Не приведи меня в Кенгаракс - Курков Андрей Юрьевич. Страница 3

Радецкий, услышав о ночных гостях, долго чертыхался.

— А ты им показался на какого-то Осадчего похожим! — вспомнил Турусов.

— Первый раз в жизни на покойника похожим оказался!

— А что, он умер, этот Осадчий?!

— Не то, чтобы сам. Может, слышал что-нибудь про Промпартию? Шахтинское дело? Профессор Осадчий был одним из руководителей, пока в двадцать восьмом их не накрыли. Историю, студент, любить надо!

— Истории нет! — твердо заявил Турусов.

Радецкий удивленно выпучил глаза.

— От человека в очках я таких заявлений не ожидал!

— История не наука, — нравоучительно объяснял Турусов. — Это сборник закономерностей развития общества. Закономерности свойственны любой формации, они только меняют форму и названия в зависимости от строя и идеологии. Суть их остается неизменной.

— Вредные ты мысли выдаешь! — покачал головой Радецкий.

— Жалко, ящик унесли, — вдруг грустно проговорил Турусов.

— Всех нас ждет по ящику в конце! — с улыбочкой успокоил его напарник. — Главное, не волноваться: еще неизвестно, от чего нас избавили эти гости в плащах. Может, там бомба была!

Турусов неожиданно быстро сник, побледнел.

— Не переживай ты, студент. В твоей жизни впереди еще много ящиков! Может, скормить тебе лишнюю банку тушенки для поднятия духа?!

— Спасибо, не надо. Я лучше спать лягу. — Турусов покарабкался на свою полку.

Как бы медленно время ни шло, оно обязано строго следить за сменой одного дня другим, за круговоротом луны и солнца, за более мелкими, а с высоты Времени даже мельчайшими событиями, заполняющими жизнь каждого человека неким, не всегда существующим смыслом. Иногда кажется, что Время, словно обычный работяга, пришедший на завод с похмелья, то и дело гонит брак, срывает график. То ночь получается слишком светлой, то день выходит излишне темен. Может, это и не Времени вина, но на него свернуть легче, так как Время куда более управляемо, чем луна или солнце.

Когда Время не захватывает вас, не сбивает с ног и не гонит в шею, вы теряете ощущение жизненного ритма, вы становитесь вялым и ватным, вот-вот превратитесь в неуправляемый дирижабль или воздушный пузырь, наполненный подогретым, но уже остывающим газом.

Три дня, целых три дня прошло с ночи приема нежданных гостей. Турусов хандрил, ворочаясь на верхней полке. Радецкий валялся спокойно, со знанием дела или, вернее сказать, с полным осознанием своего безделья. Редкие слова, звучавшие на фоне стука колес, выплевывались как шелуха от семечек. Они ничего не значили, никому ничего не говорили.

Турусов в дреме сожалел об унесенном ящике, а его напарник изредка чертыхался оттого, что никак не мог разогнать назойливые, как навозные мухи, мысли.

— Какой день едем? — спросил он.

— Шестой… — ответил Турусов.

— А сколько еще?

Турусов от неожиданного вопроса приподнялся на локте и заглянул вниз.

— Как это «сколько»?!

— Ну, я имею в виду, когда назад?

— Да не знаю я!

— А ты в накладной посмотри, может, там нацарапано.

Турусов развернул серую бумагу, пробежался взглядом.

— Ну что? — нетерпеливо задрал голову вверх Радецкий.

— «Груз должен быть доставлен получателю не ранее 15.12.92 и не позднее 10.07.97 г.».

Радецкий опустил ноги на пол.

— Это говорит об одном! — безразличным тоном произнес он. — В этих ящиках нет ничего скоропортящегося!

— И, похоже, что их содержимое сейчас никому не нужно! — добавил Турусов. — Послушай, кажется, они просто хотели избавиться от этого груза, потому и заслали его в такой маршрут.

— Еще бы! — Радецкий сделал шаг к окну. — Чего бы тогда им понадобилось заманивать тебя тыщерублевой зарплатой… А какой конечный пункт и кто там получатель?

Турусов снова вытащил из кармана накладную.

— «Получатель груза… — забубнил он себе под нос, — не обязан предъявлять каких-либо требований и претензий. В дозволенных случаях он имеет право вообще отказаться от получения груза. Тогда груз следует везти дальше, к следующему возможному получателю».

— Полнейшая шизуха! — констатировал Радецкий, кривя губы от монотонности заоконных пейзажей. — Может, ломануть эти ящики, а еще проще, на ходу их скинуть, ночью…

— Ты что! — Турусов испуганно выпучил глаза за стеклами очков.

— Испугался, студент! Ну-ну. Тебя эти ящички еще порадуют!

— А ты что, решил на ходу выпрыгивать?

— Не-е-ет, — растянул Радецкий. — С меня как с гуся вода: отключу голову и глазами собаки на все это дело смотреть буду. А вот ты нервишек не напасешься, это я точно знаю!

Радецкий прошелся пару раз к ящикам и обратно, держа руки за спиной. Остановился возле свернутой газеты, валявшейся на полу.

— Так, что там на воле? — он поднял номер «Стальной магистрали», оброненный одним из ночных гостей. — Так-так… что?!

Это «что» вырвалось у Радецкого с криком то ли удивления, то ли отчаяния.

— Чего кричишь? — неестественно спокойно спросил Турусов, решивший экономить свои «нервишки».

— Послушай! Здесь объявление: «Требуются два сопровождающих, желательно одинокие мужчины, для сопровождения груза „ТПСБ-1735“ указанным маршрутом. Оплата сдельно-премиальная, повышенная. Предоставляется место в теплушке на весь маршрут, независимо от того, сколько времени он займет. С предложениями обращаться гор. Талдом, ул. Самуила Рысса 7, кв. 3».

— Можно обратиться! — голос Турусова задрожал. — Кстати, эти ящики уже стояли в вагоне, когда мы прибыли…

Турусов подошел к грузу, может быть, уже раз в тридцатый склонился над деревянными кубами, внутри которых находилось нечто запакованное и запрещенное для вскрытия.

— Так и есть! — вздохнул Турусов. — Цифры шифра на нескольких ящиках исправлены, две последние…

— Интересно, кто с ними до нас катался?! Наверняка, они уже приехали.

— Кто знает, может, они сейчас в соседнем вагоне чай пьют!

— Да, конечно. Там, где лошадки твои любимые! — ухмыльнулся Радецкий.

У каждого человека есть свои слова, способные отвлечь, увести от мыслей, разговоров. Стоит только произнести одно такое слово и ваш собеседник уже не помнит, о чем вы спорили, что защищали, что опровергали. Он уже не в состоянии продолжить разговор, хотя вам и кажется, что он вас слушает, смотрит вам в глаза. Да, его взгляд направлен на вас, но смотрит он внутрь себя. Вы для него более не существуете. Не потому, что он вас вдруг перестал уважать. Просто, вы произнесли слово, которое, как красная кнопка, способно отключить человека от вас, от ваших проблем, заставить его вернуться к собственным вопросам, к старым нерешенным загадкам.

Наступило молчание. Только шелестела газета в руках у Радецкого. Радецкий так близко подносил ее к глазам, что, казалось, будто он хочет высмотреть какие-то водяные знаки между строк.

Он тоже отключился, но ему не понадобилось слово, вполне хватило одного номера «Стальной магистрали» за 1936 год.

Поезд замедлил ход и остановился. Остановка была настолько неожиданной, что у Радецкого на лбу выступил холодный пот.

— Что-то не то… — задрожал мягкий голос, такой непривычный в его устах. — Не помню, чтобы когда-нибудь на маршрутах вдруг так тормозили посреди тайги!

В стену словно палкой заколотили. Турусов отодвинул дверь и в вагон вскарабкалась бабка лет семидесяти, крепкая, плотная, с румяным лицом и в шерстяном платке.

— Ну все! — вздохнула она. — Поехали!

И состав действительно дернулся и покатился, набирая скорость.

— Вы куда, бабушка? — коровьим взглядом Радецкий впился в гостью.

— А мне до «Факела». Тут недалечко.

— До какого факела?

— Гостиница «Факел», сын мой там живет. Он у меня деньгодобытчик.

— А на какой станции эта гостиница?

— А бог ее знает! Нет там никакой станции. Машинисту место известно, он остановится — я и спрыгну, а там рядом…

Турусов с интересом слушал разговор Радецкого с бабусей. Как-то теплее, душевнее стало в вагоне, и Турусову подумалось, что хорошо бы, если б бабка эта с ними осталась. Варила бы им каши, надоедала бы своей болтовней.