Владыка морей ч.2 (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 19

Умила сводила баланс доходов и расходов своего королевства, и он был неутешителен. Казна показывала дно, и чтобы свести концы с концами, ей придется пустить в ход свое приданое. А делать этого Умила, как и любая умная женщина, категорически не хотела. Истина «мои деньги — это мои деньги, а твои деньги — это наши деньги» родилась отнюдь не вчера.

— Казначея сюда! — крикнула она стражнику из хорутан, что приехал с ней вместе из Братиславы.

С ней вообще приехала такая прорва людей, что это и стало одной из причин скудости королевской казны. Второй причиной была абсолютная безалаберность в денежных вопросах ее ненаглядного муженька, который, как и любой из германских вождей, был просто обязан кормить и поить дружину, а также дарить воинам золотые и серебряные браслеты, цепи и кубки в знак своего расположения. Столь затратный обычай приводил к тому, что любые ценности, попадавшие в казну, покидали ее после первой же пирушки короля Теодона, и ни конца, ни края этому не было. Деньги уходили из казны куда охотней, чем попадали в нее. На все это не хватало ни податей, ни торговых пошлин, ни доходов от перепродажи соли, которые были основой бюджета королевства. Нужно было либо вести войну, чтобы дать воинам добычу, либо тратить на это собственные деньги. Большой войны не было уже пару лет. Тогда Теодон сходил за Альпы, чтобы помочь своим кузенам, герцогам лангобардов, малость пограбить соседей. Сейчас же была тишина. На востоке — земли тестя, на юге — лангобарды, которых крепко взял в кулак король Ротари, на западе — Алеманния, Бургундия и Австразия, а на севере союзная Тюрингия, где объявил себя королем Радульф, который послал мальчишку Сигиберта III куда подальше. Воевать с этими землями было не велено. Тесть категорически посоветовал ему не лезть ни к кому из упомянутых соседей. Были, правда, еще вольные племена вендов, которых великий князь завоевывать не спешил, и только туда и мог направить свои усилия король Теодон. Он ходил в те земли каждое лето, чтобы наловить полона и опять же продать его тестю, но добыча была зубастой. Она не хотела идти в рабство и отчаянно сопротивлялась, забиваясь в непроходимые леса и осыпая его отряды тучей стрел и дротиков из засад, на которые венды были мастера. И это было просто свинством со стороны глинян, моричан, жиримунтов и смолинцев, живших по соседству с Баварией, потому что страдал бюджет страны, а королевские «верные» оставались без положенных им серебряных браслетов и позолоченных рукоятей мечей.

— Вызывали, королева? — казначей поклонился с достоинством, но без подобострастия.

— Поясни-ка мне кое-что, Куно, — сказала Умила. — Я проверила все доходы и расходы за последнее полгода. Ты все записывал, как я велела?

— Конечно, — оскорбленно посмотрел на нее казначей.

— Тогда ты должен внести в казну двести восемьдесят солидов, две связки соболя, три чаши и серебряное блюдо малое с изображением бегущего оленя. Всего этого в хранилище нет. Я проверила лично.

— Что??? Ничего я не стану вносить! — казначей побагровел и словно выплюнул вместо ответа. — Я не брал ничего!

— Ты отвечаешь за казну, а в казне не хватает денег, — жестко сказала Умила. — Значит, либо ты их украл, либо ты не умеешь вести дела.

— Да ты кто такая? — взвился казначей. — Не ты меня ставила на это место. Не тебе мне и вопросы задавать! Я перед королем сам отвечу. Я ему десять лет служу! Я самого епископа племянник!

Умила позвонила в колокольчик, и в ее покои вошел гвардеец, который ударил кулаком в грудь и застыл железной статуей.

— Вывести на двор, научить почтительности и вернуть назад, — отрывисто скомандовала Умила. — Не калечить.

— Да ты… — задохнулся казначей, но последних слов Умила уже не слышала, потому что его вытащили на двор, откуда вскоре раздались глухие звуки ударов и придушенные вопли.

— Ты чего это, жена, распоряжаешься? — в покои с недобрым видом зашел король Теодон. — Зачем казначея приказала избить? Он мне давно служит.

— Он дурак и вор, муж мой, — Умила подошла к мужу и прижалась к могучей груди. — Он много лет крал твои деньги и никак не хочет остановиться. А ведь я его предупреждала.

— Да быть того не может, — отмел ее возражения король, но не оттолкнул. Напротив, приобнял. Жена нечасто баловала его ласками. — Да я его с детских лет знаю! Он если и украдет, то немного совсем.

— Уверен? — серьезно посмотрела на него Умила. — Тут так ведутся дела, что красть очень легко.

— Ты знаешь, кто станет казначеем лучше, чем он? — скептически посмотрел на нее муж. — У меня тут не Братислава, женушка, я бездельников кормить не могу. У меня денег столько нет. На это место кого хочешь поставь, он воровать станет. Вот повешу я его, и кто будет считать мои деньги?

— Я буду, — кротко сказала Умила. — Я хорошо обучена, мой король.

— Хм, — удивился Теодон и замолчал, наматывая на палец длиннейшую рыжеватую бороду. — Действительно, тебе воровать незачем. Так что, мне его повесить?

Эту беседу слушал казначей, который как будто даже ростом меньше стал. Под его глазом наливался синевой огромный кровоподтек, а лицо побледнело, словно у мертвеца. Гвардеец стоял рядом, ожидая дальнейших указаний.

— Пусть отдаст то, что украл и убирается со двора, — вздохнула Умила и посмотрела на казначея. — Так что, Куно, добром вернешь то, что взял из казны или тебя на пытку отдать?

— Все верну, ваше величество, — просипел казначей. — Не губите, Христом богом молю.

— Вот ведь сволочь! Увести его! — не на шутку расстроился король и удивленно посмотрел на гвардейца. — Ну, чего встал?

— Я служу ее величеству, — с каменным лицом ответил стражник. — Она приказа не давала.

— Да ты…! — побагровел король, но Умила положила руку на его плечо и кивнула гвардейцу.

— Не сердись на него, — сказала она, когда стражник ушел. — Их учат так. Он будет служить мне и моему сыну. Он умрет за того, кто является потомком Золотого рода.

— Золотой род? — удивился Теодон. — Это еще что такое?

— Это потомки Берислава и Милицы, — пояснила королева. — Гвардейцев так учат с самого детства. Они будут преданы нам и нашим детям до последнего вздоха. Это великая честь для них.

— Нашим детям? — удивился Теодон. — Откуда у нас с тобой дети возьмутся? Да ты в свою спальню меня не пускаешь!

— Уже! — посмотрела в глаза мужу Умила и приложила его руку к животу. — Я боюсь навредить ему. Срок еще малый. Потерпи, мой дорогой муж. И назначь на весну новый сбор знати. Мои люди подготовили свод законов. У франков есть Правда, и у лангобардского короля Ротари тоже. Ну чем мы с тобой хуже?

— Секиру бога Циу мне в задницу! — бурчал Теодон, когда вышел из покоев собственной жены. — Да как же у нее сложно все! Надо было жениться на служанке, как Дагоберт. Попробовала бы она мне тогда не дать! Да служанки и слова такого не знают!

Он и сам не мог признаться себе в том, что эта девчушка, едва достававшая ему до подбородка, вызывала в нем немалую робость. Она была гораздо умнее его, и куда лучше вела дела государства, которые понемногу прибирала к своим маленьким холеным ручкам. Сановники королевства все чаще и чаще шли за решением вопросов именно к ней, и она уже сидела по правую руку от него, когда дважды год, по обычаю, на общий сбор приезжала баварская знать. Именно она совершенно непостижимым образом превратила сборище громкоголосых мужланов в собрание знатных мужей, каждый из которых начинал думать прежде чем говорить. А всего-то… То один посмешищем себя выставил, то другой. И вроде бы юная королева ни при чем. Она несколько простых вопросов задаст тебе, и ты кругом дурак получаешься.

— Нет! — вздохнул Теодон. — Хорошая все-таки она баба, правильная. И для страны полезная. Но до чего же непросто с ней! И ведь вроде жена мне, а даже по роже не съездишь по пьяному делу, как отец матери бывало… Как подумаю об этом, так сразу весь хмель выходит. Не то стража хорутанская изрубит, не то тесть, не то братья ее. Один Кий чего стоит, ведь на всю голову ушибленный растет. Этот вовек не забудет обиду. И Святослав — вояка из первых. И Владимир, говорят, тоже отчаянный… Хотя нет, этот от Марии сын, ему на мою жену плевать. А вот мальчишка Берислав хуже всех, святоша проклятый. И улыбается так, как будто знает, что я вчера на обед ел! Говорил отец покойный: бойся тех, кто себе на уме. Они всех опасней! Шкурой чую, он еще даст нам всем просраться! Нет, ну как же тяжело королем быть! Да еще с такой родней!