Точка невозврата (СИ) - "Katiii". Страница 2
— Угу… конечно…
— Не вредничай, пожалуйста, — нарочито строго произнес Мариус, смотря на прелестного юношу, в небрежной позе возлежающего на постели.
— Пппффф…
Мариус закатил глаза, стараясь говорить как можно спокойней, годы совместной жизни с этим невозможным взбалмошным существом закалили его, но он не знал, что есть, оказывается, предел всему. Он не знал, что его ждет.
— Ты уезжал недавно по делам и я не ездил с тобой, но когда ты рядом, мне хочется и правда постоянно видеть тебя, чувствовать, касаться…
— Как наседка!
— Ну не правда! — Обиженным тоном.
— Правда-правда…
— Я что, напрягаю тебя? Надоедаю тебе?
Арман вскинул на него взгляд, в котором Мариус не прочел ни капли теплоты, и это молчание. Страшное молчание.
— Амадео? — Голос резко ослаб.
— Просто иногда тебя в моей жизни слишком много, — подобрал слова де Ла Русси, наблюдая за реакцией Создателя. Мариус же, кажется, прирос к полу.
— Что?
— Я пригласил тебя в свой дом и все у нас не так и плохо, но…
— Все не так плохо? — Голос упал еще больше. А с ним, кажется, камнем вниз рухнуло и сердце вампира. — Не так плохо?
— Скажи спасибо, что я все еще с тобой, после того, как ты назвал меня несносным мальчишкой во время собрания в замке Лионкура.
— Что? Ты все еще забыть не можешь? — Охнул Мариус. — И я не при всех это сказал, между прочим!
— Забудешь тут, — осклабился Арман.
— Хватит на ерунду дуться, Амадео! — Повысил голос Создатель. — Что за детский сад, ты как ребенок!
Карие глаза тут же блеснули холодным огнем и раздалось шипение:
— А что же ты с ребенком живешь, а?
— Я не назвал тебя прямо, я сказал — как!
— Дяденька! — Окрысился юноша. — Мужчина в возрасте, питающий страсть к молоденьким мальчикам! Ха!
Мариус опешил, не поверив, что слышит это.
— Что ты сказал? — Голос опасно понизился и в первые мгновения Арман было подумал, что ему отвесят хорошую пощечину, но тут же убедил себя, что этого не произойдет. За семь лет, что они были вместе и за те пятнадцать, когда они увиделись в двадцатом веке, древнейший ни разу…
— Слабость твоя слабость, ничего не поделать, — с издевкой добавил Арман, краем сознания понимая, что лучше бы ему закрыть рот. Нет, он, конечно, не боялся его гнева, ибо Мариус вел себя иначе, чем в те года в Венеции, все было иначе и сейчас он не взял бы в руки кнут, которым он один раз избил его смертного в качестве наказания и один раз бессмертного, о чем потом раскаивался сам же, и в крайнем случае отвесил бы пощечину, но все же он понимал, что уже ляпает лишнего, но ничего не остановило Армана де Ла Русси в ту роковую ночь.
— Что ты ляпаешь? Со всем с ума сошел? За что ты так со мной? — Голос дрогнул от обиды и разочарования. Арман ответил не сразу, поэтому Мариус добавил: — И уж если на то пошло, малыш, ты и сам ой как был не прочь еще тогда, пятьсот лет назад!
— Не называй меня малышом, дьявол, мать твою! — Взвизгнул Арман, трясясь от гнева. — Ты знаешь, как это бесит меня! Для меня это оскорбление!
— Оскорбление за оскорбление, — Мариус, стараясь сохранять спокойствие, сложил руки на груди.
Ему очень не нравился этот разговор, он неуловимо отличался от других вспышек и ссор между ними. Что-то в нем было иное — тревожное, несущее беду.
Просто тебя в моей жизни слишком много…
Эта фраза засела занозой в мозгу Мариуса и упорно не хотела покидать его. Древнейший вздохнул и попытался заговорить успокаивающим тоном:
— Амадео, милый, успокойся, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть или задеть, правда! Но ты иной раз ну просто невыносим, но я все равно люблю тебя и берегу как зеницу ока!
Арман лишь фыркнул.
— Ну что? — Мариус подошел ближе, в голосе юноша тут же уловил эти особые нотки нежности к нему. И еще ему показалось, и снисходительности, которая иной раз жутко бесила.
— Ничего. Оставь меня. Оставь в покое своего малыша, не беси его, — холодно сказал Арман и добавил, породируя интонацию Создателя: — Пожалуйста.
Мариус невольно вздрогнул и в непонимании посмотрел на Армана. Постель прогнулась под его весом, он сел на край кровати, возле ног юноши.
— Я прошу прощения еще раз. Я могу так иной раз назвать тебя, я уже говорил, что ты ведешь себя так, словно только тебе можно так себя вести, но не мне. Выражать недовольства и кони свои кидать.
— Ах, кони? Психи! Выпады! Истерики! Что там у меня еще? Биполярное чертово расстройство? — Арман отбросил книгу в сторону. — А ты у нас весь такой правильный! Идеальный! Великий Мариус, а я его взбалмошный сынок с расстройствами психики!
— Прекрати, Арман, тебя понесло не в ту степь уже, — с горечью произнес Мариус. — Прошу, успокойся.
— А вот не успокоюсь, твою мать! Это ты весь такой сдержанный, солидный, марку держишь, как обычно! Мне же можно! Я же истерик!
— Я не называл тебя психом, не называл никогда, зачем ты так? За что? Я же пылинки сдуваю с тебя, обожаю тебя, забочусь о тебе…
— Что-то я не помню этого за… дай-ка подумать, сколько лет? Ах, да, пять сотен, вроде не так уж и мало!
— Черт возьми, мы это не раз обсудили! Не раз! Мои письмо тебе после очередных твоих обвинений и обид, книга, я думал ты все понял! За что ты так со мной?!
Арман буравил взглядом Создателя, на лице которого читались явная боль, но ему вздумалось еще раз ущипнуть, и не просто, а сделать по-настоящему больно. За семь лет они действительно все хорошо выяснили и горькая обида, что его Создатель не пришел к нему за все те века, почти прошла. А иногда исчезала полностью после объяснений его Мастера, после его признаний он чувствовал невероятное довольство, радость и счастье. Он все уже понял и принял, но Арман не был бы Арманом, если бы иной раз не пытался напомнить о прошлом с присущей ему жестокостью. О пяти веках без него, об обращении Бенджи и Сибилл…
Он понимал, что причиняет боль, манипулирует, испытывает на прочность, пользуется любовью к нему, но иной раз так хотелось… иной раз поганая мысль, что все же к нему охладели после того, как его выкрал Сантино, что Мариус посчитал, что они не подходят друг другу по определенным причинам, отравляла Армана и заставляла вести себя как последняя свинья.
— За что? — Повторил вопрос Мариус, но он расстаял в тишине ночи. Арман отвернулся и угрюмо уставился в стену. — Я же до одури люблю тебя, глупый мальчишка!
— Еще раз назовешь меня мальчишкой, между нами будет все кончено, — с угрозой в голосе. — Ясно тебе? — Самодовольный, властный, ледяной тон, изогнутая бров. — Я требую к себе уважения.
— Знаешь, я тоже, — Мариус тут же развернулся и направился вон из комнаты, как услышал полетевшее в спину:
— А ну не смей уходить! Я не сказал, что разговор закончен, куда собрался?
Мариуса окатило холодной волной и в груди стала подниматься волна возмущения на поведение своего отпрыска.
«Что за небрежный тон? Что за поведение? Как с цепи сорвался!»
— Как ты себя ведешь, Арман? — Мариус развернулся и окинул юношу холодным взглядом. — Я хоть и люблю тебя и дорожу тобой, но подобного обращения не потерплю. Я не тряпка, чтобы ты так вел со мной. Ты мог вести себя с бедным Дэнни так, или с кем другим, наглый мальчишка, но не со мной. Ты меня понял? Или ты думаешь, что я позволю тебе так уж иначе вести себя со мной,чем в Венеции? Ммм? Где твое уважение, твое почтение, вежливость ко мне, к своему Создателю? Ты был куда более аккуратен даже те пятнадцать лет, чем сейчас… это просто ужас какой-то! Другой бы на моем месте уже дал хорошую взбучку за подобные слова, а я все сдерживаю себя! Опомнись! Хоть цени это, мальчишка!
— Что-то ты очень осмелел, мой дрожайший Мастер! Ходил робкий и несмелый пятнадцать лет, в рот мне смотря, а теперь…
Арман осекся, так как увидел блеснувший в синих глазах опасный огонь и эти шаги к его постели. У Мариуса пробежала мысль, появилось желание все же дать хорошую оплеуху, но все же… он сдержался. Это был не выход и он понимал это.