Дураков нет - Руссо Ричард. Страница 33

Салли, хоть и не собирался, все-таки завернул сегодня в “Лошадь” – и вляпался. У постоянного бармена, которого Малыш подозревал в том, что тот не только подворовывает, но и слишком часто наливает клиентам за счет заведения, нынче был выходной, и Малыш, как обычно, всех достал. Он вообще не понимает, зачем работать зимой, только деньги терять. Вот откроется луна-парк, и Малыш тут же продаст свое дело и переедет жить во Флориду. Если, конечно, останутся деньги, ведь зимой он из года в год терпит убытки. Салли битых два часа выслушивал это нытье, и ему надоело. Уэрф тоже внимал стенаниям Малыша, но Уэрфа невозможно было вывести из терпения – ни сегодня, никогда. Чем больше Уэрф пил, тем сильнее напивался, а чем сильнее он напивался, тем становился благодушнее, и к этому времени уже и слова бы не сказал, даже если и захотел бы.

– Знаешь что, – заметил Салли, не скрывая досады. – Ты и слова ему не скажешь, даже если захочешь.

– Нет смысла, – ответил Уэрф.

На губах его играла послеполуночная улыбка, всегда раздражавшая Салли. По сути, это была даже не улыбка. Хорошенько набравшись, Уэрф уже не контролировал мышцы лица, и на лице его застывала гримаса. Широкая самодовольная ухмылка.

– Когда ты в последний раз выиграл дело? – спросил Салли.

Вопрос Уэрфа удивил, но, похоже, не рассердил.

– А это здесь при чем?

– При том, что тебе срут на голову все кому не лень, – пояснил Салли. – Вот прямо подходят, снимают штаны и срут. А ты что делаешь? Лыбишься.

Уэрф беззлобно хохотнул.

– Да кто мне срет на голову? Кроме тебя, конечно.

– Вот именно, – сказал Малыш из-за стойки, куда ушел, чтобы быть подальше от Салли.

В неполные семьдесят лет Малыш был гигантом; когда посетителей было мало, вот как сегодня, он садился на табурет за стойкой и тот исчезал, создавая иллюзию, будто Малыш парит на волшебной воздушной подушке, как шайба в аэрохоккее. Еще Салли после пятой или шестой бутылки пива раздражало, что Малыш такой толстый. И вдобавок Малыш неустанно напоминал ему, как выставлял из “Лошади” его отца – Салли тогда был ребенком, – как в прямом смысле вышвыривал Большого Джима на улицу; впоследствии Малыш во всеуслышание заявлял, что Салливан-младший такой же мудак, как старший.

– Подойди сюда на минуту, – произнес Салли.

В баре сидело от силы полдюжины посетителей. Карл Робак ушел еще до того, как явились Салли и Винс. Винс выпил бутылку пива, передал Салли Уэрфу, как эстафетную палочку, и был таков. Малышу было удобно и за стойкой.

– Зачем?

– Ну подойди, – попросил Салли.

Малыш терпеть этого не мог. Он ненавидел, когда его доставали, особенно если это делал Салли. С другой стороны, Малыш сегодня бармен, Салли с Уэрфом, а Уэрф – лучший клиент Малыша. Он слез с табурета.

– Чего тебе?

Салли дождался, пока Малыш приблизится, и спросил:

– Как дела?

– Чего тебе? – повторил Малыш.

– Я просто спросил, как у тебя дела, – ответил Салли. – Надеюсь, все хорошо?

Уэрф бросил на Малыша взгляд, в котором читалось: я тут ни при чем.

– Нам с тобой редко удается поболтать, – не унимался Салли. – Вот я и хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Может, тебе нужны деньги или еще что-нибудь?

Малыш развернулся, устремился обратно за стойку, и Салли добавил:

– Еще я надеялся, ты объяснишь нам, почему ты такой жмот.

– Даже не начинай, – предупредил Малыш.

Салли не первый раз сетовал на его жадность. Он никак не мог смириться с тем, что Малыш такой жмот, особенно по отношению к Уэрфу, ведь тот каждый вечер оставлял в “Лошади” уйму денег. Обычный бармен каждое пятое пиво наливал бы за счет заведения, но Малыш ни разу не расщедрился. Пристыдить его и вынудить угостить клиентов не получалось даже у Салли, непревзойденного мастера стыдить барменов.

– Посмотри на эти чертовы лампочки. – Салли указал на рождественскую гирлянду, Малыш повесил ее сегодня днем. Половина мигала или не горела. – Сколько ты потратил бы на новые? Доллар?

– На доллар теперь даже шоколадку не купишь, – парировал Малыш; это замечание встретили общим согласием, несмотря на его очевидную и вопиющую лживость. Малыш сам продавал “Сникерсы” по семьдесят пять центов за штуку.

Нытье Малыша – тоже старая песня, сегодня слова ее были о том, как выросли коммунальные платежи и что в такие вечера, когда клиентов мало, как сейчас, он работает себе в убыток.

– Придумал, – сказал Салли. – Давайте скинемся и выручим Малыша. А то он что-то похудел. Наверное, денег на еду не хватает.

– Иди домой, Салли, – посоветовал Малыш.

Салли повернулся к Уэрфу:

– Я просто не понимаю, почему ты позволяешь таким, как он, срать тебе на голову. Сколько ты сегодня здесь потратил?

– Ни дайма, – ответил Уэрф. – Я еще не оплатил счет. И я не жду, что меня будут поить бесплатно. Я в состоянии купить себе выпивку.

– Дело не в этом.

– Тогда в чем?

Салли не знал, но чувствовал, что в чем-то другом. На самом деле он не злился ни на Уэрфа, ни на Малыша, хоть и собачился с ними. Злился он, пусть и запоздало, на Зака, мужа Рут; до Салли только теперь дошло, что надо было дать Заку по морде. И еще по каким-то причинам, непонятным ему самому, он злился на Рут, хотя никогда не ценил ее по достоинству. Еще он злился на жизнь в целом. Он позволил себе согласиться вновь пойти работать к Карлу Робаку, хоть и поклялся, что этому не бывать. Он злился на себя за то, что снова увлекся женой Карла. Он даже был достаточно пьян и зол, чтобы из-за этого подраться, если бы только нашел с кем.

– Знаешь что, – сказал Уэрф, – пойдем-ка лучше домой, пока нас не вышибли из единственного бара в округе, где не играет рок-н-ролл.

– Пошли. – Салли вздохнул. – Если ты помнишь, я вообще не хотел сюда идти.

Они оставили деньги на стойке.

– Хотел, – возразил Уэрф, – иначе пошел бы домой.

Направляясь к дверям, Салли остановился у того конца стойки, возле которого сидел на табурете Малыш.

– Дай мне “Сникерс”, если тебя не слишком затруднит, – попросил он.

Малыш встал и с подозрением протянул Салли шоколадный батончик. Салли вручил ему две долларовые купюры. Одну Малыш отодвинул и проворчал:

– Семьдесят пять центов.

– Нет, – Салли подтолкнул к нему доллар, – на доллар теперь даже шоколадку не купишь. Сам говорил.

– Забери свой вонючий доллар. И не говнись.

Салли вскинул руки, точно его арестовали.

– Не-а, – сказал он. – Это твой доллар.

Малыш спрятал купюру в карман.

– Доволен, дурень?

– Да, – ответил Салли. – Как никогда.

– Ты по-прежнему непревзойденный мастер бессмысленных жестов, – заметил Уэрф, когда они, пьяно покачиваясь, одевались у двери. – Дай половину.

– На. – Салли разделил батончик пополам. – С тебя доллар. Но я не стану требовать с тебя долг, потому что сам должен тебе тыщи две.

– Почему бы тебе не вернуться в колледж? – полюбопытствовал Уэрф. – Иначе ведь хуже будет.

– Это от меня не зависит, – ответил Салли и сунул в рот свою половину “Сникерса”. Уэрф ждал, пока Салли прожует и проглотит шоколадку. – Мой преподаватель философии не верит в свободу воли.

– Во что же он тогда верит? – спросил Уэрф.

Салли пожал плечами.

– Он еврей. Наверное, верит во всякую чушь.

– Необязательно. – Уэрф распахнул дверь и придержал ее перед Салли. – Я тоже еврей, но не верю почти ни во что.

Салли и Уэрф застыли на верхней ступеньке крыльца, с изумлением глядя на улицу. Сидя в баре, они смутно сознавали, что опять метет. Сквозь рекламную вывеску в окне таверны Салли видел, как летят снежинки. Но такого не ожидал никто. Главную улицу замело, под фонарями призрачно белел снег.

– Я верю, что шел снег, – сказал Салли. – В это я верю.

Они спустились с крыльца.

– Я верю, что здесь не меньше фута, – ответил Уэрф, уставившись на снег, в который погрузились его потрепанные коричневые туфли. – Я верю, что мне нужны ботинки повыше.

Салли был в рабочих ботинках, но снег набился и в них.