Сказание об истинно народном контролере - Курков Андрей Юрьевич. Страница 54

Не успел еще обед остыть, как вернулись проверявшие вместе с проверенными и с некоторым, можно сказать — немалым — количеством соли. Первым делом бросили соль в котел, потом уже доложили Трофиму, что много соли ни у кого в вещах не было, а понемногу почти у всех хранилось, поэтому все эти запасы были реквизированы для общего обеда.

— Надо после обеда все обговорить серьезно, — сказал на это Трофим.

Мало того, что обедали с опозданием, так еще и пересоленною еда оказалась из-за того, что ссыпали соль в котел не бабы-куховарки, которые всему в еде меру знают, а те же красноармейцы, эту соль реквизировавшие. Но ничего, про пересол никто не возмущался, хотя на лицах это возмущение и читалось. А уже когда поели и сложили грязные миски у котла, подошел Трофим к Архипке-Степану и предложил сейчас же провести собрание-митинг, чтобы обсудить на нем все важное и необходимое для справедливой жизни. Архипка-Степан пожал плечами, потом кивнул.

— Проводите! — негромко проговорил он.

— Ты старший, ты и проводить его должен! — сказал твердо Трофим.

— Давай я проведу! — предложил стоявший тут же горбун-счетовод. — Я ж все одно его помощник.

— А может, он сам хочет? — с сомнением глянул Трофим на Архипку-Степана.

— Не, пускай он проводит! — кивнул на горбуна беглый колхозник.

— Так, — встрепенулся горбун-счетовод. — Где проводить будем, тут или в коровнике?

— Тут, тут, — заговорили окружившие их палестиняне. — Че там, в коровнике, там всем тесно будет.

— Ну так давайте сначала приготовим все для митинга, — деловито стал вслух рассуждать горбун. — Сперва надо установить железное било для сбора митингов и собраний, и на случай пожара… Какой-нибудь рельс подвесить надобно, и чтоб возле него всегда на веревочке или цепи молот висел. Потом определим место для выступающих. Ясно?

Люди закивали, будучи полностью согласными с горбуном, ведь говорил он так, будто знал толк в собраниях и митингах, а кто, кроме тех, кто все знает, может быстро и с разумом митинг провести?!

— Ну, а может, первый-то митинг без рельса проведем? — спросил чуть увядшим голосом Трофим. — А уже потом, как положено.

— Нет! — отрезал горбун. — Нельзя так: сегодня одно, завтра — другое. Ежели хотим мы жить правильно и по справедливости, то так и надобно делать сразу. Пошли лучше кого из бойцов в разные стороны, пускай рельс поищут, тут на земле после царского режима много рельсов ненужных осталось! А пока они искать будут, бабы миски в реке помоют, а остальные трудящиеся отдохнут немного.

На этом и наступило некоторое затишье. Красноармейцы пошли рельсы искать, некоторые крестьяне, не согласившись с отдыхом, продолжили полевые роботы, а строители, заготавливавшие строительный лес, улеглись на травке и устроили себе приятный перекур.

Горбун-счетовод тем временем занимался своим любимым делом — бродил среди людей с толстой тетрадью и карандашом и писал. Писал он всякие мысли и предметы для обсуждения их на митинге-собрании. Также расспрашивал он и о предложениях, могущих принести пользу, но таких предложений у палестинян не было, и это огорчало помощника Архипки-Степана. Подошел он и к учительнице Кате и тут же с радостью записал по ее требованию вопрос открытия школы в Новых Палестинах — это для обсуждения. А потом поинтересовался предложениями и тут же обрадовался, не услышав привычное «нет. никаких предложений», а увидев, как учительница задумалась серьезно, даже алые ее губки напряглись от мысленного труда.

— Я вот насчет сельского хозяйства Думала, — заговорила после молчания Катя. — Кажется мне, что полезно будет кладбище под поле распахать, ведь неизвестно все равно, кто там похоронен, а места оно много занимает, и земля там должна быть очень плодородная по законам агрономической науки.

— Я тоже об этом думал! — признался, водя карандашом по тетрадному листу, горбун-счетовод. Дошла очередь и до ангела.

— О душе надо поговорить, — предложил ангел, и горбун-счетовод записал в столбик вопросов для обсуждения сразу же после «кладбище распахать» «поговорить о душе», после чего отошел от ангела и направился на поиски своего начальника.

Архипка-Степан в это время дремал на своей лавке в первом коровнике, и снилось ему, что живет он в большом доме, окруженном его собственными полями, на которых колосится море пшеницы. А дальше, за пшеницей, на сочнотравных лугах пасется всякий его скот, и так много этого скота собрано в одном месте, что даже земля прогибается под его тяжестью. А пастухом у этого скота состоит красноармеец Федька, и вместо палки в руках у него обломанное ружье…

— Эй! — ворвался в сон неприятный из-за своей неожиданности голос горбунасчетовода. — Архипка! Эй! Ты что, спишь?

Открыл глаза Архипка-Степан, посмотрел на разбудившего его человека без любви, вздохнул тяжело, прощаясь с приятными сновидениями.

— Чего тебе? — спросил.

Горбун вместо ответа придвинул к лицу Архипки-Степана тетрадь, открытую на наполовину исписанной карандашом и корявым почерком странице.

Посмотрел Архипка-Степан на эту страницу тупо, потому как для него все равно все буквы кверху ногами стояли, и снова поднял взгляд на горбуна.

— Может, это, что-то предложить обговорить на собрании, ну что-нибудь важное?

Архипка-Степан вздохнул еще раз, присел на своей лавке, почесал за ухом.

— Вот что, — заговорил наконец он. — Мы ж на тогдашнем похоронном митинге… помнишь, когда многих поубивало… Запиши, в общем, чтоб коммуну назвать именем Федьки.

— Ага! — кивнул горбун-счетовод, уже водя своим карандашом. — А предложения для улучшения общей жизни есть?

— Улучшения? — удивленно повторил Архипка-Степан. — А что, кому-то плохо живется? Кто-то жаловался?

— Не-не, — замотал головою горбун.

— Ну тогда нет, — ответил Архипка-Степан. Горбун вышел из коровника, присел на солнечном месте и перечитал все им записанное. Многовато оказалось предметов для обсуждения, и это порадовало горбуна. Ощущал он гордость в себе за то, что самолично всех опросил и от многих, если не от каждого, что-то записал в эту тетрадь. И тут же полистал он эту тетрадь, проверяя, много ли еще в ней чистых страниц остается на будущее. Полистал и удостоверился — много еще страниц. И наступило у него на душе благоденственное ожидание, и улыбнулся он сам себе и миру.

Время двигалось к вечеру, когда показались далеко в поле красноармейцы, неспеша шедшие к Новым Палестинам. Пятеро или шестеро из них несли что-то тяжелое, и сразу все, увидавшие их, поняли, что это было. А остальные шагали свободно и гурьбовато.

Рельс, который удалось добыть красноармейцам, высотою был в человеческий рост, а весом — чуть полегче среднего человека. Свинтили они его возле стрелочного механизма на пролегавшей не так уж и далеко от Новых Палестин железной дороге. Были на том рельсе и широкие дырки для больших крепежных болтов. Вот за две такие дырки и подвесили его к козырьку крыши коровника, укрепив перед этим козырек двумя сосновыми подпорками снизу.

Строители тут же принесли молот, и такой гул разнесся по округе, что даже в лесу что-то зашевелилось и вспарили над кронами деревьев сотни ворон.

Горбун-счетовод сразу же поспешил к подвешенному рельсу, как поспешили туда и все остальные жители Новых Палестин, включая Архипку-Степана.

И вот тогда-то и началось настоящее собрание-митинг. Горбун-счетовод, значительно держа перед собою раскрытую в нужном месте тетрадь, говорил о разном, но все это касалось палестинян и их жизни. Голос его, чуть глуховатый, но достаточно громкий, звучал торжественно.

— …и вот вопрос о школе у нас еще не решен, — продолжал он говорить, бросая острые, как нож, взгляды то на одного, то на другого жителя Новых Палестин. — Детей для учебы у нас только восемь, а взрослые и вовсе не хотят грамоту учить… А что ж нам, для восьми детей школу строить?

— А можно еще нарожать, трудно че ли! — прозвенел молодой бабий голос, и тут же послышались отовсюду смешки.