Коррупция. Очень краткое введение - Холмс Лесли. Страница 18

Заслуживает внимания еще один аспект постколониального поведения. В ряде случаев страны, ставшие независимыми при распаде «империй» (например, Эстония, входившая в состав СССР), стараясь быть непохожими на коррумпированные государства, в которые они входили, стремятся поддерживать низкий уровень коррупции.

В наследство от метрополий многим бывшим колониям досталось законодательство. Оно часто делится на системы общего права (common law) и континентального права (civil law). Первое, базирующееся на так называемых юридических прецедентах, характерно для англоговорящих стран, тогда как второе, основанное на кодексе законов, преобладает в континентальной Европе. Считается, что в странах с прецедентным правом, как правило, коррупции меньше. Это может объясняться, во-первых, тем, что судебная система в них более независима от политических элит и тем самым более устойчива к социальной коррупции в виде патронажа. Во-вторых, в странах с континентальным правом судебная система менее прозрачна, чем в странах общего права, отчасти потому, что роль общественности, которая могла бы контролировать возможную коррупцию судей, в ней заметно меньше из-за отсутствия в этой системе суда присяжных.

В то же время именно потому, что такая система сравнительно независима от политических элит, судебным властям в странах с прецедентным правом легче избегать наказания за взяточничество со стороны частного сектора. Профессор Йельского университета Сьюзан Роуз-Аккерман (одна из основоположников экономического подхода к анализу коррупции) мудро заметила на этот счет, что любая юридическая система может породить коррупцию, но то, станет ли она характерной чертой данной судебной системы, в меньшей степени зависит от ее устройства, чем от взглядов и ценностей самих судей – правовой культуры (см. рис. 4). Последняя, в свою очередь, обычно связана с общей культурой страны в отношении восприятия обществом коррумпированного поведения.

Говоря о правовой культуре, следует обратить внимание на доминирующие в обществе представления о законе, и в частности на то, сформировалась ли в этом обществе культура власти закона. Есть достаточные свидетельства того, что в культурах, где власть закона сильна, уровень коррупции ниже. И наоборот, высокий уровень произвола властей и неопределенность в принятии судебных решений сильно коррелирует с высоким уровнем коррупции.

Рис. 4. В коррупции в судебной системе нет ничего нового

Произвол со стороны государственных органов гораздо более типичен для авторитарных стран, чем для демократических. Точно так же как колониальное прошлое может сказываться на отношении к коррупции и соответственно на ее масштабе в конкретном обществе, прошлый опыт жизни при авторитарном или тоталитарном режимах влияет на ценности в тех странах, которые теперь считаются демократическими. Например, коммунистические системы порождали различные механизмы выживания, отчасти вызванные постоянной нехваткой товаров широкого потребления. Взятки могли обеспечить доступ к дефицитным товарам. Другой общепринятой практикой был блат, о котором мы уже говорили в главе 1. Согласно определению Алены Леденевой, ставшему классическим, блат – это «использование личных связей и неформальных контактов для получения дефицитных товаров и услуг и для отыскания возможностей обойти формальные процедуры. Этот термин не имеет адекватного аналога в английском языке» [20].

Другой причиной того, что граждане СССР и других коммунистических стран разрабатывали и использовали сложные способы обхода действующих в этих государствах правил, было то, что сама коммунистическая система была закрытой [21]. По мнению основателя этой системы В. И. Ленина, коммунистическая партия должна была состоять из наиболее политически сознательных граждан и составлять авангард общества. Отсюда следовало, что критерии для приема в партию новых членов должны были быть очень жесткими. В свою очередь, доступ ко многим общественным (и не только) благам и различным привилегиям в этих странах часто предполагал обязательное членство в коммунистической партии. При этом важную роль в карьерном росте [22]играли неформальные связи.

Многим современным государствам, которые никогда не были коммунистическими, но были или до сих пор являются авторитарными, также свойственны черты, приводящие к развитию коррупции. Большинство из них – бывшие колонии. К колониальному наследию добавляется специфика авторитарных систем, в которых элиты, присваивая значительную часть национального богатства и укрывая его в офшорах, отрицают при этом право граждан расследовать и открыто критиковать подобную их деятельность, снижают тем самым уровень общественного доверия к системе и, следовательно, ее легитимность. Такое поведение элит служит примером для граждан – коррупция имеет право на существование. Официальные лица и обычные граждане не испытывают угрызений совести, нарушая формальные правила, и при любой возможности используют особенности сложившейся системы для извлечения собственной выгоды [23].

Один из наиболее впечатляющих примеров коррупции, связанной с культурой страны, приведен в работе Рэймонда Фишмана и Эдварда Мигеля, которые изучали нарушение правил парковки дипломатами – представителями различных стран в Нью-Йорке в 1997–2005 годах. Они показали, что «существует сильная корреляция между незаконной парковкой и существующим уровнем коррупции в родной для дипломата стране. Даже находясь в тысячах миль от дома, дипломаты ведут себя так же, как высокопоставленные чиновники у них на родине». Такое поведение обусловлено влиянием коррупционной культуры.

Формирование отношения общества к коррупции

Комплексный анализ культурных аспектов коррупции в той или иной стране или в том или ином регионе должен учитывать, как и при каких обстоятельствах формируется отношение общества к коррупции как к проблеме. Некоторые исследователи (Андраш Саджо и др.) полагают, что проблема коррупции во многих переходных и развивающихся странах намеренно раздувается развитыми западными странами в их собственных корыстных интересах. Хотя нельзя отрицать, что в развивающихся странах действительно много коррупции, Садж заходит слишком далеко, когда говорит, что в отличие от критиков с Запада самих граждан переходных стран проблема коррупции волнует значительно меньше. Но результаты опросов в этих странах показывают, что он преувеличивает масштаб безразличия к коррупции в них.

Существует и другой аспект отношения общества к коррупции [24], о котором стоит сказать. Ряд аналитиков справедливо подчеркивают, что коррумпированные официальные лица зачастую меньше подвергаются общественному осуждению, чем обычные преступники, давая этому следующее объяснение: мы склонны наклеивать различные ярлыки на разные преступления. Организованная преступность обычно воспринимается как «отвратительный криминалитет» (черная преступность), в то время как преступления (в широком смысле этого слова), совершаемые госслужащими, в том числе коррупция в различных формах, считаются «приличными» (белая преступность). На самом деле грабитель может ограбить и этим травмировать лишь небольшое число людей, тогда как коррумпированный бюрократ (или официальный представитель власти, если мы используем широкое определение коррупции) может нанести ущерб сотням, тысячам, а в некоторых случаях даже миллионам людей. Такое отношение общества к коррупции может приводить к тому, что наказания за нее не будут соответствовать масштабу наносимого ею ущерба.

Сформировавшееся в обществе отношение к тому или иному нарушению закона, согласно которому «приличные» преступления являются в некотором смысле менее серьезными, чем «криминальные» преступления, может помочь объяснить, почему наказания за первые, как правило, менее строги, чем за вторые. А легкость наказания приводит к тому, что бюрократы меньше боятся нарушить закон.