Лисья честность - Кетро Марта. Страница 21

«Come to the dark side. We have cookies».

«Я схожу с ума, — подумал он абсолютно спокойно. — Какая разница, пьяный я или трезвый».

Он поднял бокал и залпом выпил.

Его накрыло плеском воды, запахом цветущей вишни, пота, приторных духов тети Сянь, он почувствовал между ног шершавые дядюшкины пальцы, задрожал от восторга и страха, ощутил кожей мягкий мех, как впиваются в спину железные заклёпки, вскрикнул от нестерпимой боли в правой руке, раскроенной от плеча до кисти, услышал, как входят в цель пули, одна, другая, третья — все в цель, плечо заныло от отдачи. Сквозь тело текли звуки — танго, фокстрот, что-то быстрое, кажется салса; на голову ему легла тяжёлая диадема, во рту был скользкий вкус устриц; Тоши вдохнул запах детских волос, ременной кожи, рыбьей чешуи…

«А может быть, и не схожу», — подумал Тоши, когда снова обрёл ясность рассудка. В случае Роберта ещё можно было предположить, что он просто насочинял себе невесть что и ничего такого в питье не было. Однако до незнакомой Сусанны ему до сего момента не было никакого дела. Мало того, если бы он, Тоши, мог вот такое вот сочинять, то он был бы не менеджером, а великим писателем. Да если бы он сейчас записал все, что увидел, — просто записал, никакой фантазии…

Паланеску возник у стола с блюдом устриц, тёплыми лепёшками, лимоном, зеленью и жемчужно-белой рисовой водкой, некрепкой и пахучей. Тоши, вообще говоря, устрицы терпеть не мог, но ему показалось, что он в жизни не ел ничего вкуснее.

Посетители между тем развеселились. Кто-то из гостей сел за рояль, послышались звуки танго. Несколько пар уже кружилось в центре зала, танцоры страстно прижимались друг к другу, слышался одобрительный смех и звон бокалов. Паланеску забрал тарелки, осведомился любезно, — понравился ли обед, и, наклонившись к Тошиному уху, прошептал интимно:

— Вы хотели поговорить… Давайте пройдем ко мне в кабинет?

Тоши поднялся и вслед за Паланеску вышел из гостиной. Паланеску легко взбежал на второй этаж и открыл дверь кабинета.

— Заходите, Самурай, — радушно предложил официант, — садитесь.

Тоши сел в кожаное кресло, оглядел ряды книг, темную мебель, тяжёлые занавеси на окнах.

— У вас очень уютно, — пробормотал он.

— К делу, — энергично сказал Паланеску и потер руки. — Во-первых, я вам действительно очень сочувствую.

— Спасибо, — кивнул Тоши.

— Во-вторых, — Паланеску сел за письменный стол, поставил локти на стол, сплел пальцы рук и положил на них подбородок, — вы же понимаете, что мы не имеем к этой трагедии ни малейшего отношения? А, Тоши-сан?

Тоши вскинулся, и Паланеску погладил его по руке.

— У вас тоже был значок на куртке, Тоши-сан. Никакой мистики, честное слово.

Исключительно здравый смысл и наблюдательность. — Паланеску достал из ящика стола бутылку виски и две стопки. — Составите мне компанию?

— Налейте, — хрипло сказал Тоши и взял предложенную рюмку. Виски было приятно тёплым.

— Так вот. Мы не нарушаем никакого закона, — очень спокойно и убедительно начал Паланеску. — Герой дня действительно проходит вместе со мной на кухню. Уверяю вас, мы его не убиваем, — улыбнулся официант, — даже наоборот. Угощаем вином и лёгкой закуской, беседуем. В процессе беседы мы выясняем любимое блюдо… эээ-ээ… нашей жертвы, — Паланеску снова иронически улыбнулся, — и получаем информацию о некоторых событиях в её жизни. После этого Даниэль, наш бармен, готовит этот самый свой фирменный коктейль. Состав коктейля — его секрет, его не знаю даже я. Никаких запретных ингредиентов туда не входит, но факт остается фактом — коктейль каждый раз выходит очень специфическим и, с точки зрения наших клиентов, очень точно отражающим душу нашего героя дня. Собственно, любой первоклассный бармен это умеет — приготовить для клиента идеальный коктейль. Никому просто не приходило в голову напоить им весь зал.

— Но я, — пробормотал Тоши, — я же видел… чувствовал…

— Конечно, видели, — сочувственно закивал Паланеску, — я ничуть не сомневаюсь. Человеческая фантазия — мощная штука, Тоши-сан. Её достаточно слегка подтолкнуть в нужном направлении, и она сама напридумывает таких историй… Иногда даже слишком красочных. Ваш бедный друг, видимо, оказался излишне впечатлителен… Мне, правда, очень жаль.

— Мистер Паланеску, — робко начал уже почти убеждённый Тоши.

— Иозеф, — улыбнулся официант.

— Иозеф, — повторил Тоши, — но я видел нож… у вас в руках был нож…

— Этот? — спросил Паланеску, вынимая из кармана тёмную трубку и улыбаясь. — Ну что вы, Самурай, какой же это нож! Это флакон с нюхательной солью, бедняжке Сусанне стало нехорошо, на кухне очень душно. Вы удивительно романтичны для японца. Взгляните.

Он протянул тёмный предмет на раскрытой ладони. На полпути через стол рука Паланеску сомкнулась на рукояти, и под подбородком у Тоши заплясало сверкающее лезвие.

— Видите ли, — сказал Паланеску, — я никак не могу вам позволить уйти, Самурай. Поверьте, больно будет всего мгновение. Зато потом… — Он обошёл стол и встал напротив Тоши, не опуская лезвия, — зато потом вы будете практически неуязвимы. И это будет великолепная, потрясающая история, — продолжил он непонятно. — Он вас очень любил… Ай! — вдруг тихо вскрикнул Паланеску. — Шит. — И выпустил нож, отдернув руку. Словно от змеи или горячего чайника. Вылетев из рук Паланеску, нож красиво перевернулся пару раз в воздухе, пролетел мимо Тошиного носа, упал к нему на колени и мягко ткнулся в ладонь, словно живой. Тоши осторожно потрогал его одним пальцем. Нож был теплым и приятным на ощупь. Тоши глубоко вдохнул и обхватил рукоять. Руке было очень удобно и ловко, по телу мгновенно разлилось ощущение полного покоя и уверенности. Словно он всю жизнь пробирался вперёд в густом тумане, а сейчас туман вдруг рассеялся и он увидел окружающий мир впервые совершенно отчётливо. Мир переливался гранями и был абсолютно понятен. Мало того, всё в этом мире было устроено для его, Тошиной, пользы и удовольствия. В таком мире ни сомнениям, ни неуверенности просто не было места. Для них и подходящего слова-то не было.

«Так, наверное, чувствует себя настоящий самурай, — подумал Тоши. — Тот, который готов умереть каждую секунду». Он крепче сжал рукоятку, и нож снова стал ножом. Даже скорее кинжалом. Самураям положены кинжалы. Тоши погладил светящееся приятным жёлтым светом лезвие. Тёплое. Он перевёл взгляд на Паланеску.

— Иозеф, — сказал он, — сядьте, пожалуйста, вон в то кресло.

Паланеску покосился на нож в Тошиных руках, прошёл к креслу, сел и уставился в пол.

— Вы мне хотели что-то рассказать, — напомнил Тоши. — Я вас очень внимательно слушаю… Иозеф.

— Я… — прошептал официант глухо, — мне… я вам лучше покажу.

Паланеску вытащил из ящика стола пачку бумаги. Разложил на столе десяток листков. Взял со стола пузырёк. Он двигался очень медленно, словно под водой.

— Вторая фракция, — заговорил он сбивчиво, — тяжёлая. Лёгкую мы выпили, тогда, ещё вечером, правильно?

— Что-что мы выпили? — удивился Тоши

— Запах моря, устрицы, шрам на руке… дядюшка… — пояснил Паланеску. — Мы всё это выпили.

«Значит, я не псих», — подумал Тоши.

А вслух сказал:

— Допустим. А это тогда что?

— Это не пьют, — поморщился Паланеску. — Это несъедобно. Это чернила. Человек состоит из… легкой фракции, чернил и мяса. Смотрите.

Он взял толстую кисточку, макнул её в пузырёк и резкими движениями разбрызгал чернила по разложенным листкам.

— Что… — начал Тоши и осёкся.

Попав на бумагу, чёрные капли не впитывались. Они продолжали катиться по листам, словно капли ртути, оставляя за собой чёрные извилистые следы. Иногда одна капля распадалась на несколько, иногда несколько маленьких капель сливались в одну большую, чернильные дорожки становились гуще, сложнее, и потом Тоши вдруг понял, что видит перед собой десяток страниц, мелко исписанных от руки.