Игра в отрезанный палец - Курков Андрей Юрьевич. Страница 40

— Где?

— Ну там, у него. Может, там сейф в стенке… Ник отрицательно мотнул головой.

— Ладно, пиво допьем — я сам посмотрю… Они сидели еще полчаса, прежде чем Сахно пошел на второй этаж, оставив Ника за столом.

В пустом зале ресторанчика Нику вдруг стало холодно. Он сходил на кухню, порыскал по углам и, найдя початую бутылку «Абсолюта», вернулся. Налил на донышко пивного бокала искать рюмку было уже лень.

А на улице уже краснело, опускаясь, вечернее солнце. Его отчетливые желтые лучи падали на левую стенку ресторана и освещали какую-то тарелку, висевшую там вместо картины. Ник, выпив водки, сходил и с тупым любопытством рассмотрел эту тарелку. На ней был изображен питерский Медный всадник.

Вернувшись за стол, Ник снова налил себе «Абсолюта», но тут к нему неожиданно вернулась воля. Сверху негромко потрескивали под ногами Сергея. потолочные перекрытия. Он, должно быть, переворачивал жилье старика в поисках денег. Ник, прислушиваясь к этим шагам, задумался о жене и сыне. Попробовал высчитать, в скольких километрах находился он теперь от Саратова. Почувствовал, что расстояние это, пускай огромное, еще больше увеличивалось с каждым днем.

Увеличивалось в каких-то других измерениях. Ясно, что во времени тоже, но время можно было перемножить на километры только в пути, а его путь остановился. Он теперь ни удалялся, ни приближался. Он теперь завис. Он так ждал начала событий, словно любое событие стало бы началом дороги назад. Но вотвмес-то начала этой дороги он теперь сидит и сам себя обслуживает в ресторане, на втором этаже которого висит мертвый хозяин, а в его вещах копается напарник. И пускай копается, может, действительно найдет какие-то деньги, ведь марки у них уже на исходе. Да и невидимое телефонное руководство, как оно отнесется к самоубийству Погодинского? Хотя не их в этом вина.

Ник все-таки пригубил еще водки и сам опроверг последнюю мысль. Вина была их, но на их месте могли бы оказаться и другие.

Сверху вдруг донесся телефонный звонок, мгновенно обрубивший размышления Ника. Он прислушался. Звонили долго, минуты три — четыре. Потом наступила тишина и даже шаги Сахно слышны не были.

Сергей неслышно вошел в зал ресторанчика — в одной руке он держал набитый чем-то пакет, в другой — черепаху.

Ник удивленно уставился на черепаху. — У него в кабинете нашел, под столом, — объяснил Сергей. — Не оставлять же — сдохнет от голода… Где-то семьдесят марок нагреб мелочью… Противно! Ни сейфа, ни хрена… Чековая книжка есть — видно, все бабки в банке… Ник слушал и молчал.

— Пошли отсюда, — сказал после паузы Сахно. — Засиделись у покойника…

На улице уже темнело. Они снова вышли через заднюю дверь и тем же путем вернулись на набережную. Сахно сунул черепаху в пакет и нес его двумя руками.

Ник шагал рядом.

Из Моншау похоронный лимузин выехал около десяти вечера. Лесная дорога освещалась только фарами редких встречных машин. Ехали они долго, пока не поняли, что заблудились.

Остановив машину, Сахно откинулся на спинку сиденья.

— Ну что? Опять ночлег в лесу?

Ник промолчал.

Сахно наклонился к пакету «сувениров от Погодинского», вытащил оттуда плоскую флягу из нержавейки. Открутил крышечку, пригубил и протянул Нику.

На языке у Ника приятно загорчило. Вкус напомнил рижский бальзам.

— Хрен с ним, — выдохнул Сергей, забирая флягу. — Не замерзнем!

Погода была в последнее время намного стабильнее, чем настроение Виктора Слуцкого. Кухня все чаще превращалась в его ночной кабинет, но бессонные ночи, проведенные там в раздумьях, особых плодов не приносили. Дело Броницкого уже несколько раз, казалось, сдвигалось с мертвой точки, но на самом деле лишь обрастало все новыми загадками и вопросами. История с трупом старлея Грищенко не стала исключением в этой цепи событий. Да и невидимый Георгий, чей голос уже несколько раз снился Виктору, знал об этом деле явно больше, чем следователь, но поделиться информацией со Слуцким, казалось, не спешил. Хотя почти все новые ходы в следствии предпринимались с его подачи.

За окном кухни продолжалась ночь. В коридоре, пользуясь тишиной, относительно громко чеканила свой шаг секундная стрелка настенных часов. А Виктор, сгорбившись над кухонным столом, просматривал в очередной раз записную книжку, взятую в доме под Киевом. Занозин уже перепечатал все записи и телефоны из этой книжки и теперь несколько листков добавились к делу Броницкого. Но эти листки лежали на работе, а книжка была здесь. И здесь же, на столе перед Виктором, лежала нарисованная им схема связей генерала Броницкого, которую теперь можно было дополнить. Георгий играл свою игру, подсказывая Виктору место выгрузки подброшенного трупа. Но игра в конце концов имела смысл, ведь, даже судя по записной книжке, ее владелец имел какое-то отношение к кругу Броницкого. Половина телефонов, записанных в ней, принадлежала москвичам, половина — киевлянам. Человек жил между двумя столицами, общаясь в Белокаменной среди прочих с Ивиным и Козицким. Только вот о самом владельце книжки Виктору ничего известно не было. Кроме того, что он, по словам Георгия, переехал в морг.

Виктор протянул руку к подоконнику и, взяв мобильный, набрал номер Георгия.

Знакомый голос ничуть не удивился позднему звонку.

— Ну да, в морге, — ответил он на вопрос Виктора. — Василий Пророков. Вор в законе, переехавший под Киев из Тулы год назад… Кличка «Блаженный»

— Вор в законе? — удивился Виктор. — Да. Кстати, в морг он попал в хорошей компании. Вместе с младшим братом, начальником райотдела налоговой полиции Воронежа. Третий их коллега, к сожалению, не опознан и без документов. Узнаю что-нибудь еще — перезвоню.

Трубка мобильного вернулась на подоконник, а взгляд Виктора опять уперся в схему связей Броницкого. Надо сказать, что в эту схему попала и странная связь мертвого Броницкого с беларусским самолетом, на котором его труп кто-то собирался перевезти в Воронеж. И вот теперь еще три трупа, один из которых из Воронежа. Похоже было, что этот город как-то участвовал в посмертной судьбе Броницкого. А может быть, и не только посмертной?

Виктор записал в нижнем левом углу схемы фамилию и кличку покойного вора в законе. Зажег газ под чайником. Настроился еще на пару часов размышлений.

Приоткрылась дверь на кухню и в проеме показалось заспанное лицо жены. Она стояла босая в ночной рубашке.

— Может, хоть поспишь немного? — полушепотом спросила она.

— Сейчас иду, — пообещал Виктор.

Жена недоверчиво покивала и ушла, оставив дверь в коридор приоткрытой.

Виктор вздохнул. Поднялся. Наклонился к окну, за которым была разлита ночная темнота, разбавленная редкими точками огней. Все еще неживые громадины ближних многоэтажек стояли как неприступные башни и только село, подмятое приблизившимся вплотную городом, горело несколькими уличными фонарями.

«Удивительно, — подумал Виктор. — В городе на уличных фонарях экономят уже который год, а в селе они горят. Для кого? Для красоты? Для пролетающих над ним самолетов — ведь действительно красиво вечером смотреть из иллюминатора самолета на земные огоньки!»

Ночной знакомый пейзаж успокоил Виктора, отогнав из головы вопросы, на которые он не мог пока найти ответов. И тут же захотелось спать.

В Ойскирхене шел дождь. Ник стоял у окна со стаканом пива. Вид безлюдной улицы навевал грусть. Хотелось домой, но дома не было. Хотелось к жене и сыну.

Хоть куда, но к ним. В Саратов, на дачу у Волги. Там, наверно, уже не жарко.

Все-таки Саратов — не юг. Как им там? Что с ними?

— Дай двадцать марок! — раздался за спиной голос Сахно. Не оборачиваясь.

Ник вытащил из кармана рубашки деньги, взял две бумажки по десять и протянул подошедшему напарнику.

— Я поеду покатаюсь, скучно здесь.

— Езжай! — выдохнул Ник, а сам в душе обрадовался — уж очень хотелось ему сейчас остаться одному.

Хлопнула дверь. Ник все смотрел в окно. Проводил взглядом Сергея, шедшего на стоянку за домом. Потом из-за дома выехал лимузин-катафалк. Проезжая под окнами, бибикнул и исчез за поворотом.