Звени, монета, звени - Шторм Вячеслав. Страница 76

…обрушиваюсь на Бранна, тесню его, заставляю пятиться, отчаянно защищаться, с каждым новым ударом приближаясь к неминуемой гибели. Мой меч мерно и мощно бьет по его, как молот кузнеца по раскаленной заготовке. Я сильнее, я опытнее, я лучше владею оружием. Я уже нанес ему три раны, сам не получив ни одной. У нашего противостояния может быть лишь один исход, и мы оба знаем это. Но внезапно усталая обреченность в глазах Бранна сменяется каким-то безумным огнем. Он с ревом бросается на меня, совершенно забыв о защите. Мы сходимся грудь в грудь, меч в меч, застываем на месте. И прежде чем я отбрасываю приемного сына Сильвеста назад, и мой клинок рушится на его ребра, заскрежетав по кости, он успевает прошептать то, что тщетно пытался сказать несколько раз с самого…

…замирают, опустив мечи. Мгновение стоят и смотрят друг другу в глаза, а потом воин в алом склоняется в глубоком, почтительном поклоне. И воин в черном отвечает тем же.

– Идиот! Прикончи его! – ревет Сильвест. И в этот момент раненый Бранн, которого все уже сняли со счетов, неимоверным усилием приподнимает голову и отчаянно выкрикивает то, что я и без того знаю наверняка:

– Сильвест мертв! Трейноксис!…

И два воина бросаются на Ард-Ри. Нет, не на Ард-Ри. На Трейноксиса.

– Измена! Ко мне, воины Предела!

Но прежде чем до тех, кто стоит в переднем ряду армии Сильвеста, доходит смысл этого отчаянного призыва, и они приходят в движение, у них на пути встают четверо в таких же алых доспехах, что надеты на противнике Фрэнка. Первый же смельчак, рискнувший сделать шаг вперед, падает с разрубленной головой, а Фрэнк и Делонг уже на расстоянии двух локтей от врага. И тогда Трейноксис выхватывает меч из руки мертвого Диана и, закрутив обоими клинками жуткую мельницу, прыгает…

…не успеваю следить за четырьмя мечами, с немыслимой скоростью мелькающими в воздухе. Не успеваю увидеть, кто из двоих наносит врагу первый удар. Я слышу за спиной тяжкий гул, оборачиваюсь и, забыв о своем оружии, бегу прочь от схватки, размахивая руками. Бегу к уже двинувшимся вперед ратям севера, срывая горло отчаянным криком: «Назад!!! Стой!!! Все наза-ааа…»

Хотя имя мое раз за разом повторяется в песнях, хотя именно мне, да еще тяжело раненному мной Бранну приписывают решающую роль в том сражении, я не видел многого. Скажу больше: с точки зрения любого уважающего себя барда, я не видел основного.

Я не видел, как четверо в алых одеждах медленно отступали, из последних сил сдерживая сотни и сотни бойцов, рвущихся на помощь своему гибнущему господину.

Как корчился на земле первый из них, пробитый едва ли не дюжиной копий.

Как второй ронял меч, и кровь, хлещущая из разрубленного горла, почти не была заметна на фоне его доспехов.

Как двух оставшихся просто сбили с ног именно в тот момент, когда два меча, выкованные в Северном Пределе, раз за разом вонзались в тело упавшего на колени, но всё же не желающего умирать, Трейноксиса.

Как мощный удар Магистра Алого Ордена отсек голову, лицо которой, не имеющее ничего общего с лицом Коранна Мак-Сильвеста, навечно исказилось отчаянным криком.

Как секунду спустя обезглавленное тело и двух стоящих над ним воинов захлестнула людская волна, в мгновение ока перемолов в кровавую кашу…

Потом я споткнулся и упал, и еще не ощутив удара о землю, понял, что это – конец. Что не успею подняться. И тут прямо передо мной на всем протяжении Маг Лар выросла стена из ревущего пламени. Стена, высотой до неба. Стена, в которой, как мне кажется, я различил четыре ослепительно прекрасных женских лица.

А еще, прежде чем провалиться в блаженное небытие, я видел руки. Они ласково и осторожно стирали с лица неподвижно лежащего Фрэнка кровь. И вместе с кровью навсегда стирались с его щек вытатуированные алой краской мечи…

Я умирал и отчетливо понимал это. Всё-таки мудрые старики оказались правы – я слишком часто искушал Судьбу, слишком много говорил о своей удаче. И именно в тот день, когда она была мне необходима больше всего, она изменила мне. А впрочем… Впрочем, нет.

Не изменила.

Да, я умирал, но умирал победителем. Я сумел отомстить за своих отцов – и за родного, и за приемного. Я сумел отомстить за Этайн. Пусть ценой жизни, пусть руками врагов… да и были ли они мне врагами? Разве не имели они столько же причин желать моей смерти, сколько я – их? Разве не были они людьми Предела, такими же, как и я сам? И разве они одни? Чем отличались от нас чужаки – воины в алых доспехах и тот, другой, в черном? Алыми мечами, вытатуированными на щеках? Воинским искусством?

Трейноксис был не прав. Да, быть может, все мы – рабы страха. Быть может, именно он заставляет нас совершать главные поступки в нашей жизни. Но герой – это вовсе не лучший убийца. Герой – это человек, который в нужный момент способен трезво оценить положение вещей и, забыв о личном, сделать выбор, каким бы страшным он ни был. Да, если потребуется, он без колебаний прервет чужую жизнь, но так же без колебаний отдаст и свою собственную. И ему – герою – несказанно труднее, чем обычному человеку. Ибо к ответственности за себя и своему личному страху он добровольно прибавляет ответственность и страх за других.

Такими были магистр и воины Алого Ордена, которые ценой собственной жизни не допустили победы Трейноксиса и бессмысленного кровопролития. Таким был Трен Броэнах Мак-Нейл, сумевший преодолеть неприязнь и простивший смерть отца. Я знаю, сердце его рвалось на помощь другу, ведущему главный бой в своей жизни. Я знаю, что он не подозревал о том, что его меч бесполезен против защиты Трейноксиса. Но Трен понимал, что сейчас гораздо важнее остановить рати севера, и он сделал свой выбор. Таким был Фрэнк, которого на севере нарекли Алым Мечом.

Лежа на земле и глядя в небо, чувствуя, как жизнь вытекает из моего тела вместе с кровью, я исступленно взывал к Четырем. И в свой последний час я просил совсем не об исцелении.

«О Вы, Те, Кто всё видит и всё знает! Давно, очень давно отделили Вы от Великого Ничто бесконечно малую часть, чтобы создать Всё и, в бесконечной мудрости и благости Своей, заключить его в Пределы по числу Своему. Взгляните на нас ныне, Всеблагие! Мы глупы и невежественны, мы преступно растрачиваем великий дар, коим Вы наделили нас – жизнь. Быть может, мы не заслуживаем этого дара. Быть может, нам настал срок уйти, чтобы освободить место для кого-то более совершенного. Но молю Вас: дайте нам еще один шанс! Позвольте мне умереть сегодня за всех, кто живет на этой земле!»

Я молился, молился, молился, и, казалось, с каждым судорожным ударом сердца, всё глубже погружался в бесконечную небесную синь. В ослепительный, пылающий диск солнца. В безудержный бег облаков. В песню ветра, колышущего степные травы. В изумруд лесов и хрусталь озер. В землю, напоенную моей кровью, которую впервые по-настоящему почувствовал родной.

А потом я странным образом воспарил над своим телом, над двумя армиями, что застыли, разделенные двумя огненными стенами, над Маг Лар, Срединной Долиной. Я лежал высоко-высоко в небе, крестом, широко раскинув в стороны руки, будто хотел обнять всё, что осталось подо мной. И чудилось мне – под правой рукой моей лежит Эорат, страна лугов, где скачут на вольном просторе длинногривые скакуны. Но одновременно на этом месте встают гигантские волны с пышными шапками пены, и большие белые птицы с резкими криками мечутся над ними. Под левой рукой простирается Темра-на-Форайре, страна полей и озер, где колосится золотистый ячмень, а в предгорьях неистовый лосось сражается со стремительным потоком. И одновременно – раскаленный солнцем песок, испещренный цепочками странных следов, и полузасыпанные им кости, выбеленные ветром и временем. В головах – Дун Фэбар, страна гор, где с ревом рушатся вниз величественные водопады, и серые скалы рвут вершинами проплывающие над ними облака. И тут же – непроходимые леса, в которых по деревьям скачут диковинные звери, а в воздухе качаются яркие цветы. В ногах – Ардкерр, земля вересковых холмов, меж которых вьются ленты рек, священные места Предела. Но кроме него – заснеженные равнины, над которыми крутятся неистовые бураны, и вековые толщи никогда не тающего голубоватого льда. И главное – в тот момент я сам был не только Бранном Мак-Сильвестом, но и каждым мужчиной и каждой женщиной во всех Четырех Пределах, был зверем и птицей, рыбой и насекомым, деревом и камнем, огнем и водой, туманом и ветром. Восхищение переполняло меня, и не было в моей душе ничего, кроме любви.