Вернуться по следам - Му Глория. Страница 14

– Пусть будет сто первый, – упрямо ответила я. – Только вот где бы их сейчас найти? Где они могут быть, ты как думаешь? Надо сказать, пока я злая еще. Такие вещи надо говорить со зла…

– Так пойдем на вчерашнее место. Они обязательно туда припрутся, вот увидишь.

– Зачем? – удивилась я.

– Не знаю, – пожал плечами Игорек, – но я бы приперся, если бы так же кому-то навалял… А они нам вчера наваляли – если бы не собака, совсем бы забили. Кстати, за собакой никто не приходил с утра?

– Нет, – ответила я, – видно, ты все правильно придумал, никто не наябедничал на Мишу.

– Вот видишь, – загордился Игорек, – и сегодня все так и будет. Пойдем рыбки половим, мне татко вон удочку подарил, я уже и червей нарыл с утра, смотри, какие жирные. – И мальчик с нежностью пошевелил пальцем влажную землю в банке.

Я полюбовалась червями и поставила банку обратно в ведерко.

– Так рыба ж водится только в пруду, тебе от мамы влетит, разве нет?

– Мамка разрешила, только купаться не велела, – сказал Игорек, – а мне вперлось это купание, раз удочка есть? Пошли уже, пока солнце не вылезло.

И мы пошли. Место, на котором состоялась вчерашняя битва, было открытое, песчаный пляж с ивой и кустами чуть подальше, сюда все приходили купаться.

– А разве здесь клюет? – усомнилась я.

– Ну, посидим здесь до полудня, подождем… Если эти не прилезут, пойдем на мостки, подальше. Хочешь первая поудить? – Игорек великодушно протянул мне удочку.

Я отказалась и, так как купаться мне тоже было нельзя из-за швов, растянулась с книжкой на песочке.

– Почитаешь мне? – спросил Игорек, но я сварливо ответила:

– Рыбаки не отвлекаются. Следи за поплавком давай.

Игорек ленился учиться читать. Сколько раз я пробовала его научить – всегда заканчивалось тем, что ему надоедало, он захлопывал книгу и говорил: «Да в школе научусь! А ты мне сама пока почитай, раз умеешь!»

Вот я и сердилась.

Так мы просидели довольно долго, Игорь даже наловил какой-то плотвы, а я читала «Похитителей бриллиантов». Я уж думала, что Игорек ошибся и никто не придет, решила дочитать главу и предложить ему убраться отсюда – мы сидели на самом солнцепеке, – но не успела я прочесть о вкусовых достоинствах маленького слона, как залаял Миша. Я посмотрела на дорогу, и мне стало смешно – все было в точности как вчера: поднимая пыль, к нам приближались мальчишки.

– Какой же ты все-таки умный, Дзыга, – сказала я скорее задумчиво, чем удивленно. – Как у тебя выходит все знать наперед? Вот у меня не получается быть такой умной…

– Это потому, что ты все время читаешь эти свои книжки. У тебя голова забита постоянно. А у меня – свободна, вот я ею и думаю! – снисходительно объяснил Игорек, а потом стал звать козу: – Мурочка! А иди ко мне, моя золотая, иди, нá яблучко. – Он скормил козе яблоко и стал чесать ей шею. – Ты ж моя умница! Вот кто молодец, как ты их вчера отделала! Так и надо, сегодня еще получат на орехи! Мой папка всегда говорит: меньше разговоров – больше дела, – с намеком добавил Игорь.

– Ладно тебе, пять минут, – сказала я, – если не получится, то и подеремся.

– Та как хочешь, мы не гордые – подождем. Да, Мурочка? Ты тогда собаку держи, мы с Муркой на них вдарим, если полезут, а ты Мишу в сторону отведешь, раз ему биться нельзя, и тоже подтягивайся. – Похоже, Игорек не очень-то верил в успех переговоров.

Мальчишки за это время подошли и сразу стали задираться.

– О-о-о, кого я вижу, – запел Богдан; он был самым старшим, в этом году должен был пойти в школу. – Вы разве не поняли, что это наше место? Еще раз объяснить? Так мы – всегда пожалуйста. – Он сделал вид, что поднимает с земли камень, Миша присел на задние лапы и злобно, истерично зарычал.

– Что, боишься, паскуда? – посмеиваясь, спросил Богдан у пса, но остальные мальчишки подались назад.

– Ничего, сейчас ты у меня забоишься. – Я положила руку собаке на загривок и обратилась к деревенским, стараясь говорить как можно более мерзким голосом: – Значит, так. Слушайте все сюда. Вы мне надоели, понятно? Если кто-нибудь сейчас бросит хоть малюсенький камушек или вы еще раз полезете бить нас всей толпой – я спущу собаку. А когда мой Мишенька всех вас как следует покусает, я пойду к отцу и все ему расскажу. И про камни, и про все, понятно вам?

– Ой, та не бреши, – махнул рукой Богдан, – та, пацаны, чего вы напугались? Когда она ябедничала? Глория, я тебя уже сколько знаю, и ни разу такого не было. Не верьте ей, она так, пугает…

– Прекрасно ты мне поверишь, дорогой Богданчик, – продолжала я, входя в роль ябеды, – когда твой папочка тебя ремнем отлупит! А он отлупит – кидаться камнями в живых людей – это очень плохо, – повторила я вчерашний аргумент Игорька (сам Игорек сидел, обнимая Мурку за шею, и, казалось, совсем меня не слушал – ждал удобного момента для атаки).

– Глория, та ты сдурела, – все еще не верил мне Богдан, – та ты шо? Если ты наябедничаешь, тебе ж никто слова больше не скажет… Никто на тебя и не посмотрит, все будут на тебя только плеваться… С ябедами ж никто не дружит…

– А была мне охота с вами дружить! С вами, вонючими угнетателями народов. – Я презрительно сплюнула.

– Чего? Какие еще угнетатели? Она чего сказала, ты понял? – ошарашенно спросил Богдан у стоявшего рядом мальчишки. Тот только развел руками.

– Фашисты – вот какие. – Я наконец могла показать всю свою злость. – Ты, Богданчик, фашист и трусливая плесень! Только фашисты бьют людей за то, что они цыгане. Или евреи, – для убедительности добавила я. – И ты, Богданчик, – первый фашист!

– Что-о-о-о? Да я тебя сейчас урою, гнида! – взвыл Богдан и кинулся было ко мне, но я сказала собаке:

– Миша, улыбнись гостям, – и пес заступил ему дорогу, молча оскалив страшные клыки. Ну, был у нас такой фокус. «Улыбнись», «скажи» и «не может быть». Почти все мои собаки знали это – публике нравится.

Богдан остановился, набычившись, глядя на меня с ненавистью. Фашист – это было самое страшное оскорбление у нас тогда.

– Давай, урой меня, гнида, – предложила я ему ехидно, – попробуй. Миша со вчера по твоей жопе скучает. Вкусная у Богданчика жопа, скажи, Мишенька?

– Гуфф! – с готовностью ответил пес, и среди мальчишек послышались сдержанные смешки. Богдан понял, что теряет аудиторию, и постарался повернуть дело:

– А без собаки ссышь, да, Глориечка?

– Богдан, – скучающим голосом заговорила я, – ты и дружки твои – вонючие фашистские морды, и руки марать я об вас больше не буду. Для вас у меня теперь только один разговор: сначала собачьи зубы, потом рассказ папе. Я все сказала. Хау. – Мне показалось, что так, по-индейски, будет солиднее.

– Ну и ладно, и тьфу на вас, – обиделся Богдан, – и мы об вас руки тоже марать не будем, об ябед. Никто дружить с вами не станет, так и знайте. А мы, между прочим, может, мириться шли, – вдруг запальчиво добавил он, – и били его не за то, что он цыган… а потому… потому, что проверить хотели… на крепость, вот! А теперь – идите в жопу, мы с вами не дружим навсегда! Пошли от них, пацаны, от этих ябедливых вонючек!

Богдан повернулся и пошел обратно к деревне, мальчишки, оглядываясь, потянулись за ним.

Я стояла и смотрела им вслед. Честно говоря, я боялась обернуться и взглянуть на Игоря, поскольку сама себе не так уж нравилась в тот момент и не считала свой поступок хорошим. Но ничего лучше я не придумала, а утренний разговор с папой был очень тяжелым. Сначала он задавал всякие неудобные вопросы, а я отмалчивалась – врать ему не хотела и правды сказать не могла. Потом папа сказал, что все понимает и уважает детский кодекс чести, но я тоже должна понять: он не может позволить каким-то подонкам меня убить. А я пообещала, что ничего подобного больше не будет. Поэтому вот – я придумала этот план, и он, похоже, сработал. Но выглядело это все, по-моему, довольно скверно, и смотреть на Игорька мне было стыдно.

– Ну ты дае-о-ошь! – Игорек сам обошел меня и теперь смотрел с улыбкой. – Ну ты и вредная… Это же надо, такая вредная, а я и не знал… Как баба, точно, самая настоящая баба, как моя мамка. – И он тихонько рассмеялся.