вдвоем хорошо.

Молодожены еще немножко мне поулыбались, а потом мы разошлись. Они пошли прямо, по Ленина, а я свернул, чтобы выйти к своему бывшему участку.

По выходным на окраине (на пустыре) Панькино открывалась «барахолка». В будущем это станут именовать «стихийным рынком», а пока и так сойдет. Будь это на загнивающем Западе, называли бы «блошиный рынок», но у нас такого названия никогда не существовало. Пока.

Обширный пустырь, никак не оборудованный. Больше народ передвигался на ногах, а не сидел на местах, хотя были и такие. Для этого надо прийти сильно раньше, чтобы занять место, а потом и отстоять его от других претендентов. Броуновское движение. Были какие-то прилавки с х-образными ногами, но, в основном, торговали либо на картонках, брошенных на землю, на мешковине, либо уж совсем демократично — на газетах. Стихийная торговля, никем не управляемая. Бери то, что тебе не надо — и ходи, предлагай другим.

У нас говорили, что на барахолке можно даже медведя в шерсти купить. А можно и «девушку» на час-другой.

На стихийном рынке можно купить продукты — сало с вареной картошкой, соленые огурцы, всякие маринады. Варенье на любой вкус.

Тут же лежат носильные вещи — от женских трусов до грязных тулупов. Инструменты — хоть пилы с топорами, хоть напильники и рубанки. У кого-то муж умер, избавляются от ненужного, а кто-то с работы тащит. Вон, какие-то люди лампочки продают, розетки, не иначе, сами-то из электриков. В два раза дешевле, чем в магазинах. В огромном количестве хозяйственное мыло. Его на заводе работягам выдают, чтобы спецовки стирать. Но выдают по два куска в месяц, а робы лучше стирать с порошком. А мыло куда девать?

Запчасти от разных бытовых машин. Хоть от мясорубки, хоть от соковыжималки (часто эти агрегаты даже взаимозаменяемые бывают, стоит только нож на заглушку поменять).

То, что вроде и не купит никто: иглы для примусов, патефонные пластинки (ретро!), цепи велосипедные, лампы керосиновые, железяжки какие-то и т.д. и т.п. Не знаю, кому нынче нужны керосиновые лампы, но если все это имеется в продаже, так значит, и покупатель будет. Впрочем, на дачу или в глухую деревню и «керосинка» сойдет. У нас в деревне почти в каждом доме имеется керосиновая лампа, потому что электричество иной раз отрубает.

Но кому могут понадобиться крышки от эмалированных кастрюль, если к ним не прилагаются сами кастрюли — ума не приложу.

Попадаются и другие вещи, которые я бы купил. Например — фарфоровые игрушки и куклы. Моя супруга, с которой я здесь пока еще даже не знаком, собирала такие. Может, стоит начать покупать? Вон, очень красивая фигурка не то чукчи, не то ненца. Точно даже и не скажу, но человек, явно, из народов Крайнего Севера — в малахае и с раскосыми глазами.

Нет, не стану. Если бы я сам увлекался, тогда да. И куда мне фарфоровую куколку? Может, эта безделица сейчас кому-то другому нужнее, нежели мне? Я-то ее в шкаф засуну, да и забуду. Нет, пусть все течет своим чередом. Вот, как увлечется Нина фарфором, так и начнем покупать.

К покупателям, имеющим приличный вид, иной раз подходят мужички, что-то осторожненько предлагают. Может и краденое, это за треть цены отдадут, а может и какой дефицит, вроде американских джинсов, но это уже втридорога. «Паленые» вещи здесь продавать не станут, а отведут в сторонку.

Для сотрудника милиции приходить туда — сплошное испытание и надрыв нервов. Сразу срисуют, хоть в форме, хоть в гражданке. Никто не разбежится, кроме самых криминальных, но будут настороже. А меня, скорее всего, еще помнят по прежней должности. Память у людей длинная, плохое помнится.

Книги тут тоже продают. Вот, книги бы я покупал, но как только оказываюсь у прилавка, так сразу, вместо подписных изданий оказываются сплошные классики марксизма-ленинизма, или книги, уцененные еще в шестидесятые годы, по причине полной непокупательности. Кто-нибудь слышал о Щелгунове, и о Писареве с Михайловым? Вот, кто их купит? В шестидесятые такие книги на вес продавали.

А вот я возьму, и куплю, потому что трехтомник Михаила Ларионовича Михайлова в той жизни у меня есть. Или был? Ну, не суть важно, но там имеются переводы стихов, включая Бернса и Беранже, а еще интересные статьи по истории и литературе.

— Почём Михайлов? — приценился я.

— Два рубля за три тома, — отозвался продавец, смеривший меня оценивающим взглядом.

Я скривился. Он что, считает меня каким-нибудь отъявленным книгофилом, готовым отвалить за никому не нужные книги огроменную сумму, на которую можно два раза сходить в столовую? Два рубля — перебор. У меня лимит, положенный на закупку книг — три рубля в месяц. Каюсь — иной раз могу заплатить и пять, но, если книга этого стоит. Мне в августе в Питер ехать, в академию поступать. Так что, надо бы сделать какую-нибудь «заначку». Но как показывает опыт — денег все равно в обрез и никакие «начки» не спасут.

Красная цена этим книгам по нынешним временам — копеек пятьдесят-семьдесят. Но торговаться не стану, но и два рубля платить не буду. Повернувшись, чтобы отойти к соседнему «прилавку», услышал вопрос:

— А сколько дашь?

— Копеек тридцать, — сообщил я свою цену, решив, что не возбраняется предложить минимум. В конце концов, существуют ножницы цен.

— Давай.

А пожалуй, что я угадал. И мелочь имеется. Вот ведь, повезло мужику. У меня в кармане нашлись две монетки по двадцать копеек.

— Сдачи не надо, — отмахнулся я, запихивая трехтомник в авоську, которую таскаю с собой. Небось, выдаст мне сдачу копейками (в том смысле, что по копейке), так что, пусть остается ему как «чаевые».

Купив книги, я вроде бы стал на «барахолке» не мильтоном в гражданке, а своим. Таким же, как все. Теперь можно еще один прилавок проверить.

На двух ящиках из-под пива, поставленных друг на друга лежали различные значки, а у импровизированного прилавка вели разговор двое: продавец — мужчина в возрасте, в темно-сером плаще и покупатель — старичок лет семидесяти. До меня донеслось только «… эти перечеканы еще при царе Алексее делали». О чем это они?

Смерив меня не очень довольным взглядом — видимо, помешал увлекательному разговору, оба замолкли.

Я просто осмотрел значки, но ничего нового для себя не обнаружил. Нет, вру. Сбоку лежит значочек с «первочекистом». Рельефное изображение товарища Дзержинского вставлено в щит и меч. Значок, судя по всему шестидесятых годов. Его в моей коллекции точно нет.

Ах, да, я же не рассказывал. Я же увлекся собирательством значков, чего в прошлой жизни у меня не было. А началось все с того, что председатель моего опорного пункта Александр Яковлевич подарил мне пару значков «Дружинника». Один наш, знакомый и родной, а второй из Литвы, где слово дружинник написано латиницей. Ну вот, потом и понеслось. Я стал обладателем значков, выпущенных к юбилейным датам, мне притащили кокарды сотрудников милиции прошлых лет — и довоенные, и образца пятидесятых годов. В общем, тащили то, что было не жалко и что нельзя прицепить на грудь. Ну, или не положено цеплять. А дядя Петя сделал вообще царский подарок — отдал мне нагрудный знак сотрудника МУРа двадцатых годов. Тот самый, с мордой собаки, из-за чего, якобы, милицию и стали называть «легавыми». Про этот знак с собакой я уже знал, что вещь музейная! Ну, пусть у меня побудет, а как появится у нас свой музей (он появится через тридцать лет), так туда все и отдам.