Сказание об истинно народном контролере - Курков Андрей Юрьевич. Страница 6

Ангел поздоровался, и трое сотрапезников кивнули ему в ответ. Ели они сосредоточенно и как-то устало, но усталость эта скорее была написана на их лицах. Появление новичка их не смутило и не удивило.

Доев картошку, они передохнули чуток. Старик тут же пошел и улегся на стоявшую в углу лежанку. И отвернулся от света и от остальных.

Человек в зеленой одежде внимательным образом осмотрел ангела, потом обменялся взглядом со своим соседом по столу.

— Ты из какого отряда? — спросил он ангела, выковыривая пальцем что-то из зубов.

— Я не из отряда… — проговорил ангел. — Я с неба спустился… посмотреть хотел, что тут…

— С луны ты свалился, а не с неба!.. — оборвал злобно человек в зеленой одежде. — Что, не мог обменять где-то свою форму?

— Но ведь и у вас такая одежда… — возразил на это ангел.

— Я уже договорился. Мне хозяин принесет этой ночью.

— Может, он и мне принесет? — подумал вслух ангел, уже понявший, что одежда, которую он имел на себе, способна стать, причиной многих неприятностей.

— Тебе он не принесет. Нету у него больше… Да и чем ты платить будешь? Я-то ему ружье дал, а у тебя ж ни шиша нету, даже из карманов ничего не выпирает.

Ангел провел рукой по карманам и действительно убедился в их пустотелой гладкости.

— А ты скажи хозяину, что отработаешь у него на свинарнике! — посоветовал парень в суконной рванине. — У него свинарник есть, я когда подходил к дому — слышал!

— Не-е-е, — протянул солдатик. — Что он, себе дурень, чтобы разрешать дезертиру в форме свой свинарник убирать?!

Старик, лежавший на угловой лежанке, захрапел, и все трое посмотрели в его сторону.

— А че? — заторможенно проговорил парень в рванине. — Может, пристукнуть старика, тогда и переоденешься? Хотя коротковато все будет, но глянь, какое сукно.

— Зачем пристукнуть? — удивился ангел. — За что?

— Сам-то он не отдаст, и, вишь какой, на ночь не раздевается, во всей своей одеже спит, — объяснил парень. — А значит: если не пристукнуть, то и не переоденешься.

— Да ладно, — ангел махнул рукой. — Где-нибудь потом переоденусь.

— Дурень, — сказал, как отрезал, дезертир.

Открылся со скрипом вход в подпол, и хозяин, приспустившись на поллестницы, бросил дезертиру узелок.

Дезертир спешно развязал его — оказалось, что это и есть обещанные лохмотья. Тут же переоделся и разглядел себя.

Парень в рванине хохотнул, хотя сам был одет не лучше, а ангел улыбнулся: на дезертире теперь были синие штаны, обрезанные чуть ниже колен, и верхняя часть женского сарафана, конечно, без рукавов, и цвета неопределенного, от которого в глазах рябило.

Дезертир, не сказав ни слова, бросил хозяину в руки свою военную форму. Скрипнула лестница, и вход в подпол закрылся.

— Спать надо… — буркнул только что переодевшийся и, подойдя к лампочке, что-то с ней сделал, отчего она погасла.

В полнейшей темноте ангел стоял и слушал, как устраиваются на своих лежанках обитатели этого подпола. А когда стало тихо, он спросил: «А где мне можно лечь?» — На стол ложись! — проговорил из темноты дезертир. Ангел послушно забрался на стол, лег на бок, подогнув под себя ноги, чтобы не свисали, и попробовал заснуть. Но было ему и холодно, и неудобно, и поэтому лежал он на столе без всякого удовольствия и занимал себя мыслями, в которых понять пытался встреченную им жизнь. Лежал он так и тогда, когда воздух в темном подполе наполнился храпами, сопеньями и чьим-то бормотанием во сне. Бормотание было про любовь, про любовь несчастную и неразделенную, и сделалось от этого ангелу еще грустнее и неудобнее. И слушал он это бормотание с затаенной болью до тех пор, пока не прозвучало откуда-то сверху, и не из комнаты, что над подполом располагалась, а вообще с земли, некое механическое рычание, которое, однако же, вскоре затихло, но на смену ему пришли другие шумы и голоса, и наполнили они собою уже не всю землю, а ту комнату, что располагалась прямо над ними, и заскрипели виноватым скрипом доски пола, по которым расхаживал кто-то, а может, и расхаживали, потому что голосов было несколько, и среди них улавливался негромкий голос хозяина, однако говорили чаще другие, более грубые голоса. Потом разом все стихло, но тотчас открывшийся вход в подпол впустил вниз целый коридор света.

— Эй, там, выходи все! — крикнул кто-то сверху, и тут же в углу ойкнули громко, словно от снившегося кошмарного сна.

— Выходи! Неча отлеживаться! — повторил голос. Ангел, будучи не спящим, слез со стола и, войдя в этот до рези в глазах яркий коридор, созданный такою маленькою лампочкой, поднялся по лесенке и остановился, увидев перед собою четырех вооруженных красноармейцев.

— Садись пока! — ткнул рукою на скамью у стола один из них.

Ангел сел.

Тем временем поднялись из подпола и остальные. И их усадили у стола; вперед на шаг выступил красноармеец постарше, осмотрел странную компанию, задержав взгляд на обрезанной верхней половинке сарафана, одетой на дезертире. Ухмыльнулся.

— Ну, — сказал он, — кто откуда будет? А? На сей вопрос ответа не последовало, и тогда красноармеец пальцем показал на парня в суконной рванине и, сощурив глаза, спросил:

— Ты! Откуда сбег?

— Из колхоза, — дрожащим голосом ответил парень.

— Какого колхоза?

— «Заветы Ильича».

— Ишь ты… — покачал головой красноармеец. — Из заветов Ильича сбег! И не стыдно?!

— Стыдно… — сказал парень и опустил голову.

— Эт у тебя первый побег? — все допытывался красноармеец.

— Ага, — сказал парень.

— Ладно, — красноармеец вздохнул и перевел взгляд на дезертира. — А ты?

— Я не сбегал, я по делам шел… и здесь заночевать попросился… — заговорил тот.

— А кто ж тебе такую сарафанную сорочку сшил? Жена што ли? — заулыбался красноармеец.

— Да, жена… — кивнул дезертир.

— Ну че, правду говорит? — красноармеец повернулся к хозяину, голубоватому лицом из-за недосыпа.

— Не-е, — ответил хозяин. — Эт он со мной поменялся. Свою-то форму мне дал, а это я ему кинул…

— Ах ты сволочь! — чуть было не бросился дезертир на хозяина, но вовремя заметив, как один из красноармейцев выставил в его сторону винтовку со штыком, усидел-таки на месте.

— Та-ак, — красноармеец покачал головой. — Откуда сбег?

— Тридцать восьмой кавалерийский особый отряд по поимке беглых колхозников… — проговорил упавшим голосом дезертир.

— Ишь ты! — снова покачал головой красноармеец. — А мы из тридцать девятого механизированного особого отряда по такой же поимке… Первый раз бежишь?

— Второй… — сознался дезертир.

— Ясно, — красноармеец посмотрел на ангела. — А ты? — спросил он.

— Я… — начал было отвечать ангел, да запнулся, понимая, что правду говорить нет смысла, а неправду, в которую эти люди с радостью поверят, — не хотелось говорить.

— Чокнутый он! — брякнул беглый колхозник. — Старика пристукнуть не захотел…

— Эт точно, чокнутый! — подтвердил дезертир, и красноармеец с усилившимся интересом посмотрел на ангела.

— А в форме чего? Дезертир пожал плечами.

— Поменяться попросил один… — сказал ангел. — Я ему свою отдал, а он мне эту…

— Дезертиру, значит, помог! — негромко проговорил красноармеец. — Нехорошо. Придется приравнять тебя за это к беглым колхозникам. И то лучше, чем дезертиром из Красной Армии быть.

Красноармеец посмотрел пристально на дезертира, пожевал губы, размышляя о чем-то военном, потом спросил у хозяина:

— А много ли они съели?

— Да много, ясное дело. Картошки полпуда, сала четыре фунта, две курицы…

— Врешь! — заверещал беглый колхозник. — Не было куриц, и сала там на грош съели!

— Куриц старик съел, — добавил хозяин. — Ему ж положено?!

Старик кивнул.

— Ну а как вам здесь, отец? — спросил старика красноармеец.

— Да ничего, все одно лучше, чем в тринадцатом на каторге.

— Ну еще посидите…

Старик обратил свой усталый взгляд на красноармейца.

— Мне б гулять иногда… — попросил он. — А, сынок? Можно?