Сатанизм для интеллигенции - Кураев Андрей (протодиакон). Страница 54

Все доказано. И у теософов теперь есть ключ к истинному разумению Библии: «Такие фразы как „В своем честолюбии он (Сатана) поднял руку против Святилища Бога в Небесах“, и т. д. должны читаться так: Устремленный Законом Вечной Эволюции и Кармы, Ангел воплотился на земле в человека; и так как его Мудрость и Знание все же были божественны, хотя тело его от Земли, он (аллегорически) обвинен в раскрытии и выдаче Тайн Неба» 510. Никаких «изгнаний» не было: «Божественная Монада добровольно изгнала себя с Неба» 511.

И Блаватская даже знает, какими мотивами руководствовался сей «Бог Мудрости»: «Может быть, лучший синтез этого чувства мы находим в трех строках Мильтона. Говорит „Падший“: „В Безопасности царствовать можем мы здесь: и выбор мой, что царство стяжания достойно, хотя бы и в аду! Лучше царствовать в аду, чем в небе быть слугою!“. Лучше быть человеком, нежели затеряться среди безвольных Духовных Сонм в Небесах» 512.

И, наконец, вполне откровенно: «Наиболее просвещенный, если только не величайший из современных каббалистов, Элифас Леви описывает Сатану в следующих блестящих терминах: „Именно этот Ангел был достаточно горд, чтобы возомнить себя Богом; достаточно отважен, чтобы приобрести свою независимость ценою вечного страдания и мучения; достаточно прекрасен, чтобы возлюбить себя в полном божественном свете; достаточно мощен, чтобы все же царствовать во тьме среди мучения и сложить себе престол из своего неугасимого костра. Это именно Сатана республиканца и еретика Мильтона, князя анархии, которому служат иерархии чистых духов“. Это описание, которое так искусно примиряет теологическую догму с каббалистической аллегорией и даже ухитряется включить в свою фразеологию политический комплимент, если прочесть его в истинном свете, – вполне точно. Да, воистину, этот величайший из идеалов, этот вечно-живущий символ – нет, апофеоз самопожертвования ради умственной независимости человечества; эта Вечно-Активная Энергия, протестующая против Статической Инерции – принципа, для которого Само-утверждение есть преступление, а Мысль и Свет Знания ненавистны. Как говорит Элифас Леви, с неподражаемой справедливостью и иронией: „Именно этот мнимый герой мрачных вечностей наделен клеветнически безобразием и украшен рогами, которые гораздо лучше приличествуют его неумолимому мучителю“ 513.

Всем, полагающим, что теософия способна мирно ужиться и духовно обогатить христианство, стоит вслушаться в слова Блаватской: «Разъясним этот вопрос раз и навсегда: тот, на кого священствовсех догматических религий, преимущественно христианских, указывает как на Сатану, врага Бога, в действительности является высочайшим божественным Духом – Оккультною Мудростию на Земле – которая естественно антагонистична каждой земной, преходящей иллюзии, включая и догматичные или церковные религии» 514.

И все же, даже после всего сказанного, Блаватская признает, что «эта тайна теперьчастично раскрыта» 515. Что же откроется, когда «Тайная Доктрина» станет известна вполне? Можно судить лишь по намеку Блаватской на то, что «весь мыслящий мир» поклоняется Змею 516.

У Елены Рерих это называется – «народу русскому дадим простое понимание Бога» 517 …

Вслед за Блаватской слово логично было бы предоставить Р. Штейнеру – несомненно, «мыслящему» человеку. Он тоже считает, что без Люцифера людям было бы скучно жить.

«Никогда не следовало бы говорить, что люциферический элемент есть нечто при всех обстоятельствах злое. Ибо, в духе люциферического элемента, душа человека должна любить события и существ сверхчувственных миров. Против мирового порядка грешат лишь тогда, когда направляют на чувственное тот род любви, который должен был бы влечь к сверхчувственному… Без люциферического элемента душа прогрезила бы всю жизнь в наблюдении чувственного бытия и не ощутила бы побуждения подняться над ним. Без противоположного ариманического элемента душа подпала бы люциферическому; она бы очень низко ставила значение чувственного мира. Она бы ничего не хотела знать о чувственном мире. Совершенно невозможно говорить о желании избежать люциферического и ариманического элементов, путем искоренения их в себе. Если бы человек искоренил в себе люциферический элемент, ему нельзя было бы больше стремиться душой к сверхчувственному; а если бы он уничтожил ариманический элемент, он не мог бы больше правильно отнестись к чувственному миру и оценить все его значение. Человек ставит себя в правильное отношение к одному из этих элементов, создавая ему правильный противовес в другом. Все вредные действия этих мировых существ проистекают единственно из того, что они проявляются там или здесь без ограничений и не гармонизируются надлежащим образом противоположной силой» 518.

Блаватская теософский журнал назвала «Люцифер». Журнал с таким же названием Штейнер издавал в Берлине с 1903 по 1908 г. 519

Свое слово в защиту Люцифера сказали и Рерихи. «Конечно, Люцифер вполне отвечал данному ему имени и, вероятно, весьма скорбит, что столь прекрасное его имя в позднейшие времена стараниями невежественных священнослужителей было узурпировано ими для Его тени – или Антипода» 520. Это пишется Председателю Общества, то есть совсем своему. В письмах для менее посвященных, конечно, Люциферу перепадают не только комплименты, но и ругань.

Рериховские Бог и Сатана смотрятся друг в друга как в зеркало и охотно меняются своими местами и функциями. «Христианский мир все еще поклоняется Богу в Дьяволе и Дьяволу в Боге» (Письма Махатм, 72). Рерихам Духи Космоса подтверждают то откровение, что они некогда дали Блаватской: «Рекорды мышления ужасны и смешны. Истинно Мы, Братья человечества, не узнаем себя в представлениях человеческих. Наши Облики так фантастичны, что мы думаем, что если бы люди применили фантазию на противоположное, то Наше Изображение приняло бы верную форму» (Иерархия, 12).

Но если предложено поменять местами облики Бога и сатаны, то вслед за оправданием Люцифера естественно ожидать демонизации Христа. И такие нотки также звучат в теософии. Например, в «Тайной Доктрине» Блаватской обнаруживается, что «Логос и Сатана едины. Таково было философское воззрение древности на эту, ныне искаженную догму. Глагол и Люцифер едины в их двояком аспекте; и „Князь Воздуха“ (princeps aeris huius) не есть „Бог того периода“, но вечно сущий принцип» 521.

В данном случае Блаватской за ее откровенность можно даже простить обычный для нее произвол в терминах и переводах (она придумала выражение «князь сего воздуха» – princeps aeris huius – которого нет в Новом Завете, перепутав его с «князем века сего», princeps huius saeculi – 1 Кор.2,6).

В другом месте она именует Иисуса Люцифером, уверяя, что именно это говорится в Откр. 22,16 – «Я, Иисус, есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя». Она выстраивает ряд: звезда утренняя – Эосфор – Люцифер 522. Но этот ряд строится на изначальной подтасовке: «утренняя звезда» в тексте ап. Иоанна – это aster proinos, и увидеть здесь eosphoros затруднительно.

Библейский Иегова Блаватской отождествляется с Сатаной. «Иегова был связан с Сатурном и народ израильский, как отдельная нация, зародился под этим светилом» 523. Если вспомнить теософские мифы о Сатурне, его бесплодности и его связи с Люцифером, то эта фраза становится вполне небезобидной. И еще более значимой для православного христианина она становится, если вспомнить, что на иконах Спасителя в Его крестчатый нимб вписано (по-гречески) Его Божественное имя – «O on», Сущий, то есть – Иегова.