Ошибка комиссара (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 48

Я взял принесённую лампу и осветил ею тыльную сторону иконы. И — Бинго! Невозможное стало возможным. Под мрачно-тусклым светом стала отчётливо видна какая-то схема. Ай да я! Пойти, что ли, обрадовать нашего кладоискателя? Я тут же раздавил тщеславную мысль — не время хвастаться.

Да тут ещё и тётя Валя добавила интриги.

— А ведь я вспомнила про Сапожникова. И правда, упоминал эту фамилию братец-то, как раз тогда и упоминал, когда икону принёс. Ещё посмеялся, что фамилия самая комиссарская, рабочая, не то, что у него, а носитель её трусом и подлецом оказался. Это ведь его сбежавший комиссар из того подавления мятежа.

Глава двадцать третья

Срок — до понедельника!

Не спать двое суток подряд тяжело даже для молодого организма. А я еще после хлопотного дежурства! Поэтому, после полуночи, начал потихоньку клевать носом. Даже тёти Валин чай с какими-то травами не помог. В осуществлении правосудия наступало явное затишье. Искатель кладов сидел насупленный, страдал от уплывшего в одночасье богатства. Только Митричу было всё нипочём. И то хорошо. Он получил от хозяйки, явно к нему благоволившей, исключительное право курить прямо в доме, раз уж такие обстоятельства случились — на посту человек, и дымил нещадно, почти не вынимая папироски изо рта.

Я своим дремотным мозгом прикинул, не стоит ли поговорить с кладоискателем на предмет уточнения местонахождения сокровищ, но понял, что лучше не надо. Ему ведь уже было сказано, что драгоценностей там нет. Вон как переживает: развяжи руки — все волосы на голове вырвет. Да и одно доброе правило забывать не стоит: лучшая тактика — держать подозреваемого на информационном голоде. Оно всегда не лишним будет. А на другие темы сейчас с ним разговаривать нет смысла, только время зря впустую потратишь.

Как это ловко у меня получилось! Выходит, и в самом деле можно перерыв в работе устроить. Мы договорились с Митричем дежурить по два часа и отпустили женщин отдыхать. Я же устроился на стульях за заборкой, чтобы быть не на глазах у «Роберта», но в непосредственной близости, накидал каких-то пальтишек с вешалки, чтоб помягче, и мгновенно вырубился. Очнулся совсем не через два часа, а (какой позор!) когда было уже светлым-светло. Первым делом заглянул в комнату. Там ничего не изменилось: Митрич, как ни в чём не бывало, тянул свой «Беломор», только вот наш злодей беспардонно спал и даже похрюкивал во сне. Тоже умаялся, бедняга. Советские клады, они хоть и не пиратские, но тоже утомляют.

Митрич лукаво посмотрел на меня:

— Ты, мил человек, не журись, помню ещё, не забыл, как по молодости спать бывает охота. А мне старику чего — что дома не спать, что здесь. И рад бы уснуть, да невмочь бывает.

А в семь часов утра, ещё по холодку, и участковый прикатил. Сам, собственной персоной, на милицейском К-750. Прочитал записку-то всё-таки, но на ночь не поехал. Рассудил так: было бы что-то важное, так и второй раз кто-нибудь прибежал бы. А так, чего людей среди ночи беспокоить?

Он оказался дядькой с понятием и немалым опытом работы на селе. Быстро въехал в суть происходящего, а также понял, что заводиться с опергруппой ему никакой выгоды нет. И день пропадёт, и быть ему простым статистом в таком случае. А вот моё предложение было поинтересней. Он помогает мне с доставкой злодея в Череповец, а я ему отдаю собственноручную «признанку» нашего кладоискателя в издевательстве над гражданкой Епанчиной. И участковый может смело докладывать в свой райотдел, что в процессе работы с населением им было выявлено и раскрыто серьёзное преступление — покушение на грабеж при отягчающих обстоятельствах (ст. 145 ч. 2 УК РСФСР), который не был доведён до конца по причинам, от преступника не зависящим. И, что самое главное, преступник задержан и пребывает в приёмнике-распределителе в ожидании своей участи.

А раз договорились, так чего время зря терять? Пока я душевно прощался с женщинами (тётя Валя даже всплакнула маленько и наказывала приезжать), Митрич, как козла на верёвочке, вывел нашего грабителя. Участковый не удивился такой картине, засунул «Роберта» в коляску своего мотоцикла и сноровисто принайтовал той же верёвкой к каким-то там крючкам и скобам.

Икону я взял с собой с намерением передать городским краеведам, пусть себе занимаются кладоискательством во славу родного края. Интересно бы и самому принять участие в этом процессе, но кто же меня отпустит? С опаской подал руку Митричу, не сломал бы, но всё обошлось.

Остались последние штрихи. Я подошёл к Аэлите и тихонько шепнул на ухо:

— Эля… Аэлита Львовна, никакой стрельбы в доме не было.

Она понятливо закивала головой. Вот что значит один вечер тесного сотрудничества — ничего объяснять не надо, всё понимает.

— И паспорт этого негодяя отдайте мне.

А вот тут она с недоумением взглянула на меня:

— Как? Вы же сами велели его…того… и палкой ещё утолкать.

Но, посмотрев на мою озадаченную физиономию, (неужто и вправду?), весело расхохоталась. Сбегала куда-то на крыльцо и незаметно от грабителя подала мне документ. Вот ведь, побудет человек в жизненной передряге, и всё наносное, всякую библиотечную чопорность как рукой снимет. Нормальная тётка оказывается, хоть и Аэлита.

Пока ехали до Яганова, участковый что-то прикинул в своей голове и прокричал, не оборачиваясь:

— А давай я вас на своём драндулете довезу!

Не спорить же с человеком, когда он хочет доброе дело сделать. Согласился на свою голову. Опыт вождения таких мотоциклов в моей жизни был. Но когда руль не в твоих руках, ощущения совсем другие. Поначалу мне было сильно не по себе и от выбивающего слёзы из глаз встречного потока воздуха, и от лихости прохождения ухабов. Когда под колясочным колесом намечалась какая-нибудь дорожная яма, водитель и не думал объезжать её или сбавлять скорость. Он просто лёгким движением руля и тела поднимал коляску в воздух, и она пролетала препятствие, не касаясь земли. У нашего пассажира было такое лицо, будто он решил, что мы сговорились его не довезти, куда хотели первоначально.

А вот с помещением в «бродяжник» чуть не случился облом. Дежурный наотрез отказался принимать доставленного.

— Какой же он бродяга? — в десятый раз переспрашивал он, указывая на недостаточную, по его мнению, неопрятность злодея, который тут же начал расшатывать наши с участковым доводы, дескать, у него и адрес есть в Ленинграде, можете проверить.

— А вот этот, — он кивком головы за неимением других возможностей указал на меня — мой паспорт уничтожил, в очко спустил. Это у них «Белая гвоздика» называется.

Зря он так. Про паспорт вкупе с какой-то белой гвоздикой дежурный не поверил.

— А ты, парень, не того, не ку-ку? — спросил он с надеждой.

«Роберт» всё-таки не был прожжённым преступником. Другой бы сразу подхватил идею дежурного насчёт «ку-ку», психов-то сюда помещать нельзя. А этот даже обиделся:

— Какой я вам ку-ку⁈ Нечего советского гражданина оскорблять!

— Только вот этот советский гражданин уже четыре месяца, — наконец встрял я в разговор, — в Череповце ошивается без дела и известен некоторым гражданам под разными именами. У меня и свидетели имеются.

— Где ты живёшь в Череповце? Под каким именем? Где прописка? — наехал я на нашего клиента. А тот враз и не сообразил, что же ответить в таком случае.

И дежурный смилостивился.

— Ладно, уговорили. Но только до понедельника. Если в понедельник его личность будет установлена, выгоним.

Я мигнул участковому — смекай, парень. И у тебя, значит, тоже времени до понедельника. Тот кивнул — понятно.

Ну вот, всё! Можно и выдохнуть. Да ещё и отоспаться по-настоящему.

В понедельник я потихоньку признался дяде Коле, что «маленечко стрельнул» тут в выходные и нуждаюсь в патрончике. Шеф без задержек объяснил мне, кто я есть, и смилостивился только когда узнал, что вредных последствий не наступило, а есть последствия очень даже полезные: кража на Некрасова — семнадцать раскрыта, и злодей сидит, как миленький, в бродяжнике, а вот и его повинная. В этом месте дядя Коля подобрел и отпустил меня со словами, что если сегодня до вечера моя стрельба нигде не всплывёт, то там что-нибудь и придумаем.