Маги нашего города - Куприянов Сергей Александрович. Страница 60

– Зачем ты это сделал? – спросил Перегуда, когда они остались вдвоем, если не считать постепенно рассасывающегося фантома.

– В чем ты меня обвиняешь? Я не понимаю.

– Интриган.

– Коне-ечно! Ты бы на себя посмотрел, – Горнин пыхнул сигаретой. – А чего ты, собственно, так раздухарился?

– Он преступник.

– Это пока еще никто не доказал.

– Я докажу. Мы докажем! Вместе. И ты не сможешь от этого увильнуть! – заключил Перегуда торжествующе.

– Все-то ты меня обвиняешь. И то я, и се я. Кругом виноват. Только ты один у нас белый и пушистый. Как унитазный ершик.

– Не смей меня оскорблять!

– Да кто тебя оскорбляет? Если ты намекаешь на меня, так я, наоборот, – хвалю. Даже, можно сказать, завидую твоей чистоте и непорочности. Только вот что-то мне подсказывает, что нашей с тобой, Ромочка, дружбе скоро придет конец.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Перегуда.

– Комиссию.

– Нет! Для этого нет никаких оснований!

– Это ты так думаешь.

Положение маг-директора подразумевает не только власть – большую, даже огромную, практически неограниченную, – но и многие сопутствующие ей прелести. Увы, существуют и ограничения, одно из главных – коллега-оппонент. То, что на него приходится постоянно оглядываться, – это еще полбеды. Но тот в самый неподходящий момент может захотеть снять с себя корону, и тогда второй автоматически лишается своей безо всякой надежды когда-либо снова ее примерить. Именно на это сейчас намекнул Горнин.

– Ты блефуешь!

– Пока что я размышляю.

– Что ты предлагаешь? Закрыть дело Мамонтова?

– С какой стати? Не вижу для этого никаких оснований.

– В таком случае стоит констатировать, что до сегодняшнего дня у нас было полное взаимопонимание. – Оно таким и останется, – как можно увереннее сказал Перегуда.

Ничего не ответив, Горнин принялся тщательно тушить окурок, короткими тычками давя его в пепельнице, и тихонько засвистел мотив "Взвейтесь кострами, синие ночи". Перегуда смотрел на него с окаменевшим лицом. Потом повернулся и направился к двери, бросив на ходу: "Я пошел работать".

Проводив его взглядом, маг-директор усмехнулся: намек был услышан и понят. Коллега надолго лишится душевного спокойствия.

Выйдя в коридор, некоторое время он ждал Марину, прислонившись спиной к стойкам лестницы, ведущей наверх. Когда та спустилась, задал только один вопрос:

– Ну?

– Не знаю, – ответила она.

– То есть как? – удивился маг-директор. Искренне удивился. – Что ты не знаешь? Он это или нет?

– Я и говорю – не знаю.

Тогда он решил сменить тактику. Подошел к ней, приобнял за плечо, прижал к себе и тихо, понизив тональность, так что получилось задушевно, сказал:

– Я тебя понимаю. Олень хорошо понимаю. Верь мне. Сам, знаешь ли... М-да. В общем, ты знаешь, как я отношусь к Паше. Я ему зла не желаю и не сделаю. Ты мне веришь?

Говорил, а сам прислушивался к ее состоянию, решая про себя – давить на нее или пока не стоит. Она ж почувствует. Она вообще такие вещи хорошо чувствует. И эти его сомнения сейчас – тоже.

Она кивнула.

– Только вопрос очень серьезный. Чтобы его защитить, мне нужно знать правду. Всю правду. Иначе такого можно нагородить!.. Скажи мне как есть.

– Я не уверена, – произнесла она и отстранилась.

Он не стал настаивать и позволил ей увеличить дистанцию.

– В чем ты не уверена? – мягко спросил Горнин.

– Что это он. Вообще не уверена.

– В каком смысле "вообще"?

– Здесь и там, в банке. Что-то не то.

– Подожди. Это крайне важно. Ты уверена... То есть... Тьфу, черт! У тебя есть сомнения?

Марина снова кивнула.

– Вот как. Интересно. Ладно. Можешь, если хочешь, уехать. А можешь подождать меня в машине. Думаю, минут через сорок или час я освобожусь. Подождешь?

– Ладно.

Когда он вернулся в лабораторию, Роман Георгиевич даже не посмотрел в его сторону, продолжая работать. И только минут через пять, когда Горнин уже ввел данные для тестирования, тот сказал:

– Зря ты так. Я не хотел тебя подставлять или, хуже того, обидеть. Сам понимаешь, мне это ни к чему. Мы с тобой одной веревочкой связаны.

– Тогда я не понимаю твоих действий.

Перегуда ответил не сразу. Некоторое время он смотрел то на один, то на другой экран, не то что-то прикидывая по поводу того, что там появлялось, не то формулируя ответ.

– Хорошо. Я скажу. Не хотел тебя раньше времени волновать...

– Вот спасибо-то!

– Через несколько дней все стало бы ясно. Но события начали развиваться совсем не так, как я предполагал.

– А яснее нельзя? – сварливо осведомился Горнин. Он с некоторым удивлением увидел, что аппаратура легко прошла первый тест, показывающий, что система работает штатно. Правда, тест был из самых простых. Он загрузил следующий.

– Можно. Но для начала скажу, что я не хочу в отставку. И ты не хочешь! Поэтому давай не будем хвататься за вилы и устраивать бог весть что. Я хочу сделать так, чтобы всем нам, тебе и мне в том числе, было лучше.

На экране цифры показывали, что идентичность М-воздействия, обрушившегося на этого парня – как его, кстати, зовут? – и Мамонтова уже достигла восьмидесяти одного процента. Учитывая, что погрешность в такого рода анализах никак не меньше семи процентов, а в действительности и все десять, порой и больше, то результат вплотную приближался к своему естественному максимуму. Но Марина сказала: "Не уверена". Неужели Рома все же пошалил с аппаратурой? Надо было ехать в Подольск.

– Давай без лирических отступлений! Сказать честно, я от тебя сегодня уже устал. Как-то вдруг тебя стало очень много. Или ты решил перетянуть одеяло на себя?

– Брось ерунду пороть. Хотя при известных условиях, может, и не отказался бы, но сейчас не тринадцатый век и даже не девятнадцатый. Мир оказался очень небольшим. Я сделал открытие.

– Чего ты сделал? Узнал, что Земля круглая?

– Можешь называть это волшебной палочкой. Доводилось слышать про такое?

– На хрена?! – изумился Горнин, забыв про монитор и вообще про все остальное. – Тебе что, своих способностей не хватает?

– Мне – хватает. Пока. Как и тебе.

– Так! Давай-ка все по порядку. Про палочку, про «пока», в частности и в целом. Что ты задумал? Только без этих твоих еврейских штучек!

– Я не еврей, и ты это знаешь.

– Да мне до лампочки, еврей ты, алеут или негр преклонных годов. Только ведешь себя как девка, которой и хочется, и колется.

– Кончай орать тут.

– А где мне еще орать? Если ты темнишь, как не знаю кто. Как прямо... – Горнин захлебнулся возмущением и замолк.

– Мы стареем.

– Тоже мне, открыл Америку.

Перегуда смотрел на него в упор, удерживая злость в себе. Горнин тоже на него таращился, пуча глаза. Если б Павел или другой практикующий маг мог их сейчас видеть, то, может, поразился бы, а то и испугался – такое сейчас из обоих перло. Красное, даже не так, пурпурное лезло из обоих, наподобие солнечной короны, окружая их тела чем-то вроде вздыбленной шерсти, а то и игл вроде ежовых или дикобразовых. Как говорится, плюнь на такого – зашипит. Но эти двое готовы были еще и жечь.

Первым опомнился Перегуда.

Встал, потряс кистями рук и прошелся взад-вперед.

– Без стакана тут не разберешься, – проговорил он. – Что ты говорил про коньяк-то?

– А не бздо?

– Хуже не будет. Тащи. И стаканы прихвати.

– Я тебе не бармен.

– Крикни там кому-нибудь.

– Вот сам и крикни.

Как-то так получилось, что они, не сговариваясь, вместо машины отправились в дом, где, конечно же, имелись и стаканы, и коньяк. Молчком, взъерошенные, едва сдерживающиеся от того, чтобы на манер молодых петушков не наскочить друг на друга, недовольные, даже злые. Но при этом каждый понимал, что разговор этот – хочешь или нет – нужно закончить.

Сели в гостиной за просторным столом, напротив друг друга, глядя не на собеседника, а в разлапистые, тяжелые рюмки.