Распускающийся можжевельник (ЛП) - Лэйк Кери. Страница 33

— Ты видишь? Я знаю, как обезоружить врага, когда мне это нужно. Бросив тряпку на столешницу, я бегу вверх по лестнице с Шестым за мной по пятам, хихикая когда он гонится за мной. Мы добираемся до моей спальни, и он наклоняется ко мне для четвертого поцелуя за это утро. Когда он издает этот рычащий звук, который я так люблю, я не могу не улыбнуться ему в губы.

— Ты когда-нибудь устанешь целовать меня?

Его челюсть сдвигается, а глаза прикованы к моим губам, он качает головой.

Поднимаясь на цыпочки, я обвиваю руками его шею и прижимаюсь губами к его губам еще раз.

— Я тоже. А теперь убирайся из моей комнаты, чтобы я могла переодеться.

Он снова качает головой, нацепляя свою хитрую улыбку, которая на самом деле не является полноценной улыбкой, и выходит из моей комнаты.

— Осторожнее там, док.

Арти смотрит через окно на водительскую часть грузовика, поглаживая подбородок.

— Наблюдаю некоторую активность повстанцев примерно в двадцати милях отсюда. Этим занимаются легионы, но там могут быть отставшие. И я слышал, что "Рейтеры" мутировали. В последнее время они стали намного агрессивнее. Он кивает в мою сторону, где я сижу на пассажирском сиденье.

— Не забывай о мисс Рен. Этого парня тоже до сих пор не нашли, а от этих ублюдков из S блока у меня мурашки бегут по коже.

Папа не утруждает себя тем, чтобы взглянуть на охранника, вместо этого сосредоточив свой взгляд на лобовом стекле.

— Просто собираю кое-какие растения. Для врача у него не самые лучшие манеры поведения у постели больного, он едва выходит за рамки общения, когда вступает в контакт с другими.

Арти стучит по крыше грузовика и свистит другим охранникам. Две секунды спустя стена медленно сдвигается вправо, где охранники выстраиваются по обе стороны от тропинки, ведущей в бескрайнюю пустыню. Я выпрямляюсь на своем сиденье, оценивая мили по обе стороны от нас, усеянные случайными палатками или сломанными машинами, и глухой удар в дверь со стороны водителя возвращает мое внимание к папе.

Фигура проходит мимо его окна, исчезая за ним по мере того, как мы продвигаемся вперед. Женщина.

— Кто они?

— Отверженные, — отвечает папа.

— Те, кого не пускают за стену.

— Почему?

— Я не решаю почему, Рен.

По мере того, как мы едем дальше, палаток становится все больше, их целая колония, состоящая из того, что выглядит как семьи с маленькими детьми.

Я смотрю через пассажирское окно на маленького мальчика, который плюет в нас, когда мы проезжаем.

— Они кажутся… враждебными.

— Проблема не столько в том, чтобы покинуть Шолен, сколько в том, чтобы вернуться, вот в чем проблема. Но это не те, о ком тебе нужно беспокоиться. Он выглядывает со стороны водителя, когда мы проезжаем мимо ребенка в рваной одежде, едва свисающей с его костлявого тела.

— Эти люди просто хотят войти, чтобы быть в безопасности. Чтобы они не умерли здесь с голоду.

— О ком тогда следует беспокоиться?

— Другие, которые хотят войти, чтобы забрать то, что у нас есть.

— Я не понимаю, почему мы не пускаем этих людей. У нас много домов на втором и третьем этапах. И скоро четвертый этап будет завершен.

— Цивилизация всегда делилась на тех, у кого есть все, и тех у кого нет ничего. Даже когда мир катится в тартарары.

Чем дальше мы едем, тем меньше становится палаток, и через пару миль по обе стороны от нас нет ничего, кроме гор и кактусов.

— Итак, что заставило тебя решить пригласить нас сегодня? — Спрашиваю я, оглядываясь, чтобы увидеть Шестого, сидящего в кузове грузовика и смотрящего в сторону пустыни, в то время как ветер треплет его серую футболку.

— Я хочу тебе кое-что показать. Но там, куда мы направляемся, с грушами мне бы не помешала еще одна пара глаз, прикрывающих мою спину.

Я переключаю свое внимание обратно на папу.

— От чего?

— Бушующие. Чем ближе мы подъезжаем к главным городам, тем больше вероятность, что мы их увидим.

— Город?

— Лас-Вегас — или то, что раньше было Лас — Вегасом — находится неподалеку.

Папа сворачивает с грунтовой дороги, останавливая грузовик. Перед нами стоит единственное дерево, которое я видела на многие мили вокруг, оно расположено недалеко от скалистого плато, окруженное кустарником. Скрученный сам по себе, он лежит согнувшись, с длинными толстыми корнями-опорами которые обвиваются друг вокруг друга, образуя одно корявое на вид дерево.

Тем не менее, он несет в себе странное очарование, которое не соответствует его окружению. Как что-то из сказок братьев Гримм, которые я когда-то позаимствовал в библиотеке.

Я выхожу из грузовика, не сводя глаз с дерева, когда подхожу к нему. Спиралевидные корни снаружи оплетают его полое основание, образуя нечто похожее на клетку внутри ствола. Это самое необычное дерево, которое я когда-либо видела, огромное и крепкое, но в то же время такое сломанное.

В древесине есть резьба, и грубая кора проходит под моими кончиками пальцев, когда я провожу по ней пальцем. Сэм был здесь.

Что-то в этом дереве кажется каким-то знакомым, и как только я думаю об этом, вспышка воспоминания ударяет мне в голову.

Руки тянутся сквозь кору. Рычание. Кровь. Боль. Так много боли.

— Об этом дереве есть история. Голос папы прерывает образы, проносящиеся в моем сознании, и я оборачиваюсь чтобы обнаружить, что он стоит рядом со мной.

— Говорят, дети блуждающие по пустыне, укрывались от солнца в его стволе и прятались здесь ночью от Разбойников. Он скручен и согнут от ужасных историй о том, что случилось с этими детьми.

— Какого рода вещи? Странно думать, что это потрепанное и узловатое дерево с ветвями, торчащими из земли, может обеспечить такую безопасность, и все же, проводя руками по его толстому стволу, я верю ему.

— Кто знает. Никто никогда не узнает. Он приседает к основанию и указывает внутрь.

— Взгляни.

Минуя разрушенную кору, я заглядываю внутрь, где в глубоких нишах разложены рюкзаки, оружие и бутылки с водой.

— В пакетах банки с едой. Немного лекарств. Этого хватит на несколько дней. Каждый раз, когда я прихожу сюда, я проверяю, чтобы убедиться, что никто не украл припасы.

— Припасы для чего?

Чье-то присутствие справа от меня заставляет меня обратить свое внимание на Шестого, чьи глаза сканируют пустыню, как будто он наблюдает.

Всегда наблюдает.

— На случай, если что-то случится. Если Шолен будет захвачен или наша безопасность каким-то образом окажется под угрозой, я хочу чтобы ты приехала сюда.

— Там только два рюкзака, папа.

— У меня пока не было возможности спрятать третью. Обещай мне что придешь сюда, если когда-нибудь попадешь в беду.

— Конечно, но почему наша безопасность должна быть поставлена под угрозу?

— Потому что безопасность — это всего лишь иллюзия, Рен. Он выпрямляется и направляется обратно к машине, в то время как мой разум ищет образы, которые были всего несколько минут назад. Те, в которых я уверена содержался какой-то смысл, какая-то частичка памяти, но они исчезли. Так же быстро, как они появились, они исчезли в пустоте.

Рука Шестого скользит в мою, прерывая мои мысли, и я сжимаю его пальцы, чтобы дать ему понять, что со мной все в порядке.

— Просто мне почему-то кажется это знакомым, — говорю я ему.

Мы оба возвращаемся к грузовику и продолжаем путь.

Стоящая коленями на земле рядом с папой я беру щипцами опунцию и отрываю ее от покрытой шипами подушечки, бросая плод в ведро. Слева от нас Шестой дежурит по периметру, от скуки пиная камень. Мы наполнили одно из ведер, а другое уже наполовину.

Папа отрезает несколько плодоножек, укладывая их поверх плода.