Акварель для Матадора - Курицын Вячеслав Николаевич. Страница 42

И глупо взмахнув руками, будто крыльями, шлёпнулся в коричневое море, окатив всю группу щедрым веером благоуханных брызг.

— Блад, — сказал Тагир. — Дыбыл тупой.

Ещё на земле Малыш почувствовал в поведении Сафина неладное. Слишком долго он натягивал на себя резиновый костюм, бессмысленно теребил пять минут пряжку на ремне. Но Серёга дал зуб, что он в форме. Что готов задушить любого, кто попробует помешать ему спасти Матадора.

Сафин с трудом встал на ноги. В лицо его смотрел строгий маленький пистолет.

— Что ты принял? — спросил Малыш. — Быстро, у нас нет времени…

— Только одну марочку, — виновато сказал Сафин. — Чисто чтобы не скучать. Я всё сделаю…

Малыш выстрелил прямо перед собой: в цветущую коричневую поверхность. Высокая задорная струйка взлетела в воздух и аккуратно окатила Сафина.

— Домой, — сказал Малыш.

— Малыш… — начал Сафин.

— Кругом, — сказал Малыш, — Раз-два…

Сафин повернулся спиной.

— Будешь тонуть, — сказал Малыш, — не вздумай шуметь…

— Обижаешь, командир, — ответил Сафин и шагнул в темноту.

Коноплянников забрался на Тагира, как бременский музыкант на бременского музыканта. Малыш забрался на Коноплянни-кова, нащупал на поясе кобуру с лазерным автогеном. Струя кислотно-зелёного огня вошла в старый металл.

Люк провалился внутрь. Навстречу из резервуара хлынул запах смерти.

Малыш кувыркнулся в люк, бросил вниз канат.

Большое круглое пространство было завалено трупаками на разных стадиях разложения. Сверху трупное месиво было припорошено хлоркой.

Барановский подробно объяснил устройство страшного цилиндра. Трупы, лежащие в нижних слоях, а, значит, наиболее сгнившие, просто вымываются из резервуара через щели.

Метров на десять выше виднелся в стене ещё один люк. С длинным наклонным жёлобом — очевидно, по нему скатывали трупы. К люку можно было залезть по вбитым в стену кривым скобам.

Когда вся группа уже добралась до люка и Малыш навострил автоген, послышались невнятные голоса. Кто-то открывал люк с другой стороны.

«Матадор», — ёкнуло сердце Малыша.

— Матадор, — в ужасе прошептал Коноплянников.

Неужели они убили Матадора?!

Люк распахнулся с противным зубовным скрежетом. В жёлоб спускали тело красивой некогда молодой женщины.

Тело поддерживала волосатая рука с татуировкой «Морфлот». Малыш кивнул Та-гиру. Тагир схватил руку прямо поперёк надписи «Морфлот» и сильно дёрнул.

Усатый мужик в тельняшке под фирменным комбезом Силового Министерства полетел вниз. Коноплянников бросился следом по скобяной лестнице. Успел заткнуть крик о помощи коротким ударом ножа.

Кислотно-зелёный луч мелькнул для двух силовиков, доставивших вместе с морячком труп к люку, невнятным приветом из туманного будущего.

Луч прошёл точно по грудным клеткам онемевших силовиков. Два свежих бюста покатились в жёлоб…

…Глеб спал лицом к стене, согнув ноги в коленях. Одеяло валялось на полу.

Малыш тихонько погремел заслонкой глазка.

Ночной комендант Тит Флорыч услышал за поворотом шорох.

Титу Флорычу год оставался до пенсии. Куратор спецобъекта генерал Дубичев твёрдо обещал Титу с нового месяца новую зарплату. Чтобы он получил пенсию по льготной министерской категории.

Тит Флорыч всю жизнь работал в казнилках Силового Министерства. Одно время сам пускал газ в камеры. Потом перевёлся в дежурные по режиму, постепенно дорос до ночного коменданта. Он больше ничего не умел. И ему нужна была нормальная пенсия. Не торговать же ему сигаретами у метро?

Вечером, оставляя Флорычу объект, генерал Дубичев был взволнован. Беспокоил его узник из шестнадцатого номера. Битых два часа с узником сидел мрачный мужик, в камеру носили телефон — словом, происходило что-то очень серьёзное.

— Сердце не на месте, Флорыч, — признался Дубичев. — Больно уж ушлый гусь. Как бы чего не вышло… Ты уж, Флорыч, если какой вдруг шухер начнётся… Не стесняйся, а то он такого накуролесит… Знаешь, где у нас таблетка номер три.

На здешнем языке таблетка номер три означала «газ в камеру».

После такого разговора Тит Флорыч, понятно, разнервничался. Несколько раз подходил к шестнадцатому номеру. Смотрел в глазок на человека, которого лучше удушить, чем позволить ему накуролесить.

Совершая последний предутренний обход спецобъекта, Тит Флорыч услышал за поворотом шорох.

Осторожно выглянул из-за утла и ахнул. В похоронной валялись два пол-тела: от груди до пят. Сочилась свежая ещё кровь. В луже крови плавали четыре руки, отсечённые до локтей.

— Четыре руки, — забормотал Тит Флорыч, — Господи Иисусе, если ты на небеси, четыре руки…

Тит Флорыч сам не заметил, как оказался у шестнадцатого номера.

Дверь камеры открывалась навстречу Титу Флорычу.

Тит Флорыч понял, что страшный клиент, ушлый гусь сейчас отрежет ему голову и руки. Как сделал с теми, что лежат в похоронной.

Тит Флорыч с разбегу всем телом навалился на открывающуюся дверь. С той стороны не ожидали напора. Дверь защёлкнулась.

Тит Флорыч ринулся к пульту подачи газа.

Генерал Дубичев так и не смог заснуть.

Генерал Анисимов сделал страшную ошибку, отпустив от себя Максима в эти решающие часы.

Генерал Анисимов даже не вернулся в эту ночь в Москву. Остался в Выборге. Подложил ему, видать, пархатый мудак Гаев какую-нибудь еврейку с разноцветной мандой.

У них такое случается: часть манды, допустим, синяя, а другая, например, жёлтая.

Разве можно так беззаботно вести себя в решающие часы! Будто бы указ Президента уже подписан!

Будто бы все враги мертвы!

Генерал Дубичев решительно встал, вызвал машину.

Он решил провести остаток ночи на спецобъекте, рядом с Матадором… Мало ли что может случиться. Мало ли как ляжет масть завтра. Пока враг в руках… Пока враг в руках, от врага молено избавиться.

Дверь в камеру номер шестнадцать оказалась приоткрытой.

Дубичев выхватил пистолет и ворвался в камеру номер шестнадцать. Генерал Дубичев был готов один на один встретиться с убийцей сына.

Камера была пуста.

Генерал Дубичев бросился в коридор.

Тяжёлая дверь камеры захлопнулась перед его носом. Генерал услышал быстро удаляющиеся шаги.

Генерал не сразу почувствовал приторный сладковатый запах.

Глава двенадцатая

Лейтенант Лейкин привёз из Питера спутниковую связь, чтобы связать Зайцева с генералом Барановским. Генерал натурально, хотя и устно пока, выкручивал Зайцеву руки, требуя задержать в Выборге Анисимова и Гаева.

Для этого Лейкин и привёз таблетки.

— Сюрприз совершенно безопасен, — Барановский говорил медленно и строго. — Мои ребята хотели сегодня взять под опеку вашего больного мальчика, но я попросил их пока этого не делать…

Зайцев сидел в маленькой каюте парусника-ресторана, качавшегося на волнах в двух шагах от гостиницы. Чайки уже рассекали с утробным криком туманную рассветную синеву, словно приглашая рыбу подняться на завтрак. С залива дул плотный ветер.

— Сейчас от нас с вами зависит судьба России, — сказал напоследок Барановский.

«Как они узнали про Пусю? Арина рассказала? Санитары? Ёжиков, грязный наркушник… Рассказать Гаеву? Нужен я ему… Кердык подкрался незаметно…»

И ещё, стало быть, судьба России.

Зайцев горько усмехнулся. Конечно, жалко, если полетит голова Барышева. И победит генерал Анисимов.

Но что это значит — «судьба России»?

Он, Зайцев, тоже часть России. И артисты, которых он продюсирует с Гаевым, тоже часть России. Между прочим, не худшая её часть.