Кремлевский кукловод «Непотопляемый» Сурков — его боятся больше, чем Президента - Сирин Лев. Страница 39

Впрочем, было бы несправедливо утверждать, что Сурков отправляет нацию на сугубо приземленные свершения. Достойной альтернативой рутинной борьбе с контрафактом является создание ни много ни мало «нового общества, новой экономики, новой армии, новой веры (sic!)».

Вот так!

Глобальных амбиций Владиславу Юрьевичу, как видите, не занимать. Пророк Мухаммед и Ульянов-Ленин в одном лице. Фраза Суркова не вырвана из контекста. В «параграфах» действительно сразу за «программой-минимум»: борьбой с коррупционерами-суррогатом (захватом мостов-телеграфов), идет «программа-максимум»: создание нового общества и новой веры (диктатура пролетариата плюс кодекс строителя коммунизма).

В довершение своих революционных тезисов Сурков предлагает: «доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски» [28].

К чему это он?

Говорить в России нынче можно о чем угодно. Хоть о самом Суркове, как видите. И уж тем более о таких абстрактных понятиях, как «свобода» и «справедливость». А уж думать о них запретить оказалось даже не под силу советской власти… Тем более не ясно, кому мы это все должны доказывать.

Ну как прикажете дискутировать с такими изречениями Суркова?

Это либо просто чепуха, либо претензия на парадоксальную образность выражений, как всегда у нашего героя, выраженная в отсутствии у него всякого филологического чутья. Я уж не говорю о вкусе. И снова — полное отсутствие смысла.

Просто лексическая беда какая-то с Владиславом Юрьевичем!

Остальные «параграфы» «Национализации будущего», размещенные, к слову, на официальном сайте Кремля, под стать трактатам Марка Туллия Цицерона.

Сравните. У Цицерона: «О дружбе», «Об обязанностях». У Суркова: «Работа», «Скромность», «Сомнения». Кстати, главный литературный труд Цицерона, как известно, называется «Речи». У Суркова — «Тексты». Тоже просто и со вкусом. И с претензией на вечность.

Параграф «Работа» начинается утверждением: «Для суверенной демократии, отличаемой от прочих интеллектуальным лидерством, сплоченной элитой, национально ориентированной открытой экономикой и умением защищаться, абсолютно приоритетны…» (Далее идет перечисление ее приоритетов по Суркову.)

Но погодите! А с какой стати Владислав Юрьевич решил, что «суверенная демократия» отличаема от прочих (демократий, надо думать) именно теми свойствами, которыми он ее наделяет. Разве в демократиях иного толка (и просто в демократиях) исключены сплоченные элиты? Разве другие демократии не умеют защищаться? Разве экономики там сплошь закрыты и ненациональны?

Я уж стараюсь не обращать внимания на типичную для Суркова стилистическую абракадабру. Ну скажите на милость, Владислав Юрьевич, что вы имели в виду когда утверждали, что суверенная демократия отличаема от прочих интеллектуальным лидерством. Лидерством кого? Суверенной демократии? Тогда лидерства в чем? В общественных процессах или политическом устройстве? Тогда почему только интеллектуальным лидерством, а не политическим, духовным, идейным, наконец?

И ведь все это висит на сайте Кремля, а не радио «Свобода».

Жажда красиво выражаться пожирает в текстах Суркова сам смысл.

Вот, например: «Синергия креативных гражданских групп (предпринимательской, научной, культурологической, политической) в общих (значит, национальных) интересах выглядит позитивной альтернативой самозванству офшорной аристократии с ее пораженческой психологией».

Имеется в виду, что энергия здоровой части общества сможет побороть жуликов-олигархов, хранящих свои деньги за рубежом. Впрочем, это еще не факт. Ибо Сурков пишет, что эта энергия лишь «выглядит позитивной альтернативой». То есть на деле еще может оказаться куда более шкурной вещью.

Или: «Манипуляция и коррупция могут кое-как поддерживать иллюзию государства». Хоть стой, хоть падай! Манипуляция чем или кем? А про «коррупцию» — Сурков, очевидно, имел в виду борьбу с ней, а не ее саму.

Но дальше — хлеще: «Воссоздавать его (государство. — Примеч. авт.) всерьез по силам только творческому сословию свободных людей, соединенных ценностями, способных к новациям (значит, к конкуренции), движимых личной выгодой к национальным целям».

Вот тебе на! То господин Сурков отряжает на борьбу со всеми невзгодами нации ее саму в полном составе. То воссоздавать государство (это в 2006 году-то?) способно лишь некое «сословие свободных людей». (В пику основной массе крепостного люда, надо думать.) Впрочем, и это сословие будет движимо лишь личной выгодой к национальным целям.

Эх, Владислав Юрьевич! Стоило бы вам в том же 97 году, с которого стартуют ваши «Тексты», походить на лекции профессора Международного университета Анны Михальской даже в ущерб Фридману с его «Альфа-банком». Ибо тогда вы бы многому научились и сумели бы избегнуть массы риторических ляпов.

— Надо научиться адресовать свои речи людям, — рассказывала мне Анна Константиновна. — Нельзя человеку, выросшему в русской культуре, говорить заведомую ложь. Нельзя говорить и то, что говорил Гайдар: мы знали, что к власти придут криминальные элементы, но нам надо было строить капитализм. Это вне всяких понятий о справедливости, правде и добре.

Вот и вы вне всяких понятий о справедливости, правде и добре утверждаете, что воссоздавать государство будет некое сословие, движимое личной выгодой к национальным целям. Но ведь после словосочетания «личная выгода» уже и не столь важно, какие, собственно, у нас национальные цели. Ведь получается, что народ прицепят к некому эгоистичному, но продвинутому паровозу теплушкой для скота. Глядишь, нью-дворянин в алчном рывке вытянет быдло в светлое будущее.

Претензия на оригинальность не покидает текст о суверенной демократии до самого конца. Ибо завершается он как «§P.S.». И называет весь свой текст в последнем параграфе Владислав Юрьевич не иначе, как «одна из интерпретации нашего недавнего прошлого и близкого будущего».

Неслабо, верно? Чего мелочиться. Против прошлого с будущим не попрешь. Затягивает на фундаментальность.

«Он (текст. — Примеч. авт.) основан на предположении о неизбежности усложнения и дифференциации социальных структур», — поясняет Сурков.

Ну, уж коли нашему герою приспичило напоследок воспользоваться социологическими терминами, то делать это стоило в привязке к историческим процессам. Тогда, глядишь, и необходимость в умных словах отпадет.

Ибо, как наверняка знает Владислав Юрьевич, устойчивая связь элементов в социальной системе, обеспечивающая ее стабильность, усложняется перманентно. Такова закономерность развития человечества. Ее можно обозначить одним словом — эволюция. Так что претендовать на некие социологические предположения в данном случае так же нелепо, как предполагать, что грядущей зимой выпадет снег.

Задачей своего эпохального текста Сурков считает «привлечение общественного внимания к взаимосвязанным вопросам личной свободы (о демократии) и свободы национальной (о суверенитете)». Как видите, и тут Владислав Юрьевич не преминул ввернуть (хоть и в скобках) «демократию» плюс «суверенитет». Что делать, от пиаровского прошлого нашему герою никуда не деться.

А одним из приемов PR-технологий, как известно, и является ввинчивание исподволь в сознание человека (читателя, слушателя) специфических терминов (названий, определений). Чем чаще, тем лучше запомнится. Главное, чтоб отложилось. А содержанием, поди, всегда успеем наполнить. Был бы бренд.

Но вот как заканчивается текст про суверенную демократию, мне понравилось. «Он открыт для согласия и спора, — пишет Сурков. — В нем нет почти ничего обязательного и совсем ничего назидательного».

Любопытно, что же то немногое обязательное (в каком, кстати, смысле?), что есть в «Параграфах»? Хотя, сдается мне, что Владислав Юрьевич выразился так по привычке — для красного словца, не особо заботясь о смысле.