Пуля нашла героя - Курков Андрей Юрьевич. Страница 39

— Неужели они узнали об этом? — спросил Добрынин.

— Нет, о нас они ничего не знают. Но видно, что интерес у них к метеоритам есть и, должно быть, непростой интерес…

Поговорили они потом еще немного про Америку и пошли к Медведеву чай пить.

За чаем снова разговор возник, но уже не про далекую вражескую страну, а про близкую и родную.

— Прошлый четверг грохот слышали? — спрашивал капитан.

— Слышал, — отвечал народный контролер.

— Это с Высоты Ж. метеориты запускали. Там у нас пусковая. Опять неудачный запуск…

— Не летят? — спросил Добрынин.

— Как сказать, летят, но недалеко. И падают даже не на Польшу, на нашу страну падают…

— Так что ж они, может, и на людей падают, на дома? — спрашивал Добрынин.

— Да, и на людей, и на дома. Прогресс без жертв не бывает, — с явным сожалением отвечал Медведев. — Уже десять лет…

— Что десять лет?

— Десять лет, как пусковую изобрели, а мы метеориты никак довести не можем, — Медведев тяжело вздохнул. — Вот Ефимов там уже полковником стал, а я все еще капитан…

— Так, может, это саботаж? — произнес Добрынин, нахмурив седые брови. — Не может быть, чтобы за десять лет ничего не сделали!

Медведев пожал плечами.

— Я уже проверял, и не раз. Нет доказательств саботажа.

— А десять лет безуспешных запусков — не доказательство?

Капитан скривил губы и отрицательно мотнул головой.

— Лет пять назад это еще сошло бы за доказательство, а сейчас — нет.

«Вот почему Волчанов именно меня сюда послал, — подумал Добрынин. — Не зря своих посылать не хотел — видно, не доверяет им…» — Завтра четверг, выходной. На охоту сходим? — заговорил Медведев.

— Можно, — ответил Добрынин. — Только у меня ружья нет, один револьвер.

— У меня есть два карабина.

За окном завывал ветер. Необычная сухая зима и без снега промораживала стены и окна зданий.

Добрынин и Медведев пили чай и посматривали на окошко, от которого просто веяло холодом.

— Товарищ капитан, — заговорил снова Добрынин. — Если это не секрет, скажите, что это за название — Высота Н.?

— Секрет это, но не очень большой. Много лет назад сюда приехал один майор, Никифоров его звали. Выбрал место, вообще-то выбрал два места здесь в горах, чтобы построить секретные испытательные площадки и завод. Ну вот и назвал нашу площадку — Высота Никифорова. Но, знаете, секретчики наши посмеялись и решили сократить название, чтобы звучало и выглядело оно по-военному — Высота Н. Те, кто знает, называют нашу площадку Никифоровкой.

— А высота Ж.?

— А это он в честь жены назвал…

— Высота Жены?

— Нет, ее Женей звали, Евгенией. Она тут недалеко умерла, внизу, в палаточном городке, когда еще площадок не было. При родах умерла. Мальчик их тоже умер потом, месяца через два. Простудился и умер. Врача не было здесь. Черт дернул этого Никифорова жену с собой брать… Видно, боялся, что застрянет здесь лет на пятьдесят, вот и взял ее беременную с собой, чтобы в Москве не оставлять. Ну и вот… Он потом, говорили, с ума сошел. Может, и живой еще, кто знает…

История майора Никифорова потрясла Добрынина, и он, не допив чай, замолчал, задумался. Вспомнил свою юность, годы, проведенные на Севере. Вспомнил и Маняшу с детьми. Может, и он мог бы их взять тогда с собой, взять их на Север. И тогда, может быть, все по-другому вышло бы, но как по-другому? «Нет, правильно я сделал, что не взял их, — подумал Добрынин. — Погибли бы они за так, без всякого смысла… Может быть, я их спас, не взяв с собой…» И тут, вынырнув из глубокой памяти, одна мысль как бы уличила Добрынина в фантазировании: «Нет, не мог ты их взять с собой, не разрешили тебе это сделать! И даже потом, после Севера, ты не поехал в Крошкино проведать их, боялся даже заикнуться товарищу Тверину об этом. Тебе хватало знать, что о них партия заботится…» Грустно стало народному контролеру.

— Пойду я уже спать, — он поднялся из-за стола. — Спасибо…

— Так что насчет охоты? Пойдем? — напомнил Медведев.

— Да. Пойдем.

— Ну я утром постучу тогда…

Перед тем как ложиться спать, пошел Добрынин в туалет. Набросил выданную Медведевым шинель и вышел из домика. Сильный ветер порывами набрасывался на площадку то с одной стороны, то с другой.

Добрынин дошел до деревянной будки, выдвинутой за край каменной «ступеньки». Зашел. Закрыл на крючок за собой дверь — хотя кто еще мог в такую погоду сюда прийти? — и как-то инстинктивно заглянул в лунку туалета.

Показалось ему вдруг, что увидел он там внизу, глубоко в пропасти, какойто огонек.

«Может быть, костер?» — подумал Добрынин и присел на корточки над лункой.

Он смотрел, и уже глаза слезились из-за ветра, дувшего снизу.

И огонек этот то появлялся, то исчезал. А Добрынин все сидел над лункой и сидел, глядя вниз и вытирая бежавшие по щекам слезы. Смотрел на этот мелькающий огонек и думал о майоре Никифорове, о погибших и умерших друзьях, о трагическом и славном прошлом.

Глава 38

К майским праздникам количество писем и посылок на Подкремлевские луга резко возросло. Но письма эти в основном были поздравительного характера и в большинстве своем в ответах не нуждались.

Солдат Вася в дополнение к приносимой в судке пище стал радовать старика, Банова и Клару ранними парниковыми овощами. Банов и старик Эква-Пырись думали сначала, что солдат приносит им «весенние витамины» от собственной доброты, но в конце концов признался Вася, что делает это он по личному распоряжению коменданта Кремля в связи с эпидемией авитаминоза в Москве.

— Ты, голубчик, — сказал тогда Эква-Пырись солдату, — передай коменданту, чтобы луковицы и чеснок присылал обязательно. И скажи, чтобы они там о москвичах тоже так заботились, ведь от авитаминоза до цинги совсем недалеко, и дело это архисерьезное.

И действительно, через пару дней появились у троих обитателей Подкремлевских лугов и лук, и чеснок.

Клара уже вот-вот родить собиралась. Ходила она мало. В основном лежала в их с Бановым шалаше или же выходила и сидела рядом с шалашом на специально положенной там колоде. Иногда приходила она к костру подкрепиться, а иногда Банов относил ей ее часть еды к шалашу.

Было уже тепло, а иногда и жарко. Земля настолько прогрелась, что лежать и сидеть на ней можно было без всяких подстилок, и ввиду этого вытрусили старик с Бановым все использованные зимой и весной шинели, сложили их и спрятали до осени в шалаше Эква-Пырися.

Первомай отметили скромно и тихо, да и без Клары, которая к тому времени уже спала. Просто присели Банов и Эква-Пырись у костра, достал старик заветную грелку, принесенную еще на Новый год солдатом Васей, отпили они по два-три глотка, поздравили друг друга и на том празднование закончили.

Жили они все втроем ожиданием скорых родов, и каждый по-своему волновался и переживал, и думал об этом много. Только Клара, казалось, была поспокойнее и увереннее Банова, и однажды за костром взяла она и пошутила, сказав, что ЭкваПырися она на роды возьмет, а Банова нет, чтобы он своим переживанием родившегося ребенка не напугал.

Долго тогда Эква-Пырись смеялся.

Глава 39

Вычитанная верстка второго тома стихотворений Неизвестного Поэта была готова к отправке в Москву. Саплухов решил ознаменовать это дело посещением ресторана на набережной. И хоть было еще рано, только начало пятого, ученого просто тянуло на улицу.

Он вышел на балкон. Посмотрел на раскинувшуюся внизу Ялту.

Где-то наверху одиноко стучала печатная машинка. Нина Петровна была в отпуске, так что это был кто-то из писателей. Может быть, Грибанин решил поработать, пока секретарша Саплухова грелась на солнечных пляжах Пицунды?

«Чем ей здесь был не отдых?» — Саплухов, думая, пожал плечами.

Просто казалось ему смешно ехать на другой берег Черного моря, когда и в Ялте, в Доме творчества — не жизнь, а сплошной санаторий.

Что-то сказал попугай в комнате, и Саплухов вернулся внутрь. Посмотрел на птицу, потом на кормилку и поилку. Ясно, птица была голодна.