Летняя любовь. Подарочное издание дачных историй от Аси Лавринович - Лавринович Ася. Страница 34

– Если у тебя есть какая-то другая тема для разговора… – начала Диана.

– Нет у меня никаких тем! – отрезала Амелия. – Почему нельзя просто лечь спать, без этой убогой болтовни?

– Амелия, а это правда, что твоя бабка – ведьма? – внезапно спросила Ира.

Ну и тему подняла Третьякова. Я прислушалась к звуку дождя. Наверное, так и будет моросить всю ночь.

– С чего ты взяла? – фыркнула Амелия.

– Ну-у, люди так говорят, – неуверенно ответила Ира. О том, как мы ночью встретились в подъезде со странной бабкой, Третьякова рассказывать, разумеется, не стала. Как и о нашем позорном заточении в колясочной. – Вроде как ты ее больше всех на свете боишься.

Амелия слишком долго молчала. Даже Диана не выдержала и спросила каким-то загробным голосом:

– Так все-таки… это правда?

– Нет, конечно, – ответила наконец Циглер. Можно было выдохнуть с облегчением, только ведь на соседней койке – Амелия. У нее никогда не бывает все так просто. – У меня совершенно обычная бабушка. А вот мать – исчадие ада.

– Чего? – удивилась Ира.

– Того! Бросила меня после рождения в выгребную яму и сбежала. Бабушка пришла к ней в гости на следующий день и нашла меня по крику. Оформила опекунство… А потом ее старший сын, мой дядька, перевез нас в город. Этот сюжет, про маму мою, по телевизору показывали. В «Чрезвычайном происшествии».

– Мамочки, какой кошмар! – ахнула Диана.

– Поэтому ты такая странная? – не удержалась Ира.

– Странная? – переспросила Циглер. Наверняка это нас она считала не от мира сего.

– Еще бы! Такое событие в жизни! – продолжала причитать Руднева. – Это ведь так потрясло!

– Я ж тогда только родилась, – хмыкнула Амелия. – Думаешь, что-нибудь помню?

– Да я не об этом, – раздраженно ответила Диана. Я представила в темноте, как она сердито поморщилась. – Жить всю жизнь с той мыслью, что родная мать бросила тебя, даже близко не узнав…

– А если твоя мать тебя близко узнала и все равно бросила? – подала я голос, натянув одеяло до самого подбородка. Внезапно стало так холодно, что захотелось встать и нацепить на себя все, что есть в рюкзаке.

– Что? – растерялась Руднева.

– Вер… – осторожно позвала с соседней кровати Ира.

– Если б мама жила с тобой целых пятнадцать лет и все равно решила, что ты ей не интересна?

– Разве так бывает? – озадачилась Диана.

– Слушай, Руднева, – вдруг не на шутку рассердилась Амелия. – Ты до фига со своей мамкой общаешься, что ли? И у вас обалдеть какие классные отношения?

– Ну не так чтобы… – замялась Диана.

– Вот и захлопни варежку, не лезь в чужие семьи!

– Ты сама решила нам об этом рассказать, – плаксивым голосом отозвалась Руднева.

– Девочки, девочки, брейк! – попыталась я их остановить.

Все снова замолчали. Наверное, каждая из нас почувствовала эту тяжелую, гнетущую тишину. Ей-богу, лучше бы мы продолжили обсуждать предстоящую дискотеку и Макса Кузьменко.

Я перевернулась на другой бок, вытянула ноги… Внезапно дотронулась большим пальцем до чего-то пушистого. Что это? Я принялась ногой нащупывать то, что лежало на другом конце кровати. Колючее, с лапками… Много лапок… Я резко подскочила, сдернула с себя одеяло и в свете луны обнаружила на белой простыне несколько огромных мохнатых пауков. Взвизгнув, метнулась по кровати и, запутавшись в одеяле, рухнула на пол. Руднева, не понимая, в чем дело, заверещала за компанию. А Ирка вскочила на ноги и понеслась к двери, чтобы включить свет.

– Что такое? – нервничала Третьякова. – Что там?

– Там… там… п-пауки… – бормотала я, по-прежнему валяясь на полу.

Амелия тоже поднялась и подошла к моей кровати. Разглядев несколько тарантулов, Циглер принялась ржать:

– Испугалась? Они ж ненастоящие!

Руднева, завернувшись в одеяло, опасливо и брезгливо разглядывала из-за спины Циглер ненастоящих пауков.

Ирка снова накинулась на Амелию:

– Смешно тебе, идиотка? Значит, это все-таки ты пугаешь Веру? Еще и в заброшенный лагерь ее тащить с собой собралась, для чего тебе это?

– А ты что со мной в таком тоне разговариваешь? – по-прежнему снисходительно улыбаясь, спросила Амелия. – Давно по шее не получала?

– Ох, как я зла! – пыхтела Ирка, снова первой пихнув Циглер. Ничему подругу жизнь не учит.

Амелия пошатнулась и налетела на Рудневу, которая была еще ниже Ирки. Диана только сдавленно пискнула. Я по-прежнему валялась на полу и смотрела на все происходящее снизу вверх.

– Ты больная! – продолжала беситься Ирка. – Что у тебя в голове?

– Третьякова, зачем ты толкаешься? – проворчала Руднева, потирая ушибленный нос.

– Тебя не спросила, что мне делать! – сердилась Ира на Диану. – Завтра же поговорю с вожатым, чтобы эту чокнутую отсюда выселили!

– Тебе лишь бы с вожатым поговорить! – ехидно отозвалась Руднева.

– А тебе – селфи, стоя у шторки, запилить! – не отставала Ира, уже переключившись на Диану.

Амелия, поняв, что у девчонок давние счеты, с интересом наблюдала за происходящим. Я наконец встала на ноги и, брезгливо скинув с кровати пауков, сердито зашипела:

– Так, хватит орать! Сейчас все палаты вокруг себя соберем. С пауками разберемся завтра! – При этом я выразительно посмотрела на Циглер, но та лишь довольно усмехнулась. Совершенно точно ей нравилось пугать людей. Но почему своей жертвой она выбрала именно меня? Мне, как и Ирке, не хотелось оставаться с ней в одной палате. – Всем спать.

Я подошла к выключателю и щелкнула по нему. Комната снова погрузилась в полутьму. Я легла на кровать и укрылась одеялом. Девчонки тоже улеглись.

Перед тем как уснуть, я снова подумала о Никите.

Утром высоко в ветвях пели птицы. Вокруг приглушенно шумели сосны, вдалеке поблескивало синью озеро. Мы с Даней сидели на бордюре и время от времени задирали головы, пытаясь рассмотреть хоть одну чирикающую птицу… Я до сих пор тяжело дышала после кросса, который нас заставили бегать из-за опоздания на зарядку. После выяснения отношений наша палата поздно легла спать, и в итоге никто не услышал будильник. Потом Руднева, будто назло, слишком медленно собиралась, Ирка нервничала, а Амелия отпускала в нашу сторону ядовитые шуточки, чем снова злила Третьякову…

Все, о чем я сейчас мечтала, – это холодный душ. И стакан воды. Даня, щурясь на солнце, перевел взгляд с сосен на волейбольное поле, где ребята, жарко споря, пытались разбиться на две команды.

– Хорошо, что я сюда приехал, – наконец проговорил Третьяков.

– Правда? – удивилась я. – Помнится, мне вас приходилось на аркане всех в лагерь тащить.

Даня рассмеялся.

– Меня пугали занятия. Но английский язык здесь ведет такая ладная студенточка… Были бы такие учителя в нашей школе.

– Ага, размечтался! – хмыкнула я, вспомнив Светлану Виссарионовну, которая во время урока рассказывала ученикам на английском языке о своем четвертом по счету муже.

– А мне здесь бывает грустно, – призналась я, вспомнив про бессонные ночи. Конечно, не скучные, но такие дождливые, звездные, тревожные…

– Грустно? Почему?

Я только пожала плечами:

– Сомневаюсь, что и дома мне было бы сейчас лучше.

– Но здесь же есть Марк. – Даня дурашливо поиграл темными бровями. Нет, Ирку придушить мало за то, что она рассказала о моей симпатии к Василевскому.

– Ну и что? – сердито отозвалась я.

– Думал, он тебе нравится.

– Он всем нравится, – вздохнула я. – И ему – тоже все. В этом и проблема.

Марка выбрали капитаном одной из команд. Изредка он посматривал в мою сторону, потом в сторону вожатой младшего отряда, которая сидела на трибуне. Пару раз взглянул на одну из подруг Оксаны… И при этом каждой приветливо улыбался.

– А еще у нас такая палата… Сложно найти с другими девчонками общий язык.

В этот момент на бордюр подсела запыхавшаяся Ирка, которая вместе с Циглер навернула еще один лишний кружок по территории. За то, что они обе пререкались с воспитателем из-за наказания.